Падшие люди — страница 20 из 61

– А вот хамить необязательно.

– Ну вот, опять, – посетовала она.

Медсестра, проводившая занятие, стрельнула в нас строгим взглядом и приложила к сухим губам негнущийся палец.

– Тссссс!

– Что опять? – шепотом спросила я.

– Пыталась пошутить, – шепнула в ответ Айлинг.

– Не надо так больше, – сказала я.

– Что «не надо»? Я вроде бы ничего не сделала.

– Смеяться надо мной не надо. Я не понимаю шуток.

– Запомню.

На следующем занятии я говорила мало, и Айлинг тоже. Но на том, что было после, я решила набраться смелости и расспросить Айлинг про ее жизнь. Дедушка всегда говорил, что нужно проявлять интерес к людям, задавать им вопросы, даже если они настроены враждебно; это окупится с лихвой. Еще он говорил, что я замкнутая и люди могут подумать, будто у меня нездоровый интерес к собственной персоне.

– Что это за место – Килдэр? – спросила я, держа у рта карандаш, чтобы наставница не заметила, как у меня шевелятся губы.

– О, ужасное, – зашептала Айлинг. – Большое болото, где постоянно идут дожди. Огромный сырой торфяник. Килдэр – это лошади и торфяники. И больше ничего.

– А торфяник – это что?

– Ты не знаешь, что такое торфяник?

– Не представляю.

– Земля. Красная рыхлая земля. На ней можно вырастить что угодно. Можно ее поджечь. В ней можно что-то схоронить. Отцу принадлежали обширные земельные владения, на которых вечно откапывали людей, живших в Средние века. А потом появлялся какой-нибудь чокнутый английский аристократ, выдавший себя за археолога, и требовал, чтобы мы не трогали находки, что их необходимо исследовать и выставить в музее. – Айлинг подняла на меня глаза, сверкнула улыбкой, а потом взгляд ее затуманился, словно она мысленно перенеслась куда-то далеко-далеко. Через минуту она все же встряхнулась, возвращаясь в реальность. – Торфяники – подходящее место для погребения мертвых. В болотах они отлично сохраняются, никакая порча их там не берет. Трупы, что находят в торфяниках, выглядят так, будто эти люди только что легли и заснули.

– Полезная информация. Надо запомнить, – сказала я, надеясь ее рассмешить. Получилось.

– Молодчина! Ты делаешь успехи, Сюзанна.

– Ты это про что?

– Ты всё это обыграла в виде шутки. Причем с ходу. Что ж, неплохо у нас получается – мы фактически стали лучшими подругами.

– Не пойму, со зла ты так говоришь или нет. Может, уязвить меня хочешь.

– Я никогда не издеваюсь над людьми. Мне жестокость не свойственна.

– И все же. – Язык пронзила острая боль. Я поморщилась.

– Что с тобой? – спросила Айлинг.

– Язык болит. Должно быть, чирей вскочил.

– Покажи. Мне можно доверять. Я добросовестная медсестра, доброжелательная и любезная.

Не раздумывая, я высунула язык. Айлинг прищурилась, внимательно рассматривая его. Чуть не окосела от старания.

– Сестра Чапмэн! – крикнула наставница из передней части аудитории. Она смотрела прямо на меня, на мой высунутый язык. – Вы что себе позволяете? Вон из класса, немедленно. Ни стыда ни совести!

Мне велели идти в кабинет Матроны. Я была вынуждена объяснить ей, что у меня болит язык, и показать на нем язвочки. Раздраженная тем, что я отвлекаю ее от дел, она взмахом руки отослала меня прочь, сказав, чтобы впредь я держала язык во рту, где ему самое место. Показать его я могу только врачу, если тот попросит, да и то лишь в стенах больницы. Будто мне требовались дополнительные пояснения.

Выйдя из кабинета Матроны, я увидела в коридоре Айлинг.

– Меня ждешь или тебя тоже на ковер вызвали? – поинтересовалась я.

– Сильно влетело? – спросила она.

– Не очень.

– Ну и ладно. Может, пойдем в саду погуляем, воздухом подышим? Погода хорошая. Нужно ловить момент. А то скоро опять похолодает.


Заблудшая малышка Полли

Около полуночи кто-то крикнул, что небо в огне, и все, кто был в «Сковороде», с кружками пива в руках, вывалились на Трол-стрит, чтобы своими глазами увидеть эту картину. Сказали, что небеса лижут огромные желтые языки. Это была последняя ночь августа 1888 года. Лило как из ведра, пропитанный влагой воздух трещал от разрядов молнии и раскатов грома.

Полли была пьяна, но она этого не сознавала, пока не выскочила на улицу и не услышала собственный визг. Горели Шедуоллские доки, пламя вырывалось со складов Южной пристани, забитых колониальным товаром, бренди и джином. Адское зрелище. Пепел засыпал Трол-стрит, словно снег. Слабые легкие Полли мгновенно заполнил дым, отчего у нее закружилась голова, но она все равно прыгала и скакала под подающими серыми хлопьями, танцевала вместе с другими женщинами из паба, с женщинами, которых едва знала, и смеялась, глядя, как пепел оседает на ее новую черную соломенную шляпку с бархатной отделкой. В какой-то момент она поскользнулась и приземлилась на зад. Двое докеров помогли ей подняться. Ее платье из грубой полушерстяной ткани, к сожалению, теперь было испачкано в навозе. Она продолжала хохотать, однако держаться на ногах ей было трудно. Именно в это мгновение у нее испортилось настроение.

Она вспомнила, что истратила в три раза больше, чем платила за ночлег. Деньги, отложенные на постой, были спущены на пиво и джин, и осознание того, что она поступила неразумно, снова сильно расстроило ее. Безмозглая Полли, отругала она себя, надеясь протрезветь. Тупица. Полли вернулась в паб, чтобы посчитать оставшиеся монеты, но это ей оказалось не под силу. Она и так знала, что денег у нее недостаточно, а просить помощи у товарок не хотела: она им не доверяла.

Пошатываясь, Полли снова вышла на улицу и поплелась в меблированные комнаты «У Уилмотта», располагавшиеся дальше на Трол-стрит. Она часто там снимала койку на ночь, бывало, и другим подбрасывала деньжат, когда те обходили кухню с протянутой шапкой, так что, возможно, шансы у нее есть, прикинула она. Полли слонялась по ночлежке, время от времени сообщая, что ей не хватает нескольких пенсов, но ответом ей были стеклянные глаза, отведенные взгляды и перевод разговора на другую тему. Сволочи. Она надеялась, что, когда хозяин ночлежки придет собирать плату, кто-нибудь из подружек внесет за нее парочку недостающих пенни. Увы, не повезло.

– Сама знаешь, не в моих привычках сдавать постель тем, кто не может за нее заплатить, – сказал он. – Вот ты напилась. Чем думала, когда спускала деньги на джин?

– Я вернусь, – пообещала она. – Смотри, какая у меня красивая новенькая шляпа. – Легче было притвориться, что для нее это не имеет значения. Иначе она расстроится или разозлится, что одно и то же.

Полли дошла до угла Осборн-стрит, где ее схватила за руку проходившая мимо женщина. Она споткнулась и налетела на стену. Остановила ее Эллен Холланд.

– Полли? Где тебя носит в такой час? – спросила Эллен. – Поллс? Боже, сколько же ты выпила?

Эллен знала, что Полли любит выпить. Ха, кто ж откажет себе в таком удовольствии? Эллен иногда делила с Полли постель, ей были известны все ее хорошие и дурные привычки, но сегодня та чересчур перебрала.

– Было и сплыло. Профукала. На три ночи вперед, Эллен, – залилась смехом Полли.

– Что? Что у тебя было?

– Постель! А я профукала. Но я вернусь. Так ему и передай… передай, чтоб не сдавал мою койку, ладно? Я вернусь… Скажи, чтоб никого в нее не пускал.

– Ты слышала, который час? – спросила Эллен. – Два пробило. А ты что думала?

– Не знаю. Мне кажется, я заблудилась.

– Что значит «заблудилась»? Ты прекрасно знаешь, где находишься.

– В башку что-то ударило. Ночевать-то негде, так?

– Ой, Полли, пойдем со мной.

Эллен попыталась увести подругу в меблированные комнаты, но та выдернула у нее свою руку и снова привалилась к стене.

– Нет, я уже пробовала. Ни пенса никто не дал. Не хочу больше выставлять себя дурой. Во всяком случае, не сегодня.

– Не пропадешь?

– Конечно, нет.

Полли отлипла от мокрой кирпичной стены и заковыляла под отрезвляющим дождем. В лице Эллен она заметила озабоченность, и это вызвало у нее раздражение. Беспокойство, чувство вины, сожаления – это пожалуйста, а чтоб пару пенсов занять – черта с два.

Она плелась по Бакс-роу, рукой держась за невысокие заборчики, за которыми стояли домики с аккуратно подстриженной живой изгородью и чистыми крылечками. Было не так уж и холодно. Она искала брешь между лестницами или калитку, ведущую в сад, где можно было бы укрыться до утра. Ничего такого не попадалось. Темень хоть глаз выколи. Высматривая укромное местечко, она не слышала шагов, приближающихся к ней сзади. А вдруг этот человек по доброте душевной раскошелится на пару пенни? Может быть, удача все-таки не отвернулась от нее?

13

Глубокой ночью меня разбудил стук хлопнувшей двери. Под быстрыми шагами заскрипели половицы. Я резко села в кровати, чувствуя, как меня заколотило от страха. Из-за двери доносился яростный шепот. Я напрягла слух, пытаясь разобрать слова. Подумала, что к нам залезли бандиты, что они ограбят и убьют меня в моем собственном доме. Я соскочила с кровати и, стоя на цыпочках, смотрела на колышущийся свет, просачивающийся из-под двери, на прыгающие в нем тени. Потом, уловив знакомые модуляции голоса, от облегчения обмякла всем телом, будто скомканная бумага.

– Томас? – окликнула я.

Шепот за дверью прекратился, и, клянусь, даже свет перестал мигать, словно тоже затаил дыхание.

– Томас? – снова позвала я, на этот раз смелее.

Ответа опять не последовало.

На тумбочке у кровати я нашарила рукой спички. Шаги стали удаляться. Ну, кто окажется проворнее? Я зажгла свечу и ринулась к двери. Ночная сорочка раздулась за моей спиной, делая меня похожей на банши[13]. Первая мысль: Томас привел домой другую женщину, как когда-то приводил меня, и прячет свою любовницу на холодном чердаке, а потом, вдоволь поразвлекшись с ней, каким-то образом украдкой выводит ее на улицу. Мне хотелось посмотреть, какая она. Может быть, экзотическая птичка – рыжие волосы, черные перышки. Внутри у меня все кипело, страх обратился в ярость. Как смеет он приводить в дом свою новую потаскуху и забавляться с ней у меня над головой? По его милости мы оба заразимся какой-нибудь гадостью.