Падшие люди — страница 29 из 61

– Как я могу тебя отблагодарить? – шепотом спросила она. – Сделаю что угодно! Только скажи.

Я не представляла, о чем можно ее попросить, хотя желаний у меня была уйма. Я хотела повернуть время вспять и возвратиться в ту пору, когда Айлинг еще не покинула меня. Хотела схватить ее за руку и вместе с ней убежать. Хотела никогда не выходить замуж и по-прежнему работать медсестрой. Хотела попытать счастья и обратиться к Матроне Лакс, отдаться на ее милость, попросить помощи и совета. Теперь, задним числом, я понимаю, что она не отказала бы. Я хотела найти таких, как я сама. Но какое отношение все это имело к Мейбл? О какой услуге можно было бы ее попросить? Пожалуй, мне нужны новые перчатки, подумала я про себя.

– Мне ничего не нужно. У меня все есть. – Я сознавала, что это прозвучало как хвастовство, и надеялась, что у Мейбл не создалось впечатления, будто я пыталась еще больше унизить ее.

– Я отплачу, вот увидишь, – поклялась она. – А сейчас мне пора за прилавок. – Она шагнула от стены, и я инстинктивно схватила ее за руку. Как такое хрупкое миниатюрное создание сумеет пережить то, что ее ждет?

– Мейбл… знаешь, замужество – это не предел мечтаний, как полагают многие. В реальности это все равно что работать медсестрой… или исповедовать католичество, как я слышала. Удовольствия столько же.

Она смотрела на меня с озадаченностью во взгляде.

– Шутка, – сказала я.

– Ой, а я не поняла.

– Айлинг тоже так обычно говорила. Я не очень хорошо умею шутить.

– Да нет, я… Вообще-то, смешно. Тебе, должно быть, ужасно трудно после…

– Да. Теперь я гораздо счастливее. Мне повезло. – Я двинулась к выходу.

– Сюзанна?

– Да?

– У тебя все хорошо? Ты не больна, нет?

– Нет, – рассмеялась я, но потом вспомнила, что нужно вести себя тихо, дабы не навлечь неприятности на Мейбл. – Удачи, – шепнула я ей и уже громко добавила: – Ваша помощь неоценима, мисс Мулленс.

– Спасибо, мадам, – улыбнулась Мейбл. – Я напишу тебе, как доберусь до дома, – шепнула она напоследок. – Обязательно тебя отблагодарю. Честное слово.

20

Странная подвеска в форме сердечка была первым из подарков, которыми стал меня заваливать Томас. Наш дом в Челси не был загроможден мебелью, убран сдержанно и со вкусом, в традиционном стиле. Сама я ничего нового в него не привнесла: этот дом я никогда не считала своим, да и денег собственных у меня не было. Но с некоторых пор дом начал заполняться диковинками и декоративными украшениями, по всей видимости, купленными Томасом в состоянии опьянения или крайнего возбуждения. Выходило, что денежный вопрос, который активно мусолила в своих письмах Хелен, как будто был решен. Появились во множестве коробки с отвратительными сигарами, стоявшие одна на другой, хотя сам Томас не курил, а также дорогой коньяк, который и на вкус и на запах был одинаково омерзителен. Но основу его приобретений составляла одежда. Томас обожал покупать обновки.

Мой муж снова переменился: из неприступного брюзги превратился во взбалмошного психопата. А ведь еще только закончилась первая неделя сентября. Домочадцам от того легче не стало: мы и прежде страдали от его капризов, но теперь он и вовсе открылся незнакомой стороной, что внушало тревогу. В нем как будто что-то кипело. Неизменным оставалось одно: всякий раз, когда Томас был вынужден проводить со мной время, им владело нетерпение, словно он торопился поскорее исполнить свой супружеский долг и умчаться к истинной цели своего существования. Куда, к кому, я понятия не имела. Меня мало задевало, что Томас стремится не быть со мной, зато сильно беспокоило, что он без зазрения совести прогуливает работу. Пусть я не знала всех тонкостей, но мне хорошо было известно, как в целом функционируют больницы. Было много молодых, амбициозных и талантливых врачей, которые только и ждали, чтобы им разрешили бесплатно трудиться в таких лечебных учреждениях, как Лондонская больница. Сколь бы благородного происхождения ни был хирург, какие бы связи он ни имел, его частые прогулы никто долго терпеть не станет. Томас постоянно жаловался, что в его частный кабинет записывается мало пациентов, однако даже тем немногим, кто у него лечился, он мог отменить прием в последний момент, сославшись на то, что он не в настроении или что ему необходимо отдохнуть. С наступлением вечера он исчезал из дома, возвращался поздно, запирался на своем чердаке и на следующий день вставал ближе к полудню.

По большей части я сторонилась мужа, но в один прекрасный день он объявил, что намерен купить мне новый гардероб, одеть меня по последней моде: я обязана соответствовать образу своего супруга. Словно я была куклой, игрушкой. Покорно следуя за ним, я исходила ненавистью к себе. Я знала, что в нарядах, которые сама я для себя никогда бы не выбрала, я обнаружу свое подлинное «я» и все мгновенно признают во мне вкрадчивую, раболепствующую шлюху. Мы несколько часов ходили из магазина в магазин, и в одном из них злость, что бурлила в нем, едва не выплеснулась фонтаном наружу. Он измотал продавщицу, требуя, чтобы та приносила для меня платья, шляпы и пальто разных цветов. Я же стояла как изваяние.

– Это ведь все очень дорого, – шепотом заметила я, когда девушка скрылась в глубине лавки. – Хелен в своих письмах…

Я думала, что веду себя осмотрительно, но истеричная улыбка исчезла с лица Томаса, он подступил ко мне, схватил за руку и больно ущипнул. К стыду своему, я вскрикнула.

– Не смей меня позорить, – прошипел он мне на ухо.

Сквозь щель в занавесках я увидела клинышек лица продавщицы. Та покраснела, когда поняла, что я застала ее за подглядыванием, и отпрянула в тень. В ее чертах читалась жалость, мне стоило больших трудов не расплакаться.

С мужем я не спорила, но уже не знала, как угодить ему. Оставалось разве что раствориться. Чтобы выжить, я должна была приспособиться к нему. Если любое мое слово приводит его в ярость, значит, я буду молчать как рыба. Если мои наряды ему не по вкусу, я буду носить то, что одобряет он. Если Томас не хочет проводить со мной время, я буду со смирением переносить свое одиночество. Если он упрекнет меня в том, что вид у меня грустный, я буду тупо улыбаться, как слабоумная. Во время его нерегулярных визитов в мою спальню я буду исполнять каждую его прихоть, ожидая, что он скоро удовлетворит свои позывы и оставит меня в покое. Я понимала, что обманулась в своих надеждах. Дурой была, поверив, что буду счастлива в браке. Но и такой сойдет. Я еще отказывалась признать свое поражение; все еще убеждала себя, что деньги, простор, тепло, комфорт, дом в Челси вполне адекватная замена счастью.

Сразу же после инцидента в магазине Томас снова повеселел, по крайней мере на время. Правда, старался он не для меня – играл на публику, которая, как он всегда воображал, за ним наблюдает.

В пятницу, 7 сентября, он сказал мне, что мы идем смотреть Ричарда Мэнсфилда в новой постановке «Доктор Джекилл и мистер Хайд», которую давали в «Лицеуме», а после поужинаем в «Кафе Руаяль». Я изобразила бурную радость, надеясь, что притворяюсь правдоподобно. В действительности я боялась долго находиться в его обществе. Знала, что мне будет трудно не вызвать его недовольство.

Томас надел свое самое роскошное недавнее приобретение: скроенное из шкур тридцати двух волков темно-синее пальто с меховыми манжетами и воротником. Я, словно безделушка в подарочной упаковке, была втиснута в шелковое розовое платье с отделкой из атласа и кружева, которое было на мне туго затянуто в талии, благодаря множеству неудобных пластинок из китового уса. Его выбрал Томас. Равно как и доломан, что я надела поверх платья. Он представлял собой белоснежную накидку-жакет с широкими рукавами и подкладкой из кремового атласа, имел песцовую оторочку на горловине, манжетах, по нижнему краю и спереди, а также был украшен бархатистым шелком типа «марабу». Более крикливого наряда я сроду не носила. Даже представить не могла, что в моем гардеробе может появиться нечто подобное. Миссис Уиггс чуть в обморок не упала, когда увидела его.

– Бог мой, как это можно содержать в чистоте?! – воскликнула она, подбоченившись. Провожая нас в театр, экономка заметила, что мы похожи на русских.

Спектакль прошел довольно гладко. Актер, исполнявший главную роль, был англичанин. С этой постановкой он вернулся из Америки, где его принимали на ура, так что это было своего рода возвращение домой.

– У них там нет системы классов, потому простолюдину легче сойти за джентльмена, – так Томас выражал свое пренебрежение к достижениям человека из низов. В его понимании успех и чернь были понятия несовместимые.

В «Кафе Руаяль» настроение у Томаса испортилось. О том свидетельствовало множество нюансов в его поведении: односложные ответы, скука в лице, сморщенный нос, подергивание ноги под столом, отчего тот трясся, хотя и не сильно: приборы не звякали и бокалы не звенели. Томас все поглядывал через плечо, словно пытался высмотреть человека, которого он ожидал увидеть.

Я знала, что исполняла свою роль безупречно и он впал в дурное расположение духа не по моей вине. Волосы я уложила так, как он велел; надела ожерелье с безобразной подвеской в форме сердечка, которое давило на грудь, как свинцовый груз. Когда нога Томаса начала подпрыгивать под столом, я готова была закричать, но хранила молчание, хотя подозревала, что он меня специально провоцирует. Я старалась не встречаться с ним взглядом, но заметила, что он любуется своим отражением в зеркале, да еще при этом надувает губы. Мне хотелось рассмеяться, сказать ему, что он тщеславнее любой известной мне женщины, но я не рискнула. А вот за Айлинг бы не заржавело. Она расхохоталась бы ему в лицо и ушла из ресторана. А я не решилась. Не посмела.

Меню было составлено на французском языке. Я испугалась, что закажу что-нибудь не то и поставлю мужа в неловкое положение, о чем шепотом призналась ему. Подумала, что его это, возможно, даже позабавит, рассмешит. Прежний Томас, каким я его знала, когда работала в больнице, какой-нибудь остроумной шуткой избавил бы меня от смущения. Нынешний Томас, закатив глаза, выхватил из моих рук меню, съязвил, что я безграмотная тупица, подписываюсь крестиком, и выбрал за меня блюда. В отместку я заказала еще вина, чем вызвала его недовольство.