Мы вошли в мою спальню. При виде беспорядка миссис Уиггс застыла на месте.
– Господи помилуй! – ужаснулась она. – Миссис Ланкастер, что вы тут учудили?
– Из моего гардероба пропала шкатулка. Маленькая деревянная шкатулка, в которой хранят принадлежности для шитья. Где она?
Экономка не отвечала. Лишь стояла, прижимая ладони к щекам, водила взглядом по комнате и качала головой, словно перед ней было поле сражения, усеянное трупами и оторванными конечностями.
– Миссис Уиггс! – крикнула я. – Отвечайте! Шкатулка была здесь, в моем шкафу. Зачем вы ее украли?
Мои руки дрожали, меня трясло от ярости. Мне хотелось вцепиться ей в волосы, повыдирать каждую прядь из ее тугого пучка, заставить ее вопить от боли. Она стояла и смотрела на меня как на сумасшедшую. А я, поливая ее криком, раскидывала одежду, вываленную из шкафа на кровать, швыряла на пол и топтала, визжа, что она сделала это специально, пытаясь внушить мне, что я тронулась рассудком. Миссис Уиггс отрицала все мои обвинения, снова и снова твердила, что она ничего не брала. Ее реакция вынудила меня усомниться в собственном здравомыслии. Она умоляла, чтобы я опомнилась, посмотрела, что сотворила с комнатой. И я посмотрела. Увидела хаос, услышала собственный визг. Потом меня парализовал страх: а если мы все-таки найдем шкатулку и она обнаружит, что внутри лишь коллекция никчемных вещиц, пряди волос, собранные в память об умершей женщине? Тогда она точно сочтет меня душевнобольной и сообщит Томасу.
– Я пошлю за доктором, – заявила миссис Уиггс, собираясь уйти.
Я кинулась за ней, схватила ее за плечо. Она обернулась ко мне. И вдруг растрескалась и рассыпалась на мириады мозаичных фрагментов. И меня поглотил мрак.
Очнувшись, я увидела, что по-прежнему нахожусь в своей спальне, лежу в своей кровати. В комнате убрано, полный порядок. Я затруднялась сказать, было ли то происшествие на самом деле или оно являлось частью одного из моих причудливых сновидений. Я заглянула под кровать, проверяя, есть ли там Мейбл, или свиньи, или Айлинг, но под кроватью был только пол.
– Ее нет под кроватью, миссис Ланкастер. Я смотрела, – раздался голос миссис Уиггс.
Я вздрогнула: никак не думала, что она здесь.
– К сожалению, мне неведомо, где может быть ваша шкатулка. Судя по всему, она вам очень дорога, поэтому я велю обыскать весь дом, и, будьте уверены, мы ее найдем. Я попросила Сару сделать для вас ванну.
Ее фигура и лицо обрели четкие очертания, и я начала понимать, о чем она говорит.
– Пожалуй, после надо будет послать за доктором, – сказала экономка.
– Не надо, – покачала я головой, – я здорова.
– Миссис Ланкастер, вы потеряли сознание, помните? Когда набрасывались на меня с кулаками.
– Миссис Уиггс, я не набрасывалась на вас с кулаками. Я пыталась вас остановить. И врач мне не нужен. Я не больна. Просто обморок.
Окна были распахнуты, вся комната промерзла. Я укрылась одеялом. Миссис Уиггс села на краешек кровати, придавив одеялом мои ноги. Прежде так близко от меня она никогда не была. От нее исходил тошнотворный запах – уксуса в смеси с гвоздикой. Если медсестру заставали сидящей на постели пациента, ее тотчас же увольняли. Я различала тонкие вены, проступавшие из-под белой кожи ее лица; морщинки вокруг глаз напоминали насечки, сделанные на глине. Уши были маленькие, круглые, фактически без мочек. Внешность этой женщины являла собой сочетание резких заостренных черт, словно ее обстругали. Но, должно быть, в молодости она была недурна собой.
– Миссис Ланкастер, надеюсь, вы понимаете. Да, я не… Я не ставлю своей целью оскорблять вас, миссис Ланкастер, поверьте… Можно вопрос? Разумеется, вы вправе не отвечать, если не желаете.
– Спрашивайте.
– Когда с вами случился обморок, я подумала… Это из-за того, о чем я подумала?
– Миссис Уиггс, только Томасу не говорите, прошу вас… Вы же помните, как он был разочарован в прошлый раз.
Я солгала не намеренно, но мне было интересно посмотреть, изменит ли она свое отношение ко мне. Маловероятно, что я забеременела. Я так варварски обращалась со своим организмом, в нем вряд ли что-то могло бы выжить.
– Так я и думала, – произнесла она.
Миссис Уиггс улыбалась, но лицо ее оставалось непроницаемым. Она не выглядела ни счастливой, ни взволнованной. С другой стороны, с чего бы ей радоваться? Она – прислуга. С появлением ребенка у нее лишь прибавится хлопот. Сохраняя полнейшее самообладание, она невидящим взглядом пронизывала стены. На мгновение какая-то мысль омрачила ее лицо, но она быстро надела маску прислуги.
– Разумеется, доктору Ланкастеру я не скажу ни слова. В конце концов, кто я такая? Тем более что он скоро вернется.
– Вам известно, где он?
– Мне известно лишь то, что его вызвали по делам.
– Вызвали?
– Да. В связи с его другой работой. Не сомневаюсь, очень скоро он будет дома.
– Миссис Уиггс, я должна задать вам один вопрос, и прошу, ответьте на него честно. Я не рассержусь.
– Конечно.
– Это вы забрали деревянную шкатулку из моего гардероба?
Я не сводила с нее пытливого взгляда. Если замечу хотя бы крошечный блеск в ее совиных глазах, сразу пойму, что она лжет.
– Миссис Ланкастер, клянусь, я никогда ни одной вещи не взяла бы без вашего разрешения.
Я ничего не заметила.
26
– Сюзанна, открой.
По краям занавесок пробивался бледный свет.
Было раннее утро. От медной ручки двери отражалось желтоватое свечение. Теперь я увидела, что кто-то пытается повернуть ее с внешней стороны.
Я села в постели и уставилась на мерцающий металл, пытаясь понять, не приснился ли мне голос. За дверью будто хныкал ребенок.
– Сюзанна! Прости меня…
Томас.
У меня ёкнуло в животе. Значит, он не свалился в Темзу, не утонул, не погиб в драке. Он вернулся, живой и невредимый, скребется в мою дверь, словно шелудивый старый кот. На жалость давить пытается? Если думает, что я ему посочувствую, сильно ошибается.
Я подкралась к двери и приложила к ней ухо. Звук шел снизу: Томас сидел на полу лестничной площадки. Я опустилась на корточки, теперь нас разделяли всего несколько дюймов деревянной двери. Томас разговаривал сам с собой, что-то бормотал. Очевидно, был пьян, а может, и не только пьян. Я хотела не отвечать, но понимала: если проигнорирую его, это лишь усилит взаимную неприязнь. А в любой ссоре, затеянной мною, победителем выйдет он.
Я открыла дверь, и Томас буквально ввалился в комнату, чуть ли не кувырком. Потный, растрепанный, без пальто и пиджака. Должно быть, начал раздеваться, поднимаясь по лестнице; в таком его состоянии это было вполне возможно. Я молча смотрела на мужа сверху, а он перевернулся на спину, будто жук, и попытался сфокусировать на мне взгляд стеклянных глаз. Схватился за край моей ночной сорочки, крепко зажал в кулаке, размахивая второй рукой, словно пытался удержать равновесие.
– Чапмэн… прошу… Ты должна мне помочь… – забормотал он.
Я помогла ему подняться на колени. По запаху, да и на ощупь, я чувствовала, что он весь в холодном поту. Это было отвратительно. Я попыталась помочь ему лечь на кровать. Его обычно худощавое лицо сейчас было одутловатым и отекшим, глаза покраснели от слез. Небритый, бакенбарды он не подравнивал несколько дней. Я спросила, где он пропадал целую неделю, даже больше, но он не ответил.
Присев рядом с ним на край кровати, я тяжело вздохнула. Остаток ночи мне придется терпеть присутствие пьяного мужа и его свинячий храп. От него несло мочой. Я потрогала его брюки: так и есть, обмочился. Я отдернула руку и стала трясти его за плечи. Не помогло: он лишь чуть пошевелился. Мне вспомнилась бабушка: незадолго до смерти она стала ходить под себя. Я ее обтирала, меняла белье, а она тут же снова обделывалась. Теперь придется ухаживать за молодым мужем. Айлинг не преминула бы пошутить по этому поводу.
– Эта женщина на чердаке, – залопотал он. – Она не дает мне покоя. Помоги! Скажи, чтоб замолчала! А то бубнит и бубнит… Постоянно… – услышала я.
– Какая женщина, Томас? – шепотом спросила я, приблизив губы к его уху. Положила руку, мокрую от его мочи, на голую грудь мужа, затеребила его. – Расскажи про эту женщину. Кто она?
На мгновение мне подумалось, что он сознается в уайтчепелских убийствах, если удастся его разговорить.
А он все повторял одно и то же, болтал еще что-то невразумительное.
– Не понимаю, – сказала я. – Ты имеешь в виду тех женщин, да, Томас? Про тех женщин говоришь? Что с ними случилось? Что ты натворил?
Я зажала его голову между ладонями, но она все равно безвольно заваливалась набок. Глаза – словно белые щепки, из приоткрытого рта текут слюни. Я похлопала Томаса по щеке, пытаясь привести его в чувство, а он перевернулся на другой бок и захрапел.
Я вытянула его ноги, стащила с него туфли и по одной со стуком бросила на пол, с высоты, чтобы он проснулся, но Томас ничего не слышал. Я даже подумала, а не задушить ли его. А что, дельная мысль. Не зря же Господь привел его ко мне в столь беспомощном состоянии. Явно хотел, чтобы я что-то предприняла. А потом сослалась бы на то, что он находился в состоянии алкогольного опьянения или в каком-то ином дурмане. Или сказала бы, что он просто перестал дышать. Ведь так бывает. И даже очень часто.
Но душить его я не стала. Просто расстегнула ремень, стянула с него мокрые вонючие брюки. Когда стала их складывать, из кармана выпал золотой ключ и запрыгал по полу. Я догадалась, от какой он комнаты, и приняла решение.
Крепко, до боли, сжимая в руке ключ, я поднялась по узкой лестнице на чердак. У двери обернулась, подняв выше свечу, но дальше нескольких шагов ничего видно не было. Из темноты наблюдать за мной мог кто угодно. Тишину нарушало только мое дыхание. Замок щелкнул и повернулся на один оборот. Я снова зажала ключ в руке и толкнула дверь.
Я не знала, что ожидала найти. Думала, может, там есть нож, окровавленный штык, в общем, какие-нибудь улики, обагренные кровью. На его драгоценном чердаке я никогда раньше не бывала, понятия не имела, как расставлена тут мебель. Окон не было, кромешную тьму разрезал лишь круг света от моей свечи, в котором я сама стояла. На голых половицах. Ноги мои посинели от холода, а холод здесь был собачий. Непонятно, как Томас мог часами пропадать на чердаке, не замерзая до смерти. Воздух был спертый, затхлый, пахло пылью и мышиным пометом. Мне удалось разглядеть, что половина комна