Падшие люди — страница 41 из 61

– Обещаю. А вы со своей стороны приходите на прием через несколько дней, и мы еще поговорим. Посмотрим, как заживает ваша шишка, проверим, нет ли новых. Мне нужно время, чтобы обдумать то, что вы рассказали. Может быть, миссис Ланкастер, мы потом с вами вместе составим план.

Я выдохнула с облегчением – как будто освободила легкие от ядовитой смеси серы и свинца, которая заполняла их целую вечность. Я была рада, что нашелся человек, который не реагировал на мои откровения как на бредни сумасшедшей. Если я пропаду без вести, если меня убьют или что-то еще со мной случится, по крайней мере, доктор Шивершев, я была уверена, не оставит это так. Не ахти какая страховка, но мне стало спокойнее.

– Миссис Ланкастер, у меня к вам большая просьба.

– Слушаю вас.

– Пожалуйста, сократите употребление настойки опия.

– Что, простите?

– Ваши глаза реагируют на свет не так, как положено, и на всем протяжении нашей беседы вы постоянно чесали руки.

– Правда? – Я задрала рукава и увидела на запястьях и выше, а также на тыльной стороне ладоней красные расчесы и засохшие царапины, на которые до сей минуты я даже не обращала внимания. Я все еще ошеломленно смотрела на них, когда доктор Шивершев взял меня за руку и чуть ли не силком поднял с кресла.

– А теперь, с вашего позволения, мне нужно идти. У меня важная встреча. Очень богатые пациенты… сами знаете, какие они.

Он повел меня к выходу мимо полок, заставленных сосудами с препаратами. Мое внимание привлекла единственная не запылившаяся стеклянная емкость в форме колпака. Ее содержимое я узнала мгновенно. Это был образец с чердака Томаса: младенец во чреве.

Вся кровь отлила к моим ногам, я испугалась, что у меня подкосятся колени. К счастью, доктор Шивершев по-прежнему крепко держал меня за руку.

– Вы в состоянии сами добраться домой? – спросил он. Видимо, почувствовал, что я дрожу.

– Вполне. Это просто усталость. Приду домой, отдохну.

– Конечно. Такой рассказ требует огромных душевных затрат. Постарайтесь успокоиться, прошу вас. Все образуется, вот увидите. – Она глянул на мое лицо и заметил, что мои глаза прикованы к новому препарату. – А, я и забыл, ведь вы тоже медик! Естественно, вы не могли не обратить внимания на мое последнее приобретение.

Не выпуская моей руки, он подвел меня к сосуду с плодом.

– Поразительный экземпляр, удален весьма искусно. Перед вами матка в период беременности. Плод в полной сохранности. Думаю, где-то четырнадцать-шестнадцать недель. Удивительно, да? – Коротким, как обрубок, пальцем он ткнул в стенку сосуда. – Вот это – плацента. Красота, правда? Женщины воистину великие творцы. Вы только посмотрите, что они способны вырастить в себе. Их дар уникален. Потрясающе.

Доктор Шивершев смотрел на экспонат как на произведение искусства. Он искренне считал, что этот образец прекрасен. Глаза его светились благоговением. Таким я его еще не видела. А мне самой было дурно. Тошнило так, что словами не передать. Мейбл была примерно на таком сроке беременности, когда я отправила ее на аборт. Возможно ли, что сейчас мы восхищались младенцем, удаленным из чрева Мейбл? От этой ужасающей мысли меня стала бить дрожь. Неужели я настолько далека от реальности, что самолично доставила Мейбл в руки того, кто вырезал у нее внутренние органы? Неужели? В голове стоял туман. Я просто была не в состоянии думать и рассуждать здраво.

– Где вы это взяли? – спросила я.

– У дельца в одной кофейне. В таких заведениях черта можно купить. Вы не поверите.

– Почему же, доктор? Верю. – Я обвела взглядом остальные полки. В сосудах, что на них стояли, хранились различные органы в разрезе, части тела, вены и артерии, заполненные воском, – буквально все, что можно извлечь из человеческого организма. Пугающие экспонаты, неподвижные и безмолвные, как теперь мои женщины. Но ведь некогда они принадлежали живым существам, которые к чему-то стремились, чего-то боялись. – Чем же эти органы вас так завораживают? Вы ведь наверняка видели множество вскрытых трупов. Зачем это коллекционировать?

– Скажите, в детстве, если вам случалось найти труп животного, разве вы не тыкали в него палкой? – спросил доктор Шивершев, едва я умолкла. Он посмотрел на меня с улыбкой. – Готов поспорить, что тыкали, миссис Ланкастер.

– Да, конечно.

– А теперь ответьте, что побуждало вас тыкать, разглядывать, переворачивать труп, смотреть, что у него внутри?

– Любопытство, интерес, желание понять…

– Вот видите, – перебил он меня. – Вам хотелось понять. А понимание – это знание. А знание, миссис Ланкастер, – это прогресс, хотя поначалу не всегда ясно, зачем оно нам. На первый взгляд кажется, что это абсурдно, аморально, извращение в чистом виде. Трудно вообразить, куда вас заведет любопытство и интерес, но вам все равно хочется узнать, что находится внутри, вы стремитесь понять, получить новую информацию.

Я подумала про свои мрачные сочинения о последних мгновениях жизни убитых женщин и предположила, что доктором Шивершевым движут те же порывы, что и мной. Исполнение разное, но побудительные мотивы в основе своей одинаковые.

– А почему у нас возникает желание понять, миссис Ланкастер? – развивал он свою мысль.

– Не знаю. Я… полагаю, из неких эгоистических побуждений. Может быть, чтобы чувствовать себя более уверенной… в чем-то.

– А по-моему, для того, чтобы уметь противостоять.

– Чему?

– Точно не знаю. А вы?

– Я – тем более.

– Ну, если поймете, поделитесь своими догадками со мной, прошу вас. Я расскажу другим, и тогда мы сможем выяснить, в чем тут дело, сможем забыть о бедах, кровопролитии и страданиях, которые Бог упорно на нас насылает, и заживем в полном блаженстве.

– Она умерла? – спросила я.

– Кто?

Мейбл, чуть не ляпнула я.

– Женщина, что вынашивала плод.

– Да, разумеется, – он рассмеялся. – Здесь же вся матка целиком, – он постучал по стеклу. – А вот эта часть – шейка; ответвляется, будто сук дерева.

– Как умерла эта женщина?

– Понятия не имею. Матку удалили при вскрытии. Но мне как раз таки не ее жалко.

– Почему? – осведомилась я, шокированная его бездушностью.

– Я жалею человека, который в один день потерял жену и ребенка. Ну всё, миссис Ланкастер. Мне действительно пора.

28

На улице, после того как доктор Шивершев поспешил выпроводить меня из своего дома, ужас и смятение охватили меня с новой силой. Голова раскалывалась. Мне не терпелось поскорее добраться до дома, запереться в своей спальне, выпить настойки опия и лечь в постель, но, взглянув на свои ладони, я устыдилась себя. Как можно было так забыться? До крови расчесала руки и даже не заметила.

Я шагала по улице. В мыслях царила полнейшая неразбериха. Все нити спутались, я не знала, за какой конец потянуть, чтобы распутать клубок загадок. Если тот экспонат с чердака Томаса перекочевал в кабинет доктора Шивершева, значит, моего мужа и моего личного доктора связывают некие отношения.

Я шла и шла, пока не оказалась у врачебного кабинета Томаса на Харли-стрит, расположенного на некотором удалении от дома доктора Шивершева. Я позвонила в дверь. Ко мне вышел молодой клерк в очках. Я спросила, на работе ли сегодня доктор Ланкастер.

– Боюсь, что нет. Вы на прием? – осведомился он.

Я покачала головой.

– Не угодно ли записаться к кому-то другому из наших врачей?

– А где доктор Ланкастер?

– Простите, но он здесь больше не работает. Если вам нужен именно он, попробуйте поискать его в Лондонской больнице. Говорят, там он еще бывает – иногда.

Вот так сюрприз! Соловьем заливался про то, как станет лучшим хирургом в Англии, а у самого не хватает дисциплины, чтобы являться на работу каждый день. Мне хотелось смеяться над собственным идиотизмом. Я ведь верила всем россказням, что мой муж сочинял для меня, любую его байку принимала за чистую монету. Томас убеждал меня, что он амбициозен и целеустремлен, но это все обман, красивые слова, чтобы произвести впечатление. Для успеха необходимы талант и усердие. Томас не обладал ни тем, ни другим. Овладение профессией хирурга требует немалых усилий, а он считал, что для него это слишком затратное вложение. Грязный, утомительный и мучительный труд. Одно у него было стойкое преимущество – семейные деньги, которые дозированно выделяла ему сестра, Хелен. Только теперь на меня снизошло, что это как-то очень подозрительно. Почему сестра выступает в роли банкира брата? Ответ был очевиден: потому что ему нельзя доверить управление фамильным капиталом. Так, может, он та самая паршивая овца в стаде, изгой в своей семье, которого специально держат на расстоянии, в Лондоне, под присмотром старой няни – или супруги. Однако миссис Уиггс для шпионки слишком предана Томасу; она его боготворит.

Часом позже я стояла напротив Лондонской больницы. Погода установилась хоть и серая, но мягкая; в любую минуту мог пойти дождь, но холодно не было. Уайтчепел-роуд пучилась и стонала, как бескрайнее море; головы покачивались, повозки теснили омнибусы и кебы, но все двигались с черепашьей скоростью. Прислонившись к фонарному столбу, я смотрела на входную арку больницы и часы на ее фасаде. Изредка у самого моего уха раздавался крик уличного торговца, да дети иногда пытались залезть мне в карманы, но в целом на меня мало кто обращал внимание.

Прождав, как мне казалось, несколько часов, я уже собралась было отказаться от своей затеи, и тут наконец увидела Томаса. Стройный, он подобно газели выпрыгнул из теней, сбежал с лестницы, неся в одной руке шляпу, другой зажимая под мышкой зонт, и, беззаботный, радостный, пружинящей походкой заскользил по улице. Мужчины вроде него специально находят таких, как я. Какую же вонь отчаяния, должно быть, я испускала.

Томас вышагивал, как заправский денди. Я следовала за ним. Мы миновали Уайтчепел-роуд, Монтагю-стрит, Вентуорт-стрит и вышли на Коммершл-стрит, где Томас нырнул в паб «Принцесса Элис». У меня земля стала уходить из-под ног, когда я увидела это заведение. Оно пользовалось дурной славой, а Томас, которого я знала, был слишком большой сноб, чтобы отираться возле выпивавших там докеров. И еще: человек, отнявший у меня Айлинг, тоже выпивал в «Принцессе Элис» перед тем, как оказался в приемном отделении нашей больницы. Звали его Генри Уайт. Одно его имя повергало меня в состояние жуткой подавленности, которое мне было трудно стряхнуть с себя.