Падшие люди — страница 44 из 61

– Когда сможешь сама позаботиться о себе, – ответил мистер Халл.

– А я уже могу, честное слово, – пискнула она девчачьим голоском.

Он закрыл окошко. Пусть посидит еще минут пятнадцать, а потом он сообщит дежурному Байфилду, что она очухалась.

Когда ее наконец решили отпустить и повели из камеры в дежурную часть, женщина спросила у мистера Халла, который теперь час.

– Выпить уже не получится, слишком поздно, если ты об этом.

– Мне домой надо. Муж, наверно, с ума сходит от беспокойства, шкуру с меня сдерет.

– И поделом, – сказал он.

– Так который час?

– Второй час ночи.

Ха, можно подумать, Джон переживает, что она куда-то запропастилась. Как пить дать, все денежки, что приплыли к нему в руки, уже потратил на себя и теперь дрыхнет в ночлежке «У Куни». Однако Кейт всегда старалась произвести хорошее впечатление на тех, чье расположение хотела завоевать. Эту привычку она завела еще с той поры, когда пела на улице, зарабатывая исполнением баллад. Если представишь себя определенным образом, окружающие проникнутся к тебе чуть быстрее, отнесутся чуть добрее, и тогда плети им что угодно – все проглотят. Важно понимать свою публику, а у полицейских традиционные представления о том, какой должна быть порядочная женщина: респектабельная, скромная, послушная, хорошая жена и мать. Точь-в-точь как ее сестры. Но уж никак не бродячая певичка с вытатуированными на руке инициалами мужа.

– Ну что, вспомнила, как тебя зовут, миссис Никак? – спросил мистер Байфилд.

– Мэри Энн Келли, – ответила Кейт.

– Адрес?

– Фэшн-стрит, шесть.

Ей вернули ее вещи: шесть маленьких кусочков мыла, расческу, кухонный нож, ложку, жестяные коробочки с чаем и сахаром, пустой спичечный коробок, иголки и булавки, наперсток, красный кожаный портсигар и черные глиняные курительные трубки. Она, словно белка, принялась упрятывать свое добро в юбках: улыбаясь, высунув язык от удовольствия, аккуратно рассовывала на себе свои принадлежности.

Мистер Байфилд не стал заострять внимание на том, что она явно назвала ему ложный адрес. И дурак бы сообразил, что у нее нет постоянного места жительства, ибо такой набор обычно носят при себе обитатели ночлежек, которым негде хранить котелки и ложки. Он очень сомневался и в том, что Мэри Энн Келли – ее настоящее имя, но она казалась совсем безобидной пташкой, убирая по кармашкам свои скромные пожитки.

Мистер Халл распахнул дверь, что открывалась в коридор, ведущий к выходу, и придержал створку, пропуская женщину. Она семенила неровным шагом.

– Выход там, миссис Келли. Идите сразу домой, – напутствовал ее надзиратель. – И дверь не забудьте затворить за собой, – крикнул он ей вслед, – а то сама она плотно не закроется!

– Непременно. Спокойно ночи, старый петух, – отозвалась Кейт, и не думая закрывать за собой дверь.

29

В ночь того воскресенья – последнего дня сентября – никто не ломился в дверь моей спальни. Ни мой супруг, ни доктор Шивершев не рвались в дом, чтобы испить моей крови. И через некоторое время я уснула.

А утром пришло новое известие.


ЗВЕРСКИЕ УБИЙСТВА В УАЙТЧЕПЕЛЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

ЖЕНЩИНА УБИТА БЛИЗ КОММЕРШЛ-РОУД

ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА УБИТА В ОЛДГЕЙТЕ

У ОБЕИХ ПЕРЕРЕЗАНО ГОРЛО И ИСКРОМСАНО ЛИЦО

1 октября 1888 года

Вчера утром в Лондоне были обнаружены трупы двух женщин. Тело Элизабет Страйд найдено на Бернер-стрит в районе Уайтчепел. Голова почти полностью отсечена от тела. Труп Кэтрин Эддоуз нашли на площади Майтер в районе Олдгейт (Сити). Ей перерезали горло, а все тело искромсали – жуткое зрелище.

Ужасные увечья прежних жертв этой трагической серии убийств воспроизведены на трупах этих несчастных с точностью практически до мелочей. Известно, что обе погибшие нередко ночами шатались по городу. Обе относились к определенной категории граждан.

Убийца – по-видимому, тот же самый маньяк – наглеет с каждым новым преступлением. С пугающей педантичностью он искромсал обеих женщин примерно в одно и то же время, прямо на улице под ночным небом, превращая весь город в собственную мертвецкую.

На данный момент более ничего не известно, и вероятно, на новые сведения рассчитывать не имеет смысла. Удручающий вывод напрашивается сам собой: полиция не сможет найти убийцу Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз, как не сумела выследить убийцу Энни Чапмэн, Мэри Энн Николс, Марты Тэбрам и Эммы Смит.

Самая жуткая из этих тайн Ист-Энда – некомпетентность и бессилие полицейских служб. Пока они беспомощно барахтаются, наиболее уязвимые жители Ист-Энда по-прежнему вынуждены жить в постоянном страхе.


Не стану отрицать, что это «двойное происшествие», по выражению газетчиков, буквально заворожило меня, как и прошлые жуткие убийства. В тот понедельник, читая об этих преступлениях, я пыталась отвлечься от собственных проблем, – во всяком случае, убеждала себя, что чтение меня отвлекает, хотя на душе было неспокойно, ведь я оказалась в весьма неприятном положении, которое усугублялось с каждым днем. Каждые два часа я посылала Сару за свежими выпусками газет, а сама сидела в дальней столовой, с жадностью читала статьи, вырезала их и вклеивала в свой альбом.

Сара приносила и сплетни, которые слышала у газетных киосков. Дамы, которые, как и я, испытывали некое извращенное удовольствие от экскурсий по районам трущоб, теперь были охвачены совершенно иными чувствами, ведь на этот раз убийца орудовал не только в Ист-Энде, но и в Сити. Это возмутительно! Безобразие! Подобные настроения даже приглушили сочувствие к Долговязой Лиз и Кейт: для обеспеченных обитательниц западной части Лондона эти две недавние жертвы как бы слились в единый собирательный образ гнусной шлюхи-пьянчужки, склонной к саморазрушению, вся сущность которой исчерпывалась словами: никчемность, нищета, болезни. И вот эта собирательная «другая» женщина – дрянное существо, которое должно жить и вечно оставаться «на дне», чтобы сами они могли сохранять свое законное место «наверху», – начала вторгаться на их территорию.

Чтобы вернуть человеческое достоинство Долговязой Лиз (мне она представлялась как «Элизабет Мелодия») и моей пигалице Кейт, познавшей нужду и достаток, я снова взялась за свой альбом. Материала было много. Масса статей о несчастных жертвах. На их основе я сочинила собственные драматические истории, как раньше про Заблудшую Малышку Полли и Смуглую Энни. Я хотела по-своему сопроводить этих женщин в последний вечер их земного существования, хотя наверняка их путь был отмечен мерзостью и лишениями. Как знать, может, скоро и я сама пополню их ряды.

Во дворе на Бернет-стрит, где был обнаружен труп Элизабет Страйд, находился клуб, который пользовался популярностью среди социалистов, сторонников радикальных политических учений и евреев. В тот вечер, когда убили Элизабет, в клубе проводилась дискуссия о том, почему все евреи обязательно социалисты. По окончании мероприятия его участники еще долго не расходились, допоздна пели песни и плясали. Они-то и обнаружили тело Лиз. Она лежала на спине, с перерезанным горлом, в луже вязкой застывающей крови. Полиция всех посетителей клуба мужеского пола сразу зачислила в подозреваемые. Полицейские перевернули вверх дном все его помещения, мужчин выстроили в шеренгу и осмотрели их руки на наличие следов крови. Они стучали в двери близлежащих домов, будили трудяг местных мастерских, продавцов сигарет, портных, устраивали обыски, обвиняя местных обитателей в том, что они укрывают убийцу. Все это продолжалось до пяти часов утра, а потом разнеслось известие, что на расстоянии мили обнаружен еще один труп.

Создавалось впечатление, что при совершении первого убийства преступнику кто-то помешал и он, взбешенный, вознамерился любой ценой найти еще одну жертву. Свою злость он выместил на бедняжке Кейт Эддоуз: перерезал ей горло, исполосовал правую щеку, а заодно отсек кончик носа и часть мочки правого уха (эти ошметки плоти выпали из ее одежды в мертвецкой, когда труп стали раздевать), распорол тело от прямой кишки до грудины, выпотрошил труп, перебросив кишки через плечо убитой; они так и валялись вязкой кучей прямо на тротуаре.

Поздно вечером Сара вернулась с известием, что на улицах стали задевать евреев, пытаясь втянуть их в потасовки; были даже случаи нападения. Толпы скандировали: «Долой евреев!» Я подумала о докторе Шивершеве. Что он чувствует в связи с этим? Испытывает ли он, состоятельный и образованный еврей, такой же страх, как и затюканные простые евреи? Или же, как и мы, женщины, евреи полагают, что «козлами отпущения» станут другие евреи, попроще? Полиция ни на шаг не продвинулась в поисках преступника, и в одной из газет было опубликовано письмо читателя, содержавшее остроумный совет, который меня рассмешил: «Полицейским надо выдать бесшумные сапоги, чтобы они могли подкрасться к Уайтчепелскому убийце».

Реальный сдвиг в расследовании произошел, когда объявился свидетель преступления. Израэль Шварц, еврей венгерского происхождения, шел по Бернер-стрит примерно в то время, когда, предположительно, была убита Лиз Страйд. Я читала и перечитывала свидетельские показания, воображая до смерти перепуганного Израэля Шварца, вписала его в свою картину происшествий, чтобы представить ее более наглядно. И хотя Шварц сообщил полиции все, что он видел, общество заклеймило его «малодушным трусом», поскольку он не вступился за несчастную. Слишком строго судят, подумала я про себя. Когда это мужчины мешали другим мужчинам избивать жен? Никто ведь не обвиняет их в трусости. По словам Шварца, он увидел ссорящуюся парочку. Мужчина был среднего роста, широк в плечах, темноволосый, круглолицый, с усиками. А еще был второй мужчина – высокий, ростом пять футов одиннадцать дюймов[19], с каштановыми волосами и усами, в темном пальто. По описанию точь-в-точь Томас и доктор Шивершев.