Старк оборвал его:
— Сынок, отведи нас куда надо. У всех был тяжелый день, но особенно у мистера Дикинса.
— Понимаю. Прошу в эту дверь.
Санитар указал путь. Старк не двинулся, лишь отеческим жестом простер руку:
— Сюда, пожалуйста.
Вот оно. Маршалл приказал ногам двигаться, потому что мозг отказывался делать первый шаг. Они знают, что это он, и все же хотят, чтобы я это подтвердил. Зачем им просить меня, если они уверены?
Они сомневаются — вот зачем.
Есть шанс, что это не он, что мой малыш просто потерялся, пока мы стоим здесь с пальцами в задницах и занимаемся невесть чем.
— Сюда, пожалуйста, — повторил Старк, на этот раз тверже.
Маршалл шагнул к двери, за которой исчез санитар.
Не ходи туда!
Я должен.
Не делай этого. Или будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
Они вошли в помещение, достаточно холодное, чтобы дыхание обращалось клубами пара. Стены были голы, а с потолка на длинном проводе свисала лампочка. В центре крохотной комнаты стояла каталка, а на ней, под белой простыней, покоилось тело.
В офисе службы безопасности к семи вечера набралось много народу: расстроенных отцов и матерей, которые тоже потеряли своих детей в обезумевшей толпе. Полицейские сновали туда-сюда мимо вялых охранников с газировкой в руках.
Клэр и Маршалл сидели, держа в ладонях одинаковые стаканчики с кофе, плечом к плечу, неподвижно. Им больше нечего было сказать друг другу. Несмотря на то, что они знали правду, официального подтверждения еще не было. Оставалось только сидеть в молчании. Ждать. Маршалл думал, что минуты будут ползти невыносимо медленно, но всякий раз, отрывая взгляд от стаканчика, он видел, что стрелки часов на стене перескочили к следующему часу. Они гнали все дальше в будущее, частью которого ни он, ни его жена не хотели быть.
Маршалл и Клэр смотрели, как другие дети воссоединяются с родителями. Каждое объятие ранило их, словно вонзенный в спину нож. Эти люди не сделали ничего плохого, но их счастье казалось предательством. На маленьких, неудобных стульях у стен сидели матери и отцы — товарищи по несчастью. Обменивались словами поддержки и утешения. Все будет хорошо. Они его найдут. Я уверена, все наладится. Одного за другим их вызывали, а потом неизбежно раздавался смех. Он порождал боль в сердцах Маршалла и Клэр.
Толпа редела.
Кофе Маршалла покрылся тонкой, бликующей на свету пленкой. Мужчину замутило от одной мысли, что эта мерзость теперь была у него в желудке.
— Мне нужно в туалет, — сказал он.
— Марс, не уходи, — попросила его жена, слишком громко. Охранник посмотрел на них поверх «Журнала О». Клэр в отчаянии, будто ребенок, покачала головой.
— Детка, — сказал он резко и почувствовал вину, едва слово сорвалось с губ. Лицо Клэр исказилось. — Меня тошнит.
Ее лоб прорезали морщины, глаза смотрели на него из темных глубин. Она смягчилась:
— Ладно. Пожалуйста, возвращайся скорее.
— Конечно.
Он прошаркал из офиса в коридор. Каждый шаг отдавался болью. Ноги словно налились свинцом. В глубинах черепа пульсировала боль, мир менял оттенки с каждым новым толчком. Все стало отвратительно-зеленоватым. Страшно было представить, что это только начало. Мысль о том, что все будет еще хуже, казалась невозможной.
Маршалл вошел в туалет и утонул в запахе мочи, чувствуя, как желудок сжимается в последний раз. Он бросился к открытой кабинке, и его вырвало. Грязная вода забрызгала губы. Маршалл отвернулся от неприглядной картины, потер шею и случайно увидел ламинированную табличку на двери: «Коль пописал и разбрызгал, будь молодцом — вытри кольцо».
— Боже.
Клэр пыталась усидеть на стуле — твердом и неудобном, вроде тех, что стояли у них в школе, когда она была маленькой. Она скучала по дому, по серому Ванкуверу, по родителям и друзьям детства: они превратили ее в человека, которого полюбил Маршалл. Клэр уже два года туда не возвращалась.
Она думала, как скажет родителям о смерти Ноя. Наверное, это будет самый тяжелый телефонный звонок в ее жизни. Рассказать об этом куда труднее, чем о беременности.
Телефонный звонок.
Клэр подняла голову.
Поскольку никто официально не подтвердил, что именно Ной разбился на полу атриума, часть ее цеплялась за надежду, что она ошиблась. Охранник оттащил ее так быстро… Возможно, это был чужой ребенок. Других родителей, которые, без сомнения, гадают, почему их сын не вернулся к ужину.
Что она видела? На самом деле?
Клэр потянулась к сумке. Зашелестела бумажками, отложила в сторону пудреницу и книгу в мягкой обложке, которая ее больше не интересовала. Выудила мобильник. Он лег в ладонь, словно камень. Маленькие цифры усмехались и манили.
Нажми на нас, Клэр. Тебе хватит духу?
Ты знаешь, что он не ответит.
Давай. Нажми на нас.
Нам нравится тебя мучить.
На мгновение она задумалась, не убрать ли телефон обратно в сумку, но что-то остановило ее — что-то столь же слабое, как детский плач, доносящийся из соседней комнаты. Неважно, как долго и насколько громко он звучит, ты просыпаешься. Всегда.
Надежда.
Клэр поднялась на ноги. Рядом с ней стоял чахлый цветок. Она играла с его листом, растирала между пальцами, набирая номер сына. Звенела тишина, пока сигнал пробивался сквозь бетонные стены, летел в поисках абонента. Мягкие электронные щелчки раздавались в динамике. Все прочее словно поблекло.
Она посмотрела на лист у себя в руке. Настоящий.
На линии щелкнуло, и мир вокруг опустел. Исчезли стулья, кофе, несколько оставшихся родителей и полицейских. Была только она: высокая, худая, без тени. Пошел набор.
Бррр-бррр.
Вдох.
Бррр-бррр.
Выдох.
Возьмет ли Ной трубку, или сразу включится голосовая почта, как и прежде? Возможно, будет лучше, если звонок оставят без ответа. Тогда она никогда не узнает правды.
О том, что она потеряла сына. Что она живет в ненавистной ей стране.
Брр-бррр.
Из ниоткуда возник другой звук. Он разбил иллюзию, и Клэр снова очутилась в комнате. Губы стали солеными от слез — вкус потряс ее.
В одной из соседних комнат звонил телефон. Она слышала. Клэр пошла на звук, сжимая мобильник в горячей руке.
За стойкой тянулся длинный коридор с дверями без табличек. Она пошла по нему, держась рукой за стену, чтобы не упасть.
Дзынь-дзынь.
Нет, ей не послышалось. Звук доносился из одной из этих комнат. Клэр прикусила ноготь большого пальца. Вспомнила о своей матери. «Дурная привычка», — сказала бы старушка, ударив ее по руке. Но все же Клэр не перестала грызть.
Самый обычный, стандартный рингтон. Ной никогда не использовал мобильник, в отличие от множества других детей, не жил в нем. Не менял мелодию звонка. Она даже не была уверена, что сын знал о возможности это сделать.
Не глупи. Телефон может быть чьим угодно. Вернись, сядь на место и жди Марса. Он знает, что делать.
Он скажет мне сидеть и ждать. Станет лгать. Скажет, что все будет хорошо.
А это не так.
Она отняла мобильник от уха и нажала на кнопку с красной трубкой, чтобы прервать вызов. В коридоре повисла тишина, только звуки шагов долетали из главного офиса и гул голосов просачивался сквозь двери.
Ее руки так тряслись, что она с трудом поднесла телефон к лицу. Клэр потребовались все силы, чтобы нажать на нужное имя. Каким-то чудом ей удалось это сделать. Щелк. Маленькая шестеренка встала на место, запустив другие, и каждая тянула ее к правде, которую она не хотела признавать.
«ЗВОНОК НОЮ…», — гласила надпись на жидкокристаллическом экране. Многоточие пугало Клэр неизвестностью и тем, что должно было вскоре открыться.
Мгновение тишины. Затем коридор наполнился звуками вновь зазвонившего телефона. Рингтон чирикнул один раз, и голоса в комнате слева от Клэр стихли. Она услышала, как отодвинули кресло. Раздались тяжелые шаги — ближе и ближе, — трель телефона. Громче.
Громче.
Молодой полицейский с короткой стрижкой и прочерченным шрамом лицом вышел в коридор. В руке он держал пакет для улик — внутри лежал телефон Ноя, включенный и вибрирующий. Полицейский не заметил Клэр и метнулся к ближайшей двери справа. Он постучал дважды, громко и четко. Ему открыли. В коридор вышел мужчина. Младший по званию сделал шаг назад, уступая место широкоплечему полицейскому.
— Детектив Старк, — сказал юноша с короткой стрижкой и жутким шрамом.
Он так и не закончил предложения.
Детектив взглянул на пакет усталыми, добрыми глазами, посмотрел в коридор и тут же бросился вперед со всех ног, но все равно не успел.
Мобильник Клэр упал на пол на секунду раньше ее самой.
— А он, ну… очень плох? — спросил Маршалл.
Санитар посмотрел на Старка, не зная, что ответить.
— Должен предупредить: он получил значительные травмы при падении.
Маршалл следил за жестами пожилого мужчины, которыми тот сопровождал свою речь. Руки Старка месили воздух, пока детектив пытался отыскать нужные слова.
— Он упал на экспонат. Маршалл, от удара у него сломалась шея. Затем мальчик рухнул на пол. Ему не было больно, или почти не было. — Молчание. — Но да, повреждения значительные.
«Не могу поверить, что ты мне это говоришь, — раздался голос в голове Маршалла. — Неужели мало того, что мой сын мертв? Если это правда, он теперь не похож на себя. Это так?»
Маршаллу захотелось кого-нибудь ударить.
— Я приспущу простыню, совсем немного, — сказал санитар. — Чтобы вы могли его опознать.
Он говорил с уверенностью, которой прежде не проявлял. Санитар шагнул к каталке и потянулся к краю простыни.
«Нет, — сказал голос. — Не делай этого. Уходи, Марс. Если ты это увидишь, все окажется правдой. Пути назад не будет».
Никогда.
Мгновение он медлил — достаточно долго, чтобы вдохнуть. Слишком поздно. Простыня спала, открыв часть лица Ноя. Маршалл не мог вынести того, как осторожно санитар ее придерживал: деликатно, словно чашку чая, отставив мизинец. Маршалл знал, что ему не просто так показывают только лицо и правую часть головы.