Левой он ударился о динозавра. Или об пол.
Не. Смейте. Прятать. Моего. Мальчика.
Ни следа крови. Тело вымыли. Тошнота подступила к горлу Маршалла, когда он подумал о незнакомцах, водивших по телу его мальчика мочалкой и мылом. Это казалось извращением.
Кожа Ноя стала серой и мертвой. Голос в голове был прав: пути назад не будет. Его удивило, каким безжизненным стало лицо сына. Челюсть распахнулась и ввалилась, изменив форму головы. Теперь он почти не походил на ребенка, сидевшего утром за кухонным столом и изо всех сил пытавшегося не смеяться. Но это был он. Его Ной. Один глаз был закрыт, другой опух. Ресницы багровели в ослепительном свете. Зрачки заняли всю радужку и ничего не отражали. Совсем ничего.
— Могу я побыть с ним? — спросил Маршалл.
Он гадал, может ли человек справиться с такой утратой. Если да, то Маршалл решил, что источник силы, которая поможет ему пережить это, лежит в глубокой древности, в самой сути его существа, восходящей к каменному веку. Нечто дикое и звериное. Это утешало. Позволяло чувствовать себя частью чего-то большего, членом Клуба Мертвых Детей. Плата за вступление была велика, но оно того стоило. Комнату наполнили бы тени родителей, оказавшихся в той же ситуации, каждый похлопал бы его по спине.
Маршалл улыбнулся.
Если все это правда, приятно сознавать, что он не один.
Но он сомневался.
— Конечно, — сказал Старк. — Можете. Мы подождем снаружи.
Он кивнул санитару, и они вышли из комнаты.
Стало тихо. Маршалл замер.
Он ждал, что тело зашевелится, изогнется, словно в кошмарном сне. Маршалл много раз стоял у постели Ноя и смотрел, как тот спит. Это было потрясающе. Маршалл думал: «Ух ты, мы сделали этого парня!» — и от восторга терял дар речи.
Страшно любить кого-то так сильно. Он ничего не мог с собой поделать. Несмотря на трудности последних лет, любить сына было проще простого. Взрослея, Маршалл тоже отдалялся от родителей, он понимал Ноя. В один момент все изменилось, и целовать и обнимать отца стало нестерпимо. Навязчивая нежность матери начала смущать. Он ничего не мог с этим поделать. Отдаляться от родных, когда становишься личностью и членом общества, — это нормально.
Маршалл гордился Ноем. Верил, что сын во всем разберется и они вместе будут радоваться его достижениям.
Боль была свежей и острой, но Маршалл знал, что это пустяк в сравнении с тем, что ждет его впереди. Ерунда.
Комок в горле исчез, когда он склонился над телом Ноя. Маршалл приложил ухо к груди мертвого сына и ничего не услышал.
Лампочка продолжала светить.
Он зарыдал в жесткую от крахмала простыню. Кожа Ноя была ледяной, лицо походило на резиновую маску. Даже море слез не смогло бы воскресить мальчика. В морге не исполняли желаний. Маршалл обнял кусок мяса — то, чем стал его сын.
Лязгнул металл.
Ножки каталки подогнулись, не выдержав их общего веса. Правая сторона накренилась, образуя скат. Маршалл отшатнулся и приземлился на зад, ударившись локтем о пол. Он беспомощно смотрел, как простыня спадает, открывая обнаженного мальчика, сползающего на линолеум. Серым было не только лицо Ноя. Все тело. В безжалостном свете чернела сеть вен: кровь остановилась, застыла под кожей. Голова висела на шее под невообразимым углом — болталась перпендикулярно плечу. Острая кость грозила порвать горло, выпирая, как огромный кадык. В верхней левой части черепа зияла дыра — стало ясно, почему санитар не хотел ее показывать, почему держал простыню так осторожно. Так продуманно.
Из пустоты появились руки, схватили Маршалла и вытащили его из комнаты. Он не сопротивлялся и даже не понимал, что кричит. Маршалл слышал только эхо кошмарного лязга, видел, как санитар проскользнул в комнату и выбил ножки из-под каталки — левая сторона рухнула на пол.
Звук был подобен выстрелу.
Санитар обхватил тело руками, повернул его на бок, но голова Ноя не сдвинулась — замерла под нечеловеческим углом, взирая на Маршалла единственным открытым глазом. Когда парень положил тело на каталку, голова дернулась и завалилась назад, болтаясь на нитях сплетенных сухожилий. В эту секунду разбитый череп Ноя треснул и раскололся — его мозг выскользнул на пол и растекся лужей бессмысленной каши.
Глава 14
Старк вошел домой как детектив, снял обувь и превратился в мужа и отца. Часы показывали пять утра. Мир казался синим.
Он подошел к холодильнику и открыл дверь в поисках ответа на вопросы, сущность которых ему не постичь. Закрыл и налил себе воды.
Старку было пятьдесят шесть, и, раздеваясь, он чувствовал каждый прожитый год. Старк принял душ внизу, чтобы не разбудить жену, Пину. Все тело болело и щелкало, пока он грохотал в ванной, вытираясь насухо. От пара закружилась голова.
Поднимаясь по лестнице, он думал о карьере и собственной жизни в целом. Вспомнил об убийстве. Вздохнул.
Шелест шагов по ковру в коридоре — Старк плелся мимо пустых спален. Две его дочери уехали несколько лет назад, но их постели всегда были заправлены на случай, если им захочется или понадобится вернуться домой. От вида пустых сумрачных комнат сердце Старка заныло.
Он вошел в спальню. Знакомый запах и тепло батарей успокоили его. Пина натянула одеяло до носа. Пепельные волосы были собраны в пучок на затылке. Старк обрадовался, что она спала, не ведая о печали и зле.
Без четверти шесть.
Он сел на кровать и посмотрел в окно. Жалюзи оказались подняты, и Старк видел горизонт, огни города, все еще горевшие в облаках. Он вырастил здесь детей, много раз ходил по этим улицам. Ему нравилось смотреть на Сиднейскую башню, небоскреб Нормана Фостера. С окраин город казался неизменным и стройным. Отсюда из-за деталей сложно было увидеть картину целиком.
На столике у кровати рядом со стаканом, в котором позвякивали вставные челюсти Пины, лежало распятие. Старк снял «Ролекс» и положил часы на книгу в мягкой обложке со своей стороны кровати. Матрас заскрипел, когда он залез под одеяло.
Поверх плеча Пины Старк видел светлеющее небо. Если бы не вчерашний дождь, сегодня могло подморозить. Пели птицы.
Мысли снова вернулись к делу — он знал, что так будет. Лица родителей, чьих детей убили, всегда казались одинаковыми, по крайней мере в начале расследования. Они смотрели, не в силах понять, но принужденные делать это, действовать разумно, онемев от шока и поддавшись чувствам, которые не могли даже назвать. На лицах читались мука и пустота, словно у них из груди вырвали жизнь. Это выражение постепенно сглаживалось, хотя сами родители едва ли в это верили.
Старк закрыл глаза и прижался к жене. От нее пахло шампунем. Он любил ее запах. Такой домашний.
— Мы — ничто, — прошептал он спящей. — Просто пыль.
Телефон на прикроватном столике зазвонил. Старку снился отец. Звонок ворвался в сон, смутив их обоих. Отец посмотрел на него, напуганный шумом, и превратился в камень.
— Алло, — сказала Пина, стряхивая дремоту. — Да, он здесь, Рой.
«Рой», — мысленно повторил Старк. Должно быть, Рой Гордон, младший следователь. В последний раз, когда он его видел, Рой сопровождал группу судмедэкспертов в торговый центр. Хороший, волевой парень. Старку он нравился.
— Николас? — позвала Пина, повернувшись к нему с трубкой в руке.
— Спасибо, милая, — сказал он, забирая трубку, и откашлялся.
— Прости, что разбудил, — сказал голос в трубке. — Подумал, захочешь узнать первым.
— Узнать что, Рой?
— Мы получили записи с камер наблюдения, как ты и просил. Были небольшие технические проблемы, неверный тайм-код или что-то вроде того… Пришлось повозиться. Видео кристально чистое. — Он замолчал, и Старк был ему признателен. Переварить новые сведения непросто, особенно спросонья. — Ник, у меня есть копия, и ты захочешь ее увидеть.
— Давай к делу, Рой.
Холодный свет струился в окно спальни. Птицы улетели.
— Ник, дело… другое. Не такое, как мы думали. — Рой вздохнул и продолжил: — В общем, босс. Мальчишку не столкнули. Он прыгнул сам.
Глава 15
Джеймсбридж — небольшой городок, хотя часто возникало чувство, что в нем слишком много людей.
Он затаился на перекрестке двух главных шоссе. Его визитная карточка — военный мемориальный общественный бассейн, который летом под завязку набивали местные и гости из соседних округов. В Бридже люди останавливались, только чтобы поесть слишком дорогой еды на пути к виноградникам.
Как бы то ни было, порой городок все же привлекал туристов. Около десяти лет назад в Джеймсбридже произошла отвратительная, вызвавшая большой резонанс резня. Ее мерзких, сующих повсюду камеры фанатов здесь не любили. Это «дело», как удачно именовали трагедию, стало пятном на безупречной репутации города. Оно въелось и не исчезнет до тех пор, пока учебники по истории не перепишут или людям не станет все равно.
По субботам снаружи супермаркетов «НБА» выставляли самодельные прилавки и грили. Два соперничавших магазина видеокассет сражались за клиентов — каждый возглавлял злобный расист. Поклонники глутамата натрия могли купить китайской еды в трех различных забегаловках. И конечно, здесь был безлюдный полицейский участок — на вершине Хоутон-хилл. Его неоновая вывеска светила круглый год, привлекая рои мотыльков. С проблемами город справлялся сам, не доверяя опустевшей раковине защитников закона.
Как сирены, заманивающие корабли на рифы, Бридж привлекал людей только для того, чтобы их жизни потерпели крушение. Оказавшимся на мели ничего не оставалось, кроме как осесть, найти работу и дожидаться пенсии, чтобы через пару лет отдать Богу душу.
Табличка на въезде в город гласила: «У нас есть два кладбища и нет больниц. Ведите осторожно».
Маршалл жил в Джеймсбридже, пока не отправился в Юго-Восточную Азию. Он прощался с родителями, полагая, что вернется через год загорелым и успешным, с монетами, звенящими в карманах. Вместо этого он возвратился с беременной невестой, без денег, после долгого пребывания в Ванкувере, почти таким же бледным. Бобби Дикинс, городской почтальон, и его супруга Мэвис помогли сыну и его молодой жене чем могли и помахали на прощание, когда новобрачные отправились в двухчасовую поездку на юг — в Сидней.