(Они боролись за куски тел — с кишками на рылах.)
Эти звуки сверлили ему мозг. Он гадал, живут ли термиты у него в голове, ползают ли среди извилин, надеясь отыскать подгнивший кусочек.
Джо сидел около упавшего ствола и обливался потом. Вскоре придется встать и отогнать «Шеви» мужчины в лес на окраине участка. Там, за обвитыми плющом деревьями, затопленный овраг. Он сбросит в него машину, но сначала снимет номерные знаки и удалит все оставшиеся в салоне следы.
Сделав это, Джо вернется домой. Он ненавидел эту долгую дорогу больше всего. Смертельно боялся. Не того, что заблудится или окажется в челюстях медведя-шатуна, не искаженных криком лиц на стволах деревьев — нет, ничего подобного. Джо боялся одиночества.
Бог оставил его.
Глава 38
В подвале не существовало времени. Маршалл мог пробыть внизу часы или дни. Невозможно было определить.
Кожа между лопатками горела: он слишком долго был привязан к стулу. Маршалл пытался не обращать внимания на боль, но не сомневался, что станет только хуже.
Темнее всего перед рассветом.
Строчка казалась знакомой.
Он вспомнил: это из «Волшебника страны Оз» — самого любимого фильма Ноя. Хозяин видеопроката подарил им диск, а когда царапины на нем стали слишком глубокими, Ной пришел к Маршаллу со слезами на глазах, словно у него кто-то умер. Гибель диска — величайшая трагедия в короткой жизни сына. Они еще не купили Ною питомца, не завели даже гребаной золотой рыбки.
«У мальчика должна быть собака», — так говорил отец Маршалла.
Маршалл вспомнил колли — пса из своего детства. Ох, как он любил его. Инди был прекрасным псом, хоть и глупым. Он мог разжалобить сердце одним взглядом, что и помогало ему избегать наказаний. В тот день Маршалл проснулся, а Инди не встретил его у задней двери. Пес лежал в канаве у дома — со сломанной спиной, кости торчали из шерсти. Позже отец пустил пулю ему в голову. Последняя судорога, тихая молитва. Так Маршалл впервые пожал руку смерти.
Приятно познакомиться.
Он думал: изменилось бы что-нибудь, купи он Ною щенка, его собственного Инди? Все домашние животные умирают — это научило бы сына важной вещи: если ты умрешь, то уже не вернешься. Это билет в один конец.
Конечно, был Сержант Саб Зиро, мышонок Ноя. Но уже потом. Маршалл с грустью решил, что слишком поздно.
В прошлом, когда жизнь его баловала — когда у него была работа, жена и сын, — Маршалл лег бы на кровать и попросил Клэр помассировать ему спину.
— Пжа-а-алста, детка, приложи руку. У тебя волшебные пальцы. — Этот голос он приберегал для нее, и она всякий раз отзывалась. Клэр была гибкой и сильной и не ограничивалась обычным массажем. За неделю до их встречи она окончила курсы в Таиланде, поэтому к концу ее трудов они оба обливались потом. Теперь Маршалл почти чувствовал ее костяшки на коже.
Когда все закончится и боль уйдет, она обнимет его сзади. Ее пальцы коснутся его сосков. Рыжеватые локоны скроют их лица, словно волшебный щит.
— Я люблю тебя, — скажет она. — Куджо.
Голова Маршалла кружилась. Он гадал, каково это — умереть.
Его изумило, как быстро человеческое тело приспосабливается к худшему. Нет, он не готовился к смерти, напротив, его разум и плоть возводили баррикады. Хотя надежды блекли, инстинкт самосохранения становился все сильнее.
Именно это случилось с Маршаллом, когда дверь в подвал открылась и свет потек вниз по ступеням, словно жидкость. Все его чувства раскалились добела. Спину снова свело.
По ступеням спускался не его похититель.
Подросток.
Он держал поднос с чем-то горячим. Из миски валил пар. Мальчик наступил на флаг у подножия лестницы и превратился в темный силуэт. Лампочка жужжала — вечная песня электричества.
Мальчик приблизился. Маршалл видел, как тряслись руки, державшие поднос.
«От точки — до точки, — сказал себе Маршалл. — Разложи все по полочкам. Нужно понять, что происходит». Маршалл выдохнул. Начал.
Точка А — мужчина.
Точка Б — мальчик, должно быть его сын. Ему велели принести мне еды, но он не хотел этого делать.
Так держать, Марс. А теперь проведи линию. Нарисуй полную картину.
Мальчик послужил наживкой, чтобы заманить точку В, то есть меня, в парк.
Все в комнате словно замерло, лишь две груди поднимались и опускались в такт дыханию. Сцена: двое людей, разделенные возрастом и объединенные страхом столь сильным, что его можно увидеть в их глазах, ощутить его запах у них на коже. Нет, стоп. Их связывало еще кое-что.
Ужас перед А.
Перед человеком с бритвой.
Мальчик был одет в черное, как работник театра, но на нем не оказалось обуви. Наушники айпода свешивались из V-образного выреза его футболки и позвякивали, сталкивались друг с другом. На этот раз никакой музыки. Маршалл всмотрелся в лицо мальчика и увидел россыпь веснушек на коже цвета морской соли. Тонкие руки. Глаза, которые почти кричали: да, он сын этого безумца.
Маршалл гадал, где его мать. Он видел фотографии женщины в комнате наверху, пусть и смутно, в наркотическом мареве.
Внезапно он вспомнил помещенное в банку распухшее женское тело в гардеробе. Волосы плавают в мутной жидкости. Губы прижались к стеклу в пародии на поцелуй.
Маршалл почти забыл о ней.
Мать, отец, сын. Богомерзкая троица.
Мальчик элегантным и быстрым, как у танцора, движением поставил поднос на пол и сел у ног Маршалла. Волосы закрыли лицо подростка, но Маршалл все равно видел темные глаза. Звякнула ложка. Мальчик поднял миску.
— Как тебя зовут? — спросил Маршалл, скривившись от собственного зловонного дыхания.
Мальчик не ответил. Сидя на корточках, он склонил голову к левому плечу, изучая Маршалла так, словно перед ним — абстрактная картина на стене галереи, а не мужчина, привязанный к старому креслу-каталке. Иллюзия распалась, когда мальчик вновь посмотрел на миску. Маршалл возненавидел его за то, с каким пренебрежением подросток отвел взгляд, словно пленник ничего для него не значил.
В нем я союзника не найду.
За воспоминанием о женщине в банке явилось другое. Маршалл дернулся в кресле — металлический каркас врезался в тело, — моргнул, и перед глазами всплыла часть беседы из документа.
Фотография мальчика, ровесника Ноя. Ровная челка. Испуганные темные глаза. Пухлые щеки. Он смотрел в камеру с робкой улыбкой. Школьный портрет на стандартном голубом фоне. Скан смятой, старой фотографии. Не цифровой снимок.
HelveticaBoy: Видишь?
NeedaArk11: Да. Я ее сохраню.
HelveticaBoy: Хорошо. Ты меня так представлял?
NeedaArk11: Типа того. Когда ты сфотографировался?
HelveticaBoy: В прошлом году.
Тот самый мальчик. С тем же затравленным взглядом, полным неподдельной печали. Просто сильно похудевший.
— HelveticaBoy? — прошептал Маршалл.
Те же темно-зеленые глаза взглянули на него из-под той же челки. Ложка с теплым картофельным пюре замерла в паре дюймов от губ Маршалла и задрожала.
— Да, — сказал Маршалл. — Ты — HelveticaBoy.
Сверху донеслись шаги.
Мальчик вздрогнул, ложка и миска выпали у него из рук и зазвенели по цементному полу.
Тяжелые шаги мужчины загрохотали по лестнице. Он перешагивал через две ступеньки, рука скользила по грубым перилам. Ветер ворвался в дом и вместе с ним потревожил затхлый воздух подвала. Свисающие с потолка модели пришли в движение, лампочка закачалась, заливая комнату разноцветным сиянием.
Быстро, как хорек, мальчик бросился подбирать осколки миски, но замер, почувствовав взгляд отца, уронил их и метнулся в дальний угол комнаты слева от него, в точности как виноватый Инди, когда мать Маршалла находила жеваные туфли.
Маршалл собрался с духом: мужчина стоял перед ним вновь, в белой майке и тех же заляпанных грязью брюках. Он наклонился, подбирая осколки, его пальцы двигались рывками, как птичьи клювы. Маршалл видел, как вздулись мышцы на его шее и предплечьях.
Если бы я мог до тебя дотянуться, я бы перегрыз тебе горло.
Маршалл представил, каково это — не просто укусить, а убить незнакомца, почувствовать на языке горячую кровь, проглотить ее. Часть похитителя останется с ним — глубоко в его животе.
Я превращусь в вампира, а ты больше никого не тронешь.
Никогда.
От грез его отвлек плач. Они с мужчиной одновременно посмотрели на мальчика, сгорбившегося в углу спиной к ним. Лампочка продолжала раскачиваться. Маршалл изо всех сил втягивал свежий воздух, глядя, как мальчик, обхватив себя руками, стянул футболку. Глазам отца и его пленника предстала спина подростка — чередой коротких ярких вспышек.
Свет. Тьма. Кожа. Тень.
Его плоть пересекали многочисленные порезы и шрамы. Они казались корнями чудовищного дерева, спускающимися от загривка к ягодицам. Шрам на шраме, некоторые старые и настолько крупные, что отбрасывали собственную тень, другие свежее.
— Не сейчас, — сказал мужчина. — Оденься. Иди наверх.
Мальчик повернулся к ним. По щекам текли слезы.
— Немедленно.
На лице ребенка застыл ужас.
— Что ты с ним сделал? — спросил Маршалл.
— Тихо, — оборвал мужчина. — Я сказал: «Немедленно».
— Какого черта ты с ним сделал?
— Хватит, Маршалл.
Мальчик снова посмотрел на отца. Перевел взгляд на лестницу. Опять на отца.
— Иди, малыш, — сказал Маршалл, и собственные слова разбили ему сердце.
Он не шутит. Не зли его.
Маршалл моргнул и на один краткий темный миг увидел в подростке ребенка, такого же невинного и глупого, как Ной, сгорбившегося в огромной тени отца. Он увидел, как мальчика бьют ремнем так, что пряжка вгрызается в кожу, пуская кровь. Увидел, как дверь в его спальню…
(Только это была комната Ноя. Плюшевый мишка лежит на полу в темноте.)
…открывается, словно дверь в подвал, с протяжным скрипом. Жуткий звук наполняет комнату. Мальчик лежит на кровати — на вид ему не больше двенадцати. Спит. Или притворяется. Маршалл знал, как и любой отец: дети чувствуют, что их ждет. Задо-о-олго до того, как это случится. Но родителей не проведешь: они знают, когда их ребенок спит, а когда нет. Притворщика не обманешь, как говаривала мать Маршалла. Глаза ребенка приоткроются, совсем чуть-чуть, навстречу свету из коридора, в колодец зрачков упадет отражение отца, перевернутое и искаженное. Огромными неловкими шагами мужчина двинется к кровати, словно чудовищная марионетка.