– Змей, – подсказала я.
– Он самый. Ты говорила, что он укрылся в рядах «Возмездия». Есть четкая уверенность, что он не утонул в грехах, которые перед Обелиском не отмолить никогда? Вряд ли ты интересовалась… но на инициации некоторые из посвященных гибнут. Обелиск решает их судьбу. Если в прошлом были непростительные свершения, то не всем суждено проснуться от видений. Должно быть, Гаал рассказывал об этом.
– Нет… – Я плотнее укуталась в одеяло. – Я и не думала…
– Зря… Что ж, теперь знаешь. Обелиск справедливостью Своей не только награждает достойных, но и карает виновных. Мы – длани Его. Ты же… попыталась стать Им, выносить приговор самостоятельно. Обойти орден и стать выше. Но не тебе решать за Обелиск и всех нас. Теперь, сестра, у тебя будет много времени подумать над поведением и раскаяться во грехе тщеславия и гордыни.
– Возможно, ты и прав… Мы оба – наивные идиоты, загнавшие себя в эту ситуацию. Но, полагаю, одного покаяния недостаточно.
– Верно. – Деймон подтянул к себе из-за тумбочки деревянную табуретку и сел рядом, распаковав аптечки. – Мы должны с достоинством выдержать наказание или делом доказать, что можем быть прощены раньше. Вот тут не подскажу как. Сам не знаю.
– Мы что-нибудь придумаем. Вот уж не думала, что однажды придется объединяться с тобой…
– Тоже зря. – Деймон откинул одеяло с поврежденной ноги и критическим взглядом окинул травмы. – Я же был готов. Запиши себе еще один грех. Ты продолжаешь даже в ордене делить соратников на «своих» и «чужих». А мы вообще-то на одной стороне. И если некто верно служит ордену – он равен тебе. Вы обязаны быть едины. Вновь гордыня говорит в тебе. Думаешь, я простой головорез? Вовсе нет. Я служу Обелиску, ибо люблю его и взращен под Его светом. Как и ты. Ты боишься меня, потому что не понимаешь силу моей веры…
– Как и ты… – Я посмотрела на брата. В его худом лице, во всех его тонких чертах я будто бы видела образ себя самой. Свою неприглядную сторону, закованную в цепи личных принципов, но ныне свободную.
Осознание вины болезненно укололо разум. Как всё в Зоне – разрушительные Всплески или рождение чудесных существ и предметов – есть отражение определенных событий, так и мы – отражение друг друга. Я обвиняла и избегала Деймона за то, чего сторонюсь сама. Смотря на него – вижу теперь свою душу. Свое темное альтер эго, свое извращенное «я». Свои грехи и пороки.
Сказать было больше нечего. Смысл наказания и быстрого согласия Настоятеля начал доходить. Чтобы понять прегрешения и покаяться, нет лучшего способа, чем взглянуть на свою душу, особенно имеющую плоть.
– У меня не очень позитивная новость. – Деймон прекратил инвентаризацию аптечек. – Хороших анальгетиков у нас не так много. Они могут понадобиться в более сложных обстоятельствах. Я не гарантирую, что мы достанем еще.
Деймон воткнул мне в рот пачку салфеток и, для надежности, обвязал тканевым шарфом. Затем сбрызнул руки спиртом и натянул перчатки. С учетом наличия под боком вооруженных и крайне недружелюбных соседей, даже столь грубый кустарный метод звуковой маскировки имел смысл.
– Спокойно. Кое-что я все-таки сделаю. Чувствительность останется, но будет слабее. Захочешь меня обложить последними словами – не стесняйся, я привыкший. Как бы ни хотелось сделать по-своему, слушай меня и делай что скажу. Будет совсем худо – вцепись в матрас и ни в коем случае не отпускай. Ферштейн?
Я кивнула, нервно сжавшись. Короткая игла воткнулась в напряженную мышцу бедра. В голове зашумело, будто разум оказался одурманен стимуляторами, которые используют неверные, дабы придать жизни воображаемых красок.
Медленно нарастая и накатывая волнами, пришла тупая боль. Пока терпимая. Если только не вслушиваться в подозрительные скрежет и хруст костей, рисующие воображению жуткие картинки.
Брат не позволял мне взглянуть, закрыв весь обзор спиной. Отсутствие маниакальной кровожадности на его профиле приятно удивило. Но предчувствие все равно сигнализировало, что Деймон способен и сейчас оторваться за все хорошее. Я в его полной власти и так уязвима… Впрочем, интуиция снова ошиблась.
– Молодец, сестра. Хорошо идет, – похвалил он. – О, знакомые швы… Гаал?
– Угу, – промычала я. Растрепанные волосы прилипли к взмокшему лбу.
– Мастерство не пропьешь… А это уже моя строчка. Не удивляйся, я ассистирую на операциях, когда больше некому. В тот день без моих навыков было никак. Трагикомическая история… Рассказать?
Деймон повернулся и внимательно оценил состояние. Я кивнула. Непринужденный разговор может помочь не концентрироваться на травме.
– Так вот… Курт подхватил у еретиков одну забавную игру. Ведущий рассказывает о некоей ситуации. Те, у кого в жизни она была, – выпивают. Неверные используют алкоголь для остроты ощущений. И так по кругу, пока на ногах не останутся только самые стойкие. Не представляешь, сколько интересного можно узнать о ближнем своем. Арес нам потом неделю в глаза смотреть не мог… И вот в самый ответственный момент Гаал вызывает всю врачебную бригаду. Смотрю на Курта, а тот лыка не вяжет: ради интереса решил сыграть по правилам еретиков и откопал из заначки какую-то сивуху. Пришлось его подменить, а затем оправдывать перед Настоятелем. Нам повезло. Командир не шибко разозлился, но кое-кто был отправлен трезветь в карцер.
Несмотря на неприятные ощущения, я нашла в себе силы улыбнуться. А затем вновь проникнуться благодарностью к брату и устыдиться собственных мыслей, обвиняющих его.
Я слабо помню первый день в ордене. Зато не покидают память черно-красные небеса. Все застыло в ожидании той минуты, когда Зона содрогнется и настанет конец всему живущему, не успевшему укрыться от катаклизма. Лишь счастливая случайность и опыт братьев позволили выжить.
– Что-то не везет тебе на эту ногу… Может, ампутировать – и нет проблем? – с привычной язвительностью заметил Деймон. Из моего протестующего мычания он явно не понял ни слова. – Ну ладно тебе, я ж пошутил. И-и…
Я зашипела, сжав зубами салфетки и, как приказано, вцепилась в края кровати. Стопа медленно, преодолевая некое сопротивление, возвращалась в нормальное положение. Каждое прикосновение чувствовалось словно ведро кипятка, выплеснутое на беззащитную кожу. С трудом удавалось подавить рефлексы и не оттолкнуть от себя брата.
– Еще немного… Не стесняйся. Где-то читал, что отборная брань меняет гормональный фон и помогает пережить сложные манипуляции. Я все равно ничего не пойму.
Воспользовавшись советом, я таки позволила себе сквернословие. Надеюсь, Обелиск не услышит и не разберет той гадости, что сейчас приходит в голову.
– Ого… кажется, я слышу Малый Петровский Загиб, – хмыкнул напарник. Послышался громкий щелчок. Боль стала слабее, ушло стягивающее напряжение из сустава.
Деймон отбросил на пол перепачканные кровью и лимфой обрывки бинта и наконец вернул мне возможность говорить.
– Отставить слезы. Все самое страшное закончилось. Остальное уже не так неприятно.
– Дей… – Расчувствовавшись, я не заметила, как сократила имя брата до чего-то более близкого или… фамильярного. Что не позволялось в ордене, ибо балансировало на грани греха. – Я не знала, что ты способен на такое…
– Ты про репозицию без должной анестезии или?.. – Неожиданная догадка обрубила очередную ядовитую шутку на полуслове.
– Про мягкость и сопереживание. Ты никогда прежде не показывал этой стороны…
– Так надо. Если кто-то почувствует твою слабость, может поддаться искушению воспользоваться ею. Даже среди братьев. Я привык не доверять на все сто… Да что, черт возьми, у тебя за тяга лезть в душу? – выругался Деймон, раздраженно выдернув из стерильной упаковки противоожоговую салфетку.
– Нам с тобой до-олго тут обитать. Должна же я знать, к чему готовиться.
– Ни к чему. Просто продолжим жить как раньше. Если опасаешься, что я до сих пор испытываю желание навсегда тебя заткнуть, – расслабься. Хотел бы – сделал бы давно. Но я рассчитываю и на твою сознательность. Моя голова – запретная зона. Тебя не должны касаться мои мысли.
– Я все же спрошу… Много лет назад ты сделал «Возмездие» своим личным врагом…
– Хочешь знать почему? – Деймон поднял глаза. В холодном мутном взоре блеснули искры северной вьюги. – Ты знакома с той, что сломалась. Регулярно бываешь у ее последнего пристанища. Я же выжил после не лучшей встречи с еретиками. Они хотели искалечить дух. Не получилось. Из бездны отчаяния я выбрался на остатках ярости. Каждый неверный теперь платит кровью за все, что заслужил. Обелиск вынес им приговор. Я привожу его в исполнение.
– Сочувствую…
– Да плевать уже. Зона распорядилась мной. Обелиск повелел всему свершиться. Значит, так и должно быть. Я стал тем, кем являюсь и кто угоден Великому. Кому что-то не нравится – утопитесь в «киселе», – спокойно ответил брат. – Значит, дальнейший план таков: сегодня пока никуда соваться не будем, а завтра я прогуляюсь тебе за «кальцием». Твоя ахимса не сделала тебя вегетарианкой?
– Еще помню, как образуется этот артефакт. – Я грустно вздохнула, накинув на замотанную ногу одеяло. – Не всех можно предупредить не лезть в аномалии.
– Слышу здравый смысл. – Деймон кинул на пол свернутый спальник и устроился на нем, как на пуфике. – Затем есть мысль избавиться от соседей. Они нам спокойно жить не дадут.
– Каким образом ты собрался это сделать? Нас двое, а их…
– Около тридцати, если посчитать оставшихся. Половину возьмешь на себя, с остальными разберусь.
– Похоже, ты меня плохо слышал. – Прагматичное равнодушие брата будто бы стерло из его памяти совсем недавний разговор. – Я не собираюсь вести мир в армагеддон и устраивать бойню. Мы – хранители, а не бандиты.
– Уверяю тебя, ты скоро изменишь приоритеты.
– Я бы все-таки хотела найти Змея. Да, можешь мне не верить, но нас что-то связывает. И я хочу выяснить, почему это преследует меня.
– Так-то ты ценишь заботу? – возмутился Деймон. – Не встала на ноги, а уже готова мчаться за призраком, о котором даже ничего не знаешь. Ты быстрее приведешь Зону к апокалипсису, гоняясь за тенью. Один счастливый случай, и ты очертя голову готова положить свою жизнь во имя… чего? Во имя надежды, что он внемлет зову Его и отринет ересь? Предположим. Но однажды мерзкая природа позовет неверного обратно. Как тебя сейчас твои фантазии. Очнись и взгляни правде в глаза. С каждой такой мыслью ты делаешь шаг дальше от Обелиска. Если сейчас ты отступишь от веры – твой финал приблизится к точке необратимости. Я не хочу оказаться в это время рядом.