– Нет нужды, брат мой. Я осознаю́ свои провинности и принимаю их. Клянусь Обелиском, я не окажу сопротивления и не причиню кому-либо вреда. – Хотелось сохранить последние капли достоинства и прийти на суд с гордо поднятой головой.
– Смотри у меня, – пригрозил охранник.
Второй конвоир ожидал за дверью лазарета. Проходя по коридорам, я все сильнее чувствовала обжигающий щеки стыд, разрастающийся под любопытными взглядами случайно встреченных братьев и сестер.
У входа в зал Обелиска нас остановил закованный в глухую броню человек. Я сразу узнала его распевный голос.
– Желаешь ли ты воздать молитвы Ему, прежде чем услышишь приговор?
– Да, Преподобный. – Я почтительно опустила голову.
– Есть ли обстоятельства, позволяющие нарушить таинство?
– Никак нет, – глухо ответил конвоир. Тяжелый шлем искажал голос, но отчего-то мне послышалась солидарность. Надо же было так! Одно неосторожное решение под влиянием эмоций – и вот уже в ордене намечается раскол. Где только была голова, когда я соглашалась на дерзкую идею кукловода? Быть может, именно треклятый мутант заставил поддаться его желанию? В таком случае это точно не моя провинность. Но ответственность подобное обстоятельство вряд ли снимет. Единственное простое условие, позволявшее спокойно и дальше продолжать служение Обелиску, и то не исполнила…
– Тогда оставьте нас. Пойдем, дитя. – Преподобный мягко коснулся моего плеча и пропустил вперед.
Сегодня сияние Обелиска особенно ярко окутывало мрачную громаду зала. Душа преисполнилась благоговения и покоя. Опустившись перед Ним на колени, я зашептала молитву, прося о справедливости и милосердии для себя… и Деймона.
Стала ясна истинная причина ненависти дознавателя. Случилось то, чего он так боялся, начиная с первого момента демонстрации дара. Проникнув в его сознание, я увидела миг юношеской слабости, позора и отчаяния. Каждый из нас, пусть даже самый озлобленный зверь, имеет право на личные переживания и глубинные страхи. Лишь Настоятелю, воистину слышащему глас Обелиска, дано право судить и миловать, принимать и отвергать все мысли и действия неразумных чад Его. Я же неосознанно вторглась туда, куда не имела права даже одним глазком заглядывать. Должно быть, каждый, кто теперь избегал меня, подозревал, что по воле своей я могу сделать это с любым…
Время вспять не повернуть. Только и остается, что жить с грузом вины за содеянное. Великий, дай покой душе моей…
– Дитя, ты закончила? – осведомился Преподобный.
– Да… Позвольте перед приговором при свидетельстве Его исповедоваться?
– Слушаю тебя.
– Преподобный… Этот дар, что приняла я по неразумению, я бы и в жизни не использовала против брата или сестры во вред им и без их согласия. Случившееся на арене – мой огрех, совершенный без злого умысла. Клянусь жизнью, я не желала и не желаю зла никому. Однажды я пообещала Матери-Зоне использовать умения лишь во благо, оттого горько сожалею и искренне каюсь в содеянном.
– Обелиск слышит тебя, сестра Норна. Подтверждаешь ли ты свою честность?
– Да, Преподобный. И пусть покарает меня гнев Его, если я солгала хоть словом.
– Да воздастся тебе по делам и вере твоей, – плавно произнес мой душеприказчик. – Пора.
Конвой встретил у дверей и повел из коридора вниз по заросшей мхом лестнице. С потолка капала вода, яркий свет летнего солнца ровными пятнами ложился на темный пол.
Длинный тоннель на нижнем уровне зачастую был последним, что видел любой еретик, в коем орден более не нуждался. Там, в конце, у покрытой бурыми пятнами кафельной стены и кончался путь неверных. Чтобы заслужить публичную казнь, еретику следовало быть излишне дерзким. Проверено неоднократно – присутствие жаждущих крови зрителей быстро сбивает спесь. Или же, напротив, такой чести мог удостоиться враг, чем-либо восхитивший командование. В этом случае он становился примером уже для нас – той ошибкой, на которой следовало учиться. Остальные же заканчивали жизнь в разбитой грязной комнате восточного крыла Станции.
Ужель мой грех столь непростителен, что суждено закончить жизнь, как самому гнусному еретику?
Ноги подкашивались, но я держалась на остатках гордости, тающей с каждым шагом, и старалась ничем не выдавать свой страх.
Обшарпанная стена уже показалась в высвеченном прямоугольнике дверного проема, однако свернули мы совсем не туда. Спустившись еще на один лестничный пролет, мы оказались в такой же разбитой и покрытой бетонной пылью комнате, так же обшитой белым кафелем. Странный выбор для резонанса нашей истории и любви Настоятеля к порядку…
И не менее странный подбор тех, кому суждено сегодня вершить судьбы.
Помимо Преподобного и Гаала, троих полевых командиров отозвали с поста ради такого события. Еще одним непривычным персонажем стала женщина-нейротехник, сидящая на складном табурете по левую руку от Настоятеля и настраивающая странный прибор. Приблизившись, мне все же удалось вспомнить его назначение – улучшенный датчик пси-активности, имевшийся у каждого командующего группой, чей путь лежал через заведомо опасные участки.
Конвоир толкнул в плечо, приказав встать напротив собравшихся. Через некоторое время привели и Деймона. На его щеке темнела свежая ссадина, подозрительно похожая на пластину укрепленной перчатки. «Не меняются в жизни лишь ублюдки и дураки», – как-то сказал Курт. Дознаватель олицетворял собой обе эти группы.
Солдаты заняли места у стен, щелкнули предохранители коротких штурмовых винтовок. Преподобный начал с чтения псалма. Бархатистый голос убаюкивал, дарил ощущение безопасности. Если только не смотреть на Настоятеля. Его бледные глаза метали колкие искры злости в сторону меня и дознавателя. Не в силах выдержать противостояние, я отвела взор, стыдливо опустив голову.
– Смирно! – рявкнул один из конвоиров. Я вздрогнула и вытянулась струной. Деймон же подчинился нехотя, с демонстративной ленцой, но отчего-то в процессе приблизившись на крохотный шажок.
– Братья и сестры, – начал Настоятель. – В этот прискорбный час я вынужден вынести приговор тем, кто посчитал себя выше установленных законов и грубо пренебрег многолетними устоями «Обелиска».
Яростная энергия, вибрирующая в голосе командира, не оставляла места для привычного хладнокровия. Глава ордена сорвался с высокого штиля, извергая на нас поток своих настоящих мыслей, не умещающихся в рамки благочинности.
– Вы что о себе возомнили, вершители судеб, вашу так же?! Решили, что, раз повезло добиться высоких постов, значит, творить можно, что душе заблагорассудится? В глаза бы посмотреть тому, кто на свет вас породил, а после расстрелять! Да только времени и патронов жалко. Начнем с тебя. Сестра Норна! Скажи мне, пожалуйста, как так получилось, что вместо служения ордену тебя замечают в связях с еретиками? Разве Зона для этого наделила тебя милостью? Чтобы ты помогала тем, кто дал клятву уничтожить все ныне живущее?
– Говори, – зашипел Гаал, стоявший чуть позади. Превозмогая страх, я взглянула в глаза главнокомандующему.
– Настоятель… Я знаю, что все сказанное про меня в кругах ордена звучит как вероотступничество… Но… Я не отрицаю своего желания найти человека из «Возмездия». Помочь ему и уберечь от более серьезных прегрешений.
По залу прокатился возмущенный ропот. Деймон злорадно усмехнулся.
– Что-что? – с натянутым спокойствием произнес Настоятель.
– Вы верно услышали меня. Этот… еретик, за которого я молюсь ночами и которого разыскиваю… спас мне жизнь. Много ли вам известно неверных, кто вступится за нашего брата и убережет от позорной смерти? Рискуя собственной жизнью, он помог мне бежать. Он… – Я взяла театральную паузу. – Он отмечен Зоной. Я увидела это. Мы должны найти его, как однажды среди отринувших истинный свет брат Гаал обнаружил и вернул меня. Мне неведомо, почему Обелиск не донес вам весть о ныне потерянном во тьме. Но одно знаю точно: я бы никогда не даровала милость тому, кто желает зла Великому Отцу нашему или Матери-Зоне…
– Что ж… допустим. – Праведный гнев командира несколько утих. – Пути Обелиска воистину неисповедимы. И даже мне не всегда ясны Его пророчества. Кто способен подтвердить или опровергнуть твои слова?
– Позвольте. – Командир Арон, чья группа контролировала посты в Красном лесу, поднялся с места. Настоятель кивнул. – Я был там. Можно сказать, то, что случилось, – отчасти и моя вина. Зона лишь ведает, как отряду неверных удалось проскользнуть незамеченным и зайти с тыла. Они уничтожили снайперов и отрезали путь к подходу основной группы со стороны Покинутого города. Для захвата укрепрайонов и открытого противостояния, как известно, «Возмездие» выбирает самых опытных и подготовленных солдат. Да не сочтется моя мысль за ересь, но иногда они становятся равными нам по силам. У сестры не было шансов. И, если я верно помню, давно не было случаев обмена пленными…
– Очень давно, – согласился Настоятель. От моего взгляда не укрылось, как вздрогнул и напрягся Деймон. Вот дьявол! Те страшные дни навечно останутся в его памяти.
– Поэтому, – продолжил Арон, – я считаю, что, если сестра не лжет и еретик действует в наших интересах, имеет смысл разыскать его и расспросить. К тому же он поступил вопреки заветам своего богомерзкого клана: не завел Норну в ловушку, а передал ее под защиту детей Зоны. Для новичка – самый лучший исход. Что же произошло дальше, мне неведомо, и оттого я не могу дать оценку иным действиям сестры.
– Протестую! – Прелат и командир северного звена Ингвар вмешался в монолог соратника. – Не приходило ли тебе в голову, брат мой, что это вполне может оказаться очередной уловкой неверных? Не мне напоминать об их коварстве. Сестра Норна оказалась в состоянии, не позволяющем осуществить дознание. Кто гарантирует нам, что ныне она не действует в интересах врага?
– Спокойствие, братья. – Настоятель ловко перехватил на излете еще один возможный конфликт. – Вы оба правы. В свою очередь позволю себе заметить, что ни одно деяние сестры до нынешнего времени не причинило существенного вреда кому-либо из ордена. Я полагаю, что нам стоит разыскать того несчастного и установить истину. Однако поиски не должны нанести ущерба нашим силам. Прелат Арон, приказываю отныне, по возможности, брать представителей «Возмездия» живыми и усилить контроль над территориями севернее Красного леса. Не исключаю, что еретик тоже ищет встречи. Мы перехватим его первыми. Что касается сестры… До установления истины обвинения по этому пункту снять! Ошибка Норны лишь в том, что она утаила это от нас. Сила «Обелиска» в единстве. Отчуждаясь от ближнего своего, мы становимся беззащитны. Полагаю, по юности и неопытности сестра не нашла в себе мудрости признаться в настоящих мотивах. Но молодость – не порок. Во славу Его, сестра Норна, ты свободна от вины.