Моя грудь вздымается от гнева, циркулирующего в крови. Не в моих правилах убегать от драки. Мышцы рук дрожат, а кулаки просят боя. Я поворачиваюсь к стене в тот момент, когда огромный волк подскакивает к воротам.
Ворота выдерживают его натиск, лишь петли скрипят.
В этот момент я чувствую себя скорее животным, чем человеком. Тошнотворный волчий запах становится сильнее, когда все оборотни собираются снаружи у железных ворот, начинают прохаживаться взад-вперед, а их желтые глаза поблескивают во тьме.
Мне хочется разорвать их на части, услышать, как ломаются их кости, насладиться их предсмертным визгом.
Затем другой вой прознает ночную тишину. В следующий миг самый крупный волк – без сомнений, предводитель их стаи – запрыгивает на вершину выбеленной каменной стены и зловеще смотрит на нас сверху вниз.
Могу поклясться, он улыбается.
Будто молнией пораженный, я толкаю Арджуна вперед и бросаюсь в центр кладбища – к одной из самых больших усыпальниц. К той, что украшена изысканной резьбой и высокими колоннами, по которым зверю на четырех лапах не забраться.
– Вон та, – кричит Арджун, сворачивая к недавно воздвигнутой монолитной глыбе из мрамора, где суждено обрести вечный покой членам сорока самых богатых итальянских семей города.
От подножия склепа нас отделяет меньше десяти шагов, когда волк нападает. Он выскакивает из темноты, сбивая нас обоих с ног. Я переворачиваюсь, тут же поднимаясь и обнажая клыки. Арджун размахивает своими серебряными когтями, резким движением вспарывая мощную волчью челюсть.
Появляются три раны, и кровь, точно соленый металл, капает у волка из-под уха. Достаточно лишь одной яростной секунды, чтобы решить, кто нападет первым.
Арджун кричит, когда волк вонзает клыки в его предплечье и тащит за собой, тряся, точно тряпичную куклу, пока серебряные когти не выпадают из руки Арджуна.
Я делаю выстрел из револьвера. Серебряная пуля пронзает заднюю лапу волка, однако это лишь больше злит зверя. Я всем телом наваливаюсь на волка с той стороны, куда угодила пуля, когда другой член его стаи хватает меня за ногу. Прежде чем я успеваю повернуться, второй волк визжит и сбегает. Хруст ломающихся костей эхом разносится по кладбищу.
На моих губах появляется злорадная улыбка.
Прибыли мои братья и сестры.
Шипение нападающих вампиров смешивается с воем волков. Как тени, мои родные проносятся между гранитными и мраморными памятниками, нападая и защищаясь в равной степени. Волкам удается защищать своих. Они хорошо организованы. Натренированы. У них хороший вожак.
Боковым зрением я вижу, как Джей подкидывает волка с серой спиной в воздух. Тот визжит, когда его позвоночник ломается о каменное надгробие. Другой волк пытается поразить Гортензию, пришпилив ее к низенькому железному заборчику, однако ей удается ускользнуть, самодовольно усмехаясь. Она делает еще одно быстрое движение, и у волка на один глаз меньше.
Бун ворчит во тьме, уворачиваясь от двух волков сразу.
Я не вижу Джея, но слышу, как он все крушит. Слышу, как ломаются волчьи лапы и как ночь пронзают мучительные стоны. А потом наступает мертвая тишина, какая и должна быть на кладбище.
Мне удается учуять волка, что нападает на меня, прежде чем я его вижу. Он двигается быстрее, чем остальные. Он определенно вожак стаи, тот самый, который первым появится из темноты. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что передо мной не кто иной, как член семьи Гримальди. Не могу быть уверен, что это Лука, и у меня нет такой роскоши, как время на раздумья о том, что это может значить.
Я ударяю кулаком по челюсти волка, точно по тому месту, которое вспорол своими серебряными когтями Арджун. Убийственный гнев зажигается в налитых кровью глазах волка. Он бросается на меня, а потом его челюсти смыкаются на моей руке с такой силой, что он почти что отрывает мою руку от тела.
Арджун запрыгивает на спину волку и стискивает руками его толстенную шею, пока зверь не оказывается вынужден меня отпустить. Но не проходит и секунды, как волк разворачивается и зажимает Арджуна между землей и своим огромным телом.
А потом волк вонзает клыки Арджуну в горло.
Не тратя времени на размышления, я хватаю голову волка голыми руками, вонзаю свои окровавленные пальцы в его морду и дергаю в противоположную сторону. Отрываю челюсть твари от головы с характерным тошнотворным щелчком – точно тарелку разбили о каменный пол.
Безжизненное тело волка падает на землю.
Рык раздается у меня за спиной. Клыки клацают в гневе. Смерть предводителя лишь взбесила их.
Бун, Джей и Гортензия собираются вокруг Арджуна и меня и встают спина к спине. Я поднимаюсь на ноги, с одной руки у меня капает кровь, я с трудом могу сфокусировать взгляд. Сила наполняет мои вены. Никогда прежде – ни при жизни, ни после смерти – я не испытывал ничего подобного. Как будто мир вокруг сузился до единой точки.
Уничтожь или будь уничтожен.
Я Сен-Жермен. Я выбираю уничтожать. Быть может, тут даже нечего выбирать.
По моим подсчетам, волки потеряли трех членов своей стаи. По меньшей мере четверо серьезно ранены, один почти ослеплен. В следующую секунду они, очевидно, приходят к такому же выводу. Рыча и собирая погибших, волки безмолвно обещают возмездие, а затем уносятся прочь, скрываясь во мраке ночи.
Мы стоим в тишине не меньше минуты, чтобы посмотреть, вернутся ли они.
Грубый смех вырывается из горла Гортензии, ее красивые черты выражают блаженство, когда она вдыхает ночной воздух. Она в своей стихии, ее лицо покрыто кровью, и клыки алеют в бледном свете луны.
Бун начинает смеяться вместе с ней, его руки по локоть в крови, как у мясника.
Джей за последние две минуты даже не шелохнулся. Он стоит, словно статуя, его взгляд устремлен в пустоту перед ним, точно впал в болезненный транс.
Я протягиваю свою целую руку Арджуну, чтобы помочь ему подняться на ноги. Когда этириалу это удается, я снимаю свой порванный пиджак и прижимаю ткань к рваной ране на его шее, чтобы остановить кровь.
Арджун слабо мне улыбается в знак благодарности, но на ногах стоит неуверенно.
– Из-за меня ты не успел сбежать. Тебе следовало бросить меня. Я бы тебя бросил.
– Чертов гребаный лгун.
– Это не ложь, – говорит Арджун с серьезным лицом. – Этириалов с детства учат защищаться.
– Как я и сказал Валерии, ты – мой друг, – отвечаю я. – Ты часть нашей семьи. Я бы ни за что тебя не бросил.
Он ничего не говорит в ответ, однако пошатывается, когда пытается идти самостоятельно.
– Арджун сильно ранен, – говорю я Гортензии, Джею и Буну. – А где Мэделин? – Среди нас она лучший лекарь.
– В прошлом Le Pacte[98]любила устраивать ловушки, – говорит Гортензия, используя французское имя Братства. – Так что моя сестра и Одетта остались охранять Никодима. – Она слизывает кровь с кончиков пальцев, поворачиваясь ко мне.
– Я унесу Арджуна домой, – говорит Бун, придерживая этириала за здоровую руку.
– Черта с два, – ворчит Арджун, слишком бледный и слабый, чтобы позволить ему шагать самостоятельно. – Я отнесу себя сам, спасибо за заботу.
– Не будь глупцом, волшебный братишка, – усмехается Бун. – К тому же я не прочь пролить немного крови Сильван Уайль. – Они начинают шагать к выходу с кладбища, и возмущения Арджуна постепенно тают.
Когда он оборачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо, его улыбка полна благодарности. Многообещающая.
Я отправляюсь следом за их длинными тенями, замерев лишь, чтобы взглянуть на собственные руки. Следы от клыков на моей руке зажили, хотя кожа в этих местах немного светлее. Вокруг меня полно следов жестокой схватки, кровь окрасила камни под ногами, и осколки мраморных памятников валяются за спиной.
Адреналин понемногу покидает тело после битвы, и мне становится не по себе. Гортензия подходит ко мне. Она кладет руку мне на плечо и спрашивает:
– Ты готов к этой войне, Себастьян?
Я трясу головой:
– Я бы предпочел избежать ее, если бы мог.
Она хмурится:
– Правда?
– Кровь влечет за собой лишь кровь, – говорю я. – Мне неприятна мысль о том, что кто-то, кого я люблю, может пострадать.
Губы Гортензии складываются в тонкую линию, она недовольна моим ответом, это совершенно очевидно.
Я беру ее за руку, осознавая, что она ждет от меня поддержки, а не капитуляции.
– Однако если волки хотят войны, – говорю ей я, – они получат войну. Это я им обещаю. И тебе обещаю.
Улыбка украшает лицо Гортензии.
– Precisement[99].
Селина
Особняк семьи Девере гордо и уверенно стоял на авеню Сен-Чарльз, одной из самых богатых улиц района Гарден Дистрикт. На прошлой неделе (всего лишь через день после того, как Филиппа Монтроуз приняла предложение руки и сердца) кирпичное здание было покрыли свежим слоем белой краски, а ставни выкрасили в модный ныне темно-зеленый оттенок. Все три этажа элегантного здания украшали террасы, декорированные белыми шпалерами и изящными перилами из кованого железа. Вьющиеся лозы нежно-голубых глициний тянулись змейками по одной стороне впечатляющего своей роскошью строения. Пламя танцевало в стройном ряду небольших железных факелов, расставленных вдоль дорожки, ведущей мимо лужайки ко входу в дом.
Сегодняшний весенний вечер был идеальным для праздника в честь помолвки.
Пиппа выглядела великолепно в своем летящем платье, ее синий поясок идеально сочетался с огнем ее сапфировых глаз. Волосы она уложила так, что скромные кудряшки обрамляли ее личико в форме сердца, точно золотой обруч. На миг она замерла в объятиях молодого джентльмена, чем-то похожего на библиотекаря, потому что его заляпанные очки сползли на нос, а вычурный шейный платок привлекал больше внимания, чем неприметное лицо.
– Она выглядит счастливой, – сказала Майклу Селина, когда они вышли на лужайку из огромного внутреннего двора особняка, где стояли два длинных стола, устланные скатертями, уставленные лиможским фарфором, сияющим хрусталем и горящими свечами в латунных подсвечниках.