Я кричу и пытаюсь подняться на ноги.
Что-то начинает светиться в руках у Селины. С отчаянным воплем она кидает сияющую сферу в воздух над головой. Та начинает ярко пульсировать. Селина ахает, и я вижу, что и ее пальцы теперь мерцают, словно от огня. Селина хватает сияющий шар обеими руками. Ламиаки визжат, их кожа начинает гореть. Те, что стоят достаточно далеко, пытаются скрыться в тени, однако многие начинают тлеть и вспыхивают на месте, их одежда моментально обращается в пепел.
Селина ждет, пока все до последней твари не превратятся в горстки пепла. По щекам у нее текут слезы, и запах горящей плоти разносится по ветру.
Она падает на снег, ее руки покрыты ожогами.
Селина
Когда Селина открыла глаза и села, ее охватила паника. Та самая паника, которую она ощущала в больнице после того, как на нее напали в соборе Сен-Луис в ночь празднования Марди Гра.
Первое, что она заметила, это свет. Несмотря на то что солнце, похоже, уже клонилось к закату, окно было залито бледным, теплым светом. Солнечные зайчики метались по комнате, поднимаясь к сводчатому потолку. Селина никогда не видела кровати больше той, на которой она сейчас лежала. Изголовье в виде переплетающихся лоз было вырезано из бледной древесины, которая пахла кедром и специями. Покрывало на ощупь было мягким, словно облака. А саму комнату наполнял едва уловимый аромат жимолости и цитрусов.
С первого взгляда Селина поняла, что подобные покои невозможно найти в мире смертных. И тут же все недавние события промелькнули у нее перед глазами. Она сглотнула, с ужасом вспоминая нападение ламиаков и их истошные предсмертные вопли. Запах сгущающегося тумана земель Сильван Вальд ударил ей в ноздри, пробегая холодком по позвоночнику.
Задрожав, Селина натянула мягкое покрывало до самого подбородка.
Что-то зажужжало рядом, опять ее перепугав. Крошечная крылатая феечка появилась перед Селиной, рассматривая ее и бормоча что-то себе под нос на незнакомом языке. Затем она вылетела через распахнутое окно – явно, чтобы доложить об увиденном.
Селина снова в Сильван Уайль. Одного только солнечного света было достаточно, чтобы догадаться. Она в тепле и безопасности. Никакие ночные твари не выскользнут больше из тени и не причинят ей вреда.
Селина рухнула обратно на подушки и выдохнула. С дрожью она вспомнила о том, что золотой шар обжег ей руки. Она снова села, чтобы рассмотреть ожоги. Ее ладони должны выглядеть жутко. И тем не менее она не нашла ни единого следа от огня. Кончики ее пальцев пахли травами, словно ее раны кто-то обработал каким-то снадобьем. Селина потянулась, ожидая почувствовать боль.
Ничего. Как будто все раны зажили во время сна.
Кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – сказала Селина, снова натянув покрывало повыше.
Вошел Бастьян. Один.
Селина сильнее сжала свое покрывало. Он был последним, кого она хотела сейчас видеть. И единственным, кого она хотела видеть. Это противоречие сбивало ее с толку. В Сильван Вальд она ощущала то же самое каждый раз, когда Бастьян оказывался рядом с ней. Ей хотелось оттолкнуть его и в то же время притянуть ближе, чтобы вдохнуть запах бергамота на его коже.
Это не просто сбивало с толку, это до безумия злило.
Бастьян остановился у ее огромной кровати, на нем были свободного покроя штаны и длинная шелковая туника без ворота. Он выглядел… странно. Уайльская мода ему определенно не шла. Его фигура была недостаточно худой и долговязой. Плечи слишком широкие. Однако потребовалось бы приложить куда больше усилий, чем предложить неподходящий наряд, чтобы сделать юношу вроде Бастьяна менее привлекательным. Может, дело в оттенке. Может, всему виной мягкие крапинки золота в его ледяных серых глазах.
У Селины запылали щеки. Всю последнюю минуту она просто таращилась на него, как влюбленная дурочка. Прочистив горло, она поджала губы.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Бастьян.
Селина кивнула.
– На самом деле даже пугает то, как… хорошо я себя чувствую.
Он вскинул брови.
– Уже два раза ты рисковала собственной жизнью, чтобы спасти мою.
– Я не могла просто позволить тебе погибнуть. – Селина скрестила руки на груди, дав волю негодованию. Лучше злиться, чем пялиться на него и краснеть. Гнев приятней, чем разрывающая изнутри жажда прикоснуться к нему. – По крайней мере не могла позволить тебе умереть снова. Первый раз был достаточно жутким. Я до сих пор слышу эхо собственных воплей. Сказать по правде, я спасла тебя ради себя.
Бастьян замер. Кажется, он даже не дышал.
– Ты… – начал он. – Ты помнишь ночь моей смерти?
– Я не могу вынести даже мысли о том, чтобы зайти в собор Сен-Луис из-за тебя, – благодаря тебе, – сорвалась Селина. – Это был один из трех худших моментов моей жизни, и я… – Селина умолкла, когда осознала, что только что сказала. Что вспомнила. Она зажала руками рот, понимая, что бледнеет. – О, – выдохнула она. – Ооо.
Все воспоминания вернулись к ней, захлестнув ее, словно волна. Все ответы, которые она так долго пыталась отыскать. Все надежды и чувства, и мечты, которые она так сильно жаждала обрести вновь. Обжигающие слезы выступили у нее на глазах, когда она опять посмотрела на Бастьяна. Он видел, как она вспоминает. Тяжесть прошлого внезапно опустилась на ее плечи, заставляя согнуться и обхватить себя руками. Воспоминания о том, что она видела, – что делала и что чувствовала, – наполнили ее разум.
И Селина знала. Она знала. Не потому что к ней вернулись все ее воспоминания. А потому что она поняла, что ей не нужно было выпытывать правду у других. Ей просто нужно было найти ее в себе.
– Бастьян, – шепнула она.
Он подсел к ней быстрее, чем она успела моргнуть.
– Я здесь.
Селина уткнулась лицом в его грудь и позволила слезам хлынуть из глаз. Бастьян обнял ее. Он не стал засыпать ее признаниями или пустыми обещаниями о том, что заставит солнце сиять у нее над головой. Он как будто знал, что ей нужно – место, где она будет чувствовать себя в безопасности, место, которое сможет назвать домом, место, где сможет быть собой.
Именно это Бастьян всегда мог ей предложить. Неважно находилась ли Селина во тьме или купалась в солнечном свете, с ним она могла быть собой, к добру или к худу.
– Эта рубашка, – сказала она сдавленным голосом, прижавшись к его груди, – тебе совсем не идет.
Его низкий смех зазвучал над ее ухом.
– Жаль, потому что она очень удобная.
– Подошла бы Арджуну куда больше.
– Мне следует чувствовать себя оскорбленным?
– Да. Тебе всегда следует чувствовать себя оскорбленным. Куда больше ты мне нравишься, когда думаешь, что тобой пренебрегают.
Бастьян поднял подбородок.
– Ты уверена, что мне не стоит послать за тем гоблином с кожей как кора? – уточнил он. – Он напоил меня какой-то дрянью, но зато все мои раны быстро зажили.
Селина покачала головой.
– Нет, – сказала она. – Мне больше ничего и никого не нужно. – И в этот момент ее слова были самой что ни на есть правдой.
Бастьян поджал губы и начал было подниматься на ноги.
Селина прижалась к нему сильнее, стиснув пальцами его шелковую рубаху и не отпуская его.
– Останься.
– Я не могу. Тебе следует еще отдохнуть.
– Как долго я спала? – спросила она.
Бастьян заправил локон ее черных волос за ухо.
– Два дня, – ответил он.
– Тогда у тебя нет никаких причин, чтобы уходить. – Она поманила его ближе к себе, водя пальцами по его лицу.
– Ты голодна?
Селина прикусила нижнюю губу.
– Да. Очень голодна, – прошептала она, ее глаза блеснули.
– Селина, я не думаю…
– Ты меня любишь. И я люблю тебя. Хватит уже всей этой чепухи.
– Это вовсе не чепуха, – запротестовал Бастьян. – Уже во второй раз за последний год я наблюдаю за тем, как ты подвергаешь себя опасности, чтобы меня спасти. Мы из разных миров, Селина. Мой народ и твой народ… мы убиваем друг друга. После нашего похода в Сильван Вальд я думал, ты поняла. Что в идее о том, чтобы нам с тобой быть вместе, кажется тебе разумным? – Он сделал паузу, переплетая ее пальцы со своими. – Мы заклятые враги, Селина. Мой дядя и твоя мать… они стремятся уничтожить друг друга уже на протяжении многих веков. И это едва ли скоро закончится. Особенно учитывая, что твоя мать хочет, чтобы ты…
– Мне плевать, чего хочет моя мать, когда дело касается нас с тобой. Единственное, что имеет значение, это то, чего хотим мы сами. – Селина села. – Все, что ты сейчас говоришь, лишь оправдание. Никогда бы не подумала, что вы будете вести себя как трус, Себастьян Сен-Жермен. Это и мой мир тоже. И если я в любом случае оказываюсь в опасности, то тогда уж предпочту оказываться в опасности рядом с тобой.
– Твоя мать никогда не позволит нам быть вместе, – сказал он тихо.
– Моя мать не мой надсмотрщик.
– Никодим не…
– Я разберусь с Никодимом. Обещаю, я не позволю ему причинить тебе вред.
Бастьян рассмеялся, а затем прижал ладонь к ее щеке.
– Я кое-что поняла за то время, пока ничего не помнила, – сказала Селина. – Мне не нужно искать свою правду у других, и неважно, насколько эта правда мрачна и ужасна. Мне нужно лишь заглянуть внутрь себя. Все, что мне нужно, уже есть во мне. – Она положила руку Бастьяну на грудь, прямо на сердце. – Только один вопрос имеет сейчас значение. Хочешь ли ты быть со мной, Бастьян?
– Да.
– Тогда будь со мной. – Селина потянула его к себе и прижалась губами к его губам. Левая рука Бастьяна скользнула по ее ключице. Когда он запустил пальцы в ее кудри и обнял Селину за шею, она завалила его на кровать, наслаждаясь ощущением того, как его тело прижимается к ней, наслаждаясь тем, как мягкое, точно облако, покрывало, окутывает их целиком.
Подол ночной рубашки задрался, когда Селина обхватила Бастьяна ногами. Затем она схватила его за плечи и перекатилась, пока не оказалась над ним, а ее ноги не очутились по обе стороны от его бедер.