– Во-вторых, я устраиваю благотворительный бал через несколько недель и хотела бы, чтобы ты пришла. Стоит три тысячи зелененьких банкнот.
Благослови ее сердце. Что они будут подавать на этом мероприятии? Стейк из чистого золота?
– Спасибо за приглашение. Я не… Точнее, ты знаешь, как мне нравится быть одной…
Перевод: Я такая бедная, что даже в качестве домашнего животного могу завести разве что воздух.
– Господи, тебе не нужно будет платить! – Арья взмахнула рукой. Я почувствовала, как кончики моих ушей покраснели от стыда. – Но я очень хочу, чтобы ты пришла. Ты одна из наших самых целеустремленных волонтеров. Никто не заботится о детях так, как ты, Уинни. И они всегда спрашивают о тебе, именно о тебе. Некоторые родители тоже будут присутствовать, так что я не могу позволить тебе не явиться.
– Тогда я приду.
Это будет первое общественное мероприятие, которое я посещу после смерти Пола, но хотя бы у меня есть хорошая причина. Благотворительность. К тому же… Я соскучилась по людям. По танцам. И по поводам нарядиться.
– Блестяще! – Арья хлопнула в ладоши в тот момент, когда двери лифта открылись, и я, чуть не запнувшись, выхожу. – Я скажу Кристиану. Он будет рад снова тебя увидеть, – радовалась она. Бьюсь об заклад, он точно будет рад. Кристиан, ее муж, одобрял все, что любила его жена, включая ее друзей.
– Что ж… Еще увидимся, – ответила я, оборачиваясь и слабо улыбаясь ей.
– Ни за что! – Она покачала головой, когда двери начали закрываться. – Не еще, а скоро! Мы скоро встретимся! Я тебе позвоню вечером. Эй, и еще, Уинни?
Я повернулась, чтобы посмотрела на нее.
– Тебя любят. Помни об этом.
Спустя четыре недели
– Будешь иногда вспоминать меня? – Я положила руку на лицо Рахима, смотря в его темные глаза.
– Конечно буду. Я буду думать о том, как ты выглядела в солнечных лучах, помнишь? В том прекрасном платье… – проговорил он, гладя меня по руке. Я издала тихий вздох при его прикосновении. Улыбка заиграла на его лице.
Его губы стали ближе. Я чувствовала их тепло. Его дыхание пахло жевательной резинкой с корицей. Бакенбарды украшали его щеки. Могла я сделать это? Правда могла поцеловать другого мужчину? Так скоро?
Чем меньше между нами оставалось расстояния, тем ниже падало мое сердце. Я чувствовала, как оно катилось вниз по моему телу. Падая на пол, истекая кровью в трещины старого дерева. Я не могла дышать. Я не могла сделать этого. Его губы становятся еще ближе, теплее.
Вытащите меня отсюда.
Мне хотелось убежать. Но я не могла. Я была парализована. Губы Рахима почти дотронулись моих…
– Иииии, стоп! – Лукас лопнул свою жвачку и упал на бордовое сиденье в первом ряду зала театра.
– Спаслась звонком, – прошептал Рахим мне в рот, чтобы нежно поцеловать меня в щеку.
Я отстраняюсь, будто он только что дал мне пощечину. Он обхватил меня за плечи, поднимая.
– Прости, Уинни. Я не хотел выставлять это напоказ. Я имею в виду… Я не буду целовать тебя во время репетиций, если смогу. Уверен, Лукас поймет, – сказал он, а румянец постепенно заливал его загорелые щеки.
– Боже, нет! Я просто… Я отключилась, – проговорила я, смущенная тем, что он догадался, что это было из-за поцелуя в губы. Я наклонила голову и сделала вид, что последних нескольких минут не было.
– Хорошо, давайте проиграем эту сцену еще раз, но на этот раз с поцелуем, – решил Лукас, перелистывая страницы пьесы и наклоняясь, чтобы сказать что-то своему помощнику в наушник.
– Эй, Уинни, помнишь те печенья, которые ты как-то принесла на репетицию? – спросил Рахим.
– Овсяные печенья, да, – улыбнулась я. Всегда, когда я шла в новое место, то приносила свежую партию печенья. Традиция женщин Толес, чтобы подсластить любые отношения.
– Там точно есть секретный ингредиент, я уверен. – Рахим щелкнул пальцами. – Что это? Текстура была потрясающей.
– Нужно добавить еще один желток и чуть больше коричневого сахара для влаги. – Я подмигнула. – Я пришлю тебе рецепт, если ты пообещаешь никому не показывать.
– Женщины в моем клубе по валянию расстроятся, но уверен, они поймут, – пошутил он.
«Калипсо Холл» в целом был пуст. Еще несколько людей находились за сценой, но в общей сложности здесь были только Рахим, который играл Тригорина, Лукас, его помощник и я. И, конечно, сцена с золотыми арками, море бордовых сидений, бельэтажи и балкончики в качестве нашей публики. Это был старый театр. Маленький и уютный, а еще здесь требовался ремонт. Но все равно я чувствовала себя здесь как дома.
– Та же сцена. Сначала. – Лукас барабанил пальцами по берету. – Хотя нет. Давайте с развязки сцены снова. Нам нужно закрепить ее, и прямо сейчас вы не сияете для меня. Сияйте, единороги! Сияйте!
Я знала «Чайку» наизусть. Каждое слово отпечаталось в моей голове. Я представляла стремления Нины каждый день. Чувствовала ее отчаяние по ночам, когда ворочалась в постели. Было в этом нечто освободительное, проникать в сознание вымышленного персонажа. Смотреть на мир через глаза встревоженной русской девушки из девятнадцатого века.
Мы сделали так, как нам сказали, сразу же переходя к развязке сцены. Рахим быстро произносил свои реплики, расцветая под светом ламп. Я последовала его примеру, оживая на этой квадратной и волшебной сцене, которая предоставляла мне больше свободы, чем кто-либо. Даже когда мы меняли сцены, торопились и делили по времени репетиции, я уже чувствовала себя, как она. Словно наивная, поверхностная девушка, которая верила, что влюбилась в писателя. Я толкаю Рахима в грудь, поднимаю руки в воздух и смеюсь как сумасшедшая, а потом кружусь вокруг своей оси, словно шторм.
Нина. Отчаянная, идущая на риски и мечтающая девушка из провинции.
Дверь театра вдруг распахнулась. Краем глаза я увидела существо, похожее на демона. Высокое и темное, заполняющее проход, словно бесконечная черная дыра.
Атмосфера в зале сменилась. Короткие волосы на моей руке встали дыбом.
Я заставила себя вернуть внимание Рахиму.
Соберись. Соберись. Соберись.
Тригорин и Нина ругались. Я выплевываю свои реплики. Но я больше не сияла под театральными огнями. Холодный пот собрался на затылке. Кто этот человек, который только что зашел внутрь? Это скучная закрытая репетиция без публики.
Лукас и его помощник все еще не заметили незваного гостя. Но, кажется, я отвлеклась на него, наблюдая, как он спускался вниз по лестнице к сцене. Он не один. Кто-то шел позади него. Его движения подобны тигриным – точные и плавные.
Тригорин находился на грани срыва. Нина продолжала наступать.
Я призналась Рахиму, что люблю его, что подарю ему ребенка. Мои глаза жгло от непролитых слез. Из-за этой части я все глубже копалась в собственных проблемах. Именно в этой части Нина смирялась со своим пустым и искусственным существованием.
Я посреди своего монолога – того самого монолога, который каждая начинающая актриса тренировала перед зеркалом, используя в качестве микрофона расческу, – и в этот момент краем глаза заметила, что Лукас вскочил на ноги. Он сорвал свой берет с головы и сжал его, как нищий, ожидающий, когда богач подойдет к нему.
– Стоп… Стоп! – Он маниакально покашлял. – Десять минут перерыв, ребята.
Рахим и я остановились. Мой взгляд нашел тех двух мужчин, которые зашли в театр.
Когда я увидела его лицо, острые черты его подбородка, черные радужки глаз, то нисколько не была удивлена.
Он был единственным человеком, который умудрялся одним взглядом вызвать у меня мурашки и сухость во рту. Одно его существование выворачивало меня наизнанку.
Арсен Корбин.
Он выделялся, словно койот в курятнике, одетый в пару узких черных брюк, туфли с кожаными ремешками и в кашемировый свитер. Может, слишком рано так говорить, но он не выглядел убитым горем с моего ракурса. Никаких явных предательских признаков – налитых кровью глаз, лохматых волос или даже легкой щетины.
Этот человек был одет с иголочки, недавно был у своего парикмахера, тщательно выбрит и прекрасно вписался бы в какой-нибудь модный гала-концерт.
Мне хотелось сорваться на него. Накричать ему в лицо. Сказать ему, что он ужасный человек, так как вел себя невыносимо в ту ночь, когда мы узнали о гибели наших возлюбленных.
– Уинни? – Лукас в нетерпении выгнул бровь. – Ты слышала, что я сказал?
Он хотел, чтобы я ушла. Что бы здесь ни происходило, это не для лишних ушей. Но я не могла сдвинуться с места. Мои ноги застыли на старой деревянной сцене.
– Она слышала. Ее ноги, наверное, затекли так долго стоять. – Я услышала легкие смешки Рахима. Он протянул мне руку и утянул за сцену. Мои каблуки застучали по деревянному полу.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты в порядке. Я пропустил урок по оказанию первой помощи, который нас заставляли пройти, когда работал спасателем в Хэмптонсе. Не то, чем стоит гордиться, признаю, но я без понятия, что делать, если у тебя инсульт, – прошипел Рахим сквозь улыбку во все зубы.
– У… У меня не инсульт, – проговорила я, вдруг начав заикаться.
– Слава богу. Нам всем хочется твоего овсяного печенья, – за кулисами проговорила Рене, играющая Ирину, передавая мне пластиковый стаканчик с водой. Слоан, который играл Константина, жестом предложил мне присесть на складной стул рядом со стойкой, увешанной костюмами.
– Теперь сделай глубокие вздохи. Она астматик? Аллергик? Нам нужен автоинъектор адреналина? – Он повернулся к Рахиму.
Рахим в недоумении пожал плечами.
– Ничего из этого, – ответила я, все еще дрожа, хотя не думала, что Арсен даже заметил меня. – Просто немного контужена. Простите.
– Что вообще случилось? – Рене приподняла бровь.
– Просто ужасная судорога в ноге. Не могла даже двигаться, – нагло соврала я, подняв в знак благодарности стаканчик с водой и сделав глоток. – Мне уже лучше.
– У меня такое случается по ночам иногда. – Слоан понимающе кивнул. – Тебе следует принимать добавки с магни