Она сплела наши пальцы и потянула мою руку к своей груди. Ее сердце билось как барабан, каждый удар отдавался в мою ладонь. Моя.
На ней не было бюстгальтера, и сосок торчал сквозь платье. Мой большой палец успокаивающе массировал его, а мои губы опустились на изгиб ее шеи и плеча. Мой член налился кровью, желая ее. Она перевернулась, оседлав мои бедра, глядя на меня с нескрываемым голодом. И я не мог поверить, что когда-то спал с другой женщиной. Человеком, который не смотрел на меня так, как она сейчас. Будто я – весь ее мир. Ее луна, ее звезды, Млечный Путь и все галактики вокруг него.
– Скучал по тебе, Простушка, – я не сдержал порочную улыбку. Она наклонилась вперед и заткнула меня грязным поцелуем.
Кровь бурлила в моих жилах. Я расстегивал штаны, пока она задирала платье. Я стянул ее трусы и вошел в нее. Она задвигалась на мне, медленно и издевательски, мы все время смотрели друг другу в глаза.
– Я думала, ты не пускаешь женщин в кровать. – Она кусала мою шею и двигала бедрами, встречая меня на входе, будто знала мое тело, как свою собственную ладонь.
– А что ты ожидала услышать от меня? – простонал я, мое удовольствие настолько пронзительное, что я едва мог дышать. – Прости, но ты не можешь зайти в мою спальню, потому что я украл огромный постер с тобой на первом плане у тебя на работе. P. S. Пожалуйста, не подавай на меня заявления.
– Зачем ты сделал это?
– Стал твоим преследователем? – Я вошел в нее, пристально смотря ей в глаза. Я пытался сконцентрироваться на разговоре, чтобы не кончить через пять минут. – Это было заранее продумано, хочешь верь, хочешь нет.
– Я не об этом. Забрал постер. – Она наклонилась поцеловать меня.
– Чтобы всегда ощущать твое присутствие.
Ей это понравилось, и она ускорила темп, пока я потянул вверх платье, освобождая ее великолепную грудь. Я притянул ее вниз за пуговицу платья, после чего жадно впился в один из сосков.
– Арсен. – Ее голова упала мне на плечо.
– Уинни.
Она остановилась. На мгновение я подумал, что что-то случилось. Она выпрямилась, пока я все еще находился внутри нее. Я чувствовал свой пульс у себя в яйцах. Мой член закричал бы, если мог.
– Что? – спросил я.
– Ты назвал меня Уинни.
– Это твое имя, – я улыбнулся.
– Ты никогда не называл меня по прозвищу. Кроме того одного раза, но ты всегда называл меня только Уиннифред или Простушка.
Одним быстрым движением я перевернул ее на спину, прижимая к себе, делая это все, ни разу не выйдя из нее. Я поцеловал кончик ее носа.
– Потому что все тебя так зовут, а мне хотелось, чтобы ты запомнила меня.
– Не было и момента после Италии, чтобы я не помнила о тебе. – Она погладила меня по щеке.
Я начал вбиваться в нее. Звук шлепков по коже наполнил комнату. Грубо. Наполнено жаждой. Не то, к чему я привык. Мы в своем маленьком пузыре. Я не хотел его покидать.
Она часто дышала, впиваясь ногтями мне в спину, как будто вот-вот кончит. Я вбивался в нее еще сильнее, быстрее, почти маниакально. Потому что у меня не было гарантий, что увижу ее завтра. Никто не обещал мне, что это приветствие, а не прощание. Мы еще не поговорили, а чувство срочности сковывало каждую мою кость.
– Я близко, я близко, – она простонала.
Она выгнулась подо мной, сжимаясь вокруг моего члена, и внезапно она становится горячее, намного горячее, и мои яйца напрягаются, я кончаю следом.
Я навалился на нее сверху, мы оба были потные и уставшие. Два мешка с конечностями. Такие человеческие, такие смертные. Даже забавно, что то, что мы сейчас разделили, было блаженством. Когда я немного отстранился, освобождая ей место, все-таки задавить собой любимую женщину не было в моих планах, она выглядела по-детски растерянной.
– Ты в порядке? – спросил я.
– На самом деле это зависит от того, как пройдет наш разговор. – Она сжала губы.
После совместного душа мы одевались под звуки просыпающегося города. Уиннифред облокотилась на постер, который я украл, ее руки сложены сзади ее поясницы. Она наблюдала за мной, пока я одевался. Незначительный жест, но я не привык, чтобы за мной наблюдали. Я решил, что мне нравилось это.
– Что, если мы никогда не сможем завести детей? – проговорила она. Вопрос эхом отскочил от стен.
– Значит, у нас никогда не будет детей. – Я натянул носок на ногу. – Почему должны быть какие-то «если». С каких пор дети определяют, крепкие отношения или нет?
– У нас, возможно, никогда не будет наших биологических детей. – Ее глаза блестели оттенком сине-розовой зари, как два бриллианта. Она думала о Поле. Она думала о разочаровании, боли, предательстве. Она боялась повторения истории.
– То есть мы сможем провести время, путешествуя по всему миру, создавая воспоминания, вести светскую жизнь и трахаться сутками напролет? Я постараюсь вынести бремя такого возможного сценария. – Я встал, но не подходил к ней. Еще рано.
– Ох, давай серьезно. – Она топнула ногой по гранитному полу.
– Я серьезен, – я усмехнулся. – Мне все равно, если у нас никогда не будет детей. Можешь ссылаться на эти слова.
– Тогда, с другой стороны, у нас может быть много детей. Трое, может, четверо! – волнительно проговорила она. – Я люблю малышей. Люблю детей. И если мы сможем усыновить одного, то я точно хотела бы. Что ты чувствуешь насчет этого?
– Предположительно, усталость. – Я уперся пятками в мягкий ковер перед кроватью, как бы подчеркивая, что никакие слова не заставят меня сбежать от нее. – И взволнованным. В доме всегда будет шумно. Мне никогда не будет скучно. Обычно я предпочитаю компанию детей, а не взрослых. Им еще только предстоит отказаться от каждой частички своей индивидуальности, чтобы приспособиться, но они смотрят на мир через удивительную призму.
Но я не сказал о том, что мне хотелось бы все переделать. Настоящую семью. Собственный дом. Что я думаю, что Уиннифред будет прекрасной мамой, как Патрис, и что я хотел, чтобы у нее было все, что пожелает ее сердце.
Она глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Ее стены ломались. Я мог чувствовать, как они разрушались. Кирпич за кирпичиком.
– У нас двоих были очень нездоровые отношения, – прошептала она все еще с закрытыми глазами.
– Да. И мы многому научились в этих отношениях. Сейчас все по-другому. Мы взрослее. Полностью созревшие. Такое ощущение, что я разобрал что-то неустойчивое и собрал заново, но уже намного лучше.
– Прости, что я бросила «Чайку». Это было неправильно… – Она открыла глаза и облизнула губы.
– Мне плевать на «Чайку», – прервал я ее. – Дело никогда не было в пьесе. Никогда в твоих обязательствах. Всегда только в нас.
– Да. Наверное. Ты не мог дождаться, чтобы избавиться от «Калипсо Холла», да? Как в Лондоне, кстати? – Она прикусила нижнюю губу зубами, обдумывая все.
Я улыбнулся. Именно об этом она сейчас хотела поговорить? Типичная Уинни.
– Прекрасно. Холодно. Серо. В ресторане было круто. – Я на мгновение замолчал. – Но я не смог этого сделать. «Калипсо Холл» все еще принадлежит мне.
– Правда? – Она наклонила голову набок, забавно уставившись на меня.
– Да.
– Почему?
– Что ж… – Я сделал шаг к ней. Проверил температуру. Она стояла неподвижно, не приглашая меня подойти ближе, но и не отстраняясь от меня. – На самом деле я вложил пятьсот тысяч в ремонт пару недель назад. Работы начнутся после завершения «Чайки».
Она прикрыла руками рот, ее глаза сияли.
– Не может быть! – Она топнула от радости, и я не мог ничего с собой поделать и, закинув голову назад, рассмеялся.
– Еще как может.
– Но… почему? – Она в недоумении покачала головой.
– Я собирался продать его Арчи Калдвеллу, старому знакомому, если можно его так назвать. Он хотел приобрести его для своей жены, они переезжают, и он искал, чем бы занять ее здесь. Потом я понял, что если все пойдет по моему плану, то у меня тоже появится жена, которая тоже была бы рада оставить «Калипсо Холл» себе. К тому же, как выяснилось, я тот еще чертов сентименталист. Моя мама любила этот театр, и я… Ну, я любил ее. В любом случае, я не хотел принимать никаких поспешных деловых решений, не посовестившись сначала с тобой.
– Со мной? – Она приложила палец к своей груди, приподняв брови.
– С тобой, – улыбка расплылась на моем лице.
– Твой бизнес – это твой бизнес, а не мой. – Она покачала головой.
– Что мое, то и твое, до тех пор, пока ты моя. Это сделка. А я никогда не заключаю плохие сделки.
– Зачем тогда ты вообще полетел в Лондон? – Она нахмурилась, растерянная.
– Арчи сравнивал смерть любимой собаки жены со смертью Грейс, так что я хотел потрясти морковкой перед его лицом, прежде чем лично сказать, что он никогда не получит «Калипсо Холл».
– Ты и правда ужасен. – Она прикусила нижнюю губу. Я вздохнул.
– Знаю. Все равно любишь меня? – я с надеждой усмехнулся. Когда она так ничего и не ответила, а просто продолжала смотреть, я подошел к ней. – В случае если вдруг все еще не ясно, я не Пол. Я не заинтересован в брачном договоре. Или в машине, создающей детей. Или в женщине, которая готовит печенья моим коллегам. Я хочу партнера. Равную мне. Я хочу, чтобы ты была именно той, кто ты есть. – Я сделал еще один шаг, а потом еще. Теперь я стоял почти вплотную к ней. Тепло ее тела передавалось мне. Она прижата к своему постеру. Тому самому, с которым я засыпал каждую ночь на протяжении последних месяцев, представляя, что она лежит напротив меня. – Потому что я влюбился в то, какая ты есть, – закончил я.
Она обняла меня за плечи и поднялась на носочки, чтобы поцеловать меня. Я простонал в наш поцелуй, обнимая ее.
– Я никуда не уйду, Арсен Корбин. Нравится тебе или нет, я всегда буду у тебя дома. Я всегда буду ждать тебя, как этот постер. Теперь я твоя семья.
Я поверил ей.
Эпилог
– Я – Чайка.
Только я была не символом разрушения, как в пьесе Чехова, когда Треплев уничтожил чайку.