К берету черному перо.
И дни казались укорочены,
Как в сенокос – лугов трава,
И были мехом оторочены
Ее хитона рукава.
Она меня любила бешено,
Любила бешено и зло –
И было в спальне занавешено
С утра и до утра стекло.
13
Их не было минувших весен – 20
Докучных лет еще придут когда?
О как в тебе горит любви руда –
Сентябрь и пятница – 13!
Я мальчик, я готов признаться всем,
Что я люблю тебя – что завтра буду снова
Ждать твоего ласкающего слова.
Я мальчик вновь, сегодня мне лишь 7.
Я рад – сегодня будет крем,
А после сладкого мы будем целоваться
Тайком от всех… Так радостно влюбляться
Когда сегодня мне минуло только 7,
Тебе – в сентябрь и пятницу – 13.
13 сентября 13 года.
«Нет выше счастья лжи и боли…»
Нет выше счастья лжи и боли –
Внимая гнева тяжкий гром,
В стыда объятиях, без воли,
Лежат под хлещущим бичом.
Взнесенный милою десницей,
Он тяжко падает, как меч,
Взвивается кровавой птицей
И кожу рвет с палимых плеч.
Но мука выше – ложь и злобу
В лице любимом прочитать
И каждый шаг, как путь за гробом,
Ногой дрожащей отмерять.
Над сердцем бич взнесен и вьется
И длит кровавый свой полет;
Оно в исходной боли бьется
И славословит смертный гнет.
Я славлю бешеную птицу –
Твой бич, алеющий в крови,
Взнесенный милого десницей
Во имя муки и любви.
«Вы странная, Вы нежная, случайная…»
Вы странная, Вы нежная, случайная,
Вся в инее, вся в льдяности, вся смех.
Замерзшая под осень роза чайная.
Мгновенная, как грохоты трамвайные,
Вся молния, вся громная, вся спех.
И в полдень, как плывут с манерой важною
Прогуливать кокотки и коты,
Проходите Вы узостью пассажною,
Храня под скучной пылью эрмитажною
Желанные, грозящие черты.
Сереет. Небо точно виноградины.
Идете Вы, торопитесь домой,
Где водят Вас торжественные гадины
Вкруг буден надоедливой оградины
Усталою, бессильною рукой.
Но здесь еще, средь тартара трамвайного,
Вы все-таки мгновенная, вся смех,
Бескрылая но гордая, случайная,
Безмерная как радостности тайные,
Вся громная, вся молния, вся спех.
13 сентября 1919 г.
Игорю Северянину
Прогремит Ваше имя
И в омолненном дыме
Вы сойдете на землю –
мирозданья Колумб!
Дорогой и пленительный Игорь!
Ты – воспевший Балькис и Менкеру,
Ожививший мне сладкую веру
В золотое веселие игор,
Ты – создавший ручьи между лилий,
Звоны радостных, новых созвучий –
Снова сердце мне нежно измучай
Устремлением дерзостных крылий!
Ты – воспевший Балькис и Менкеру,
Ты – над озером дремлющим птица,
Яркоцветных напевов цевница,
Похититель изгибов пантеры,
Светоч новой, неведомой веры,
Долгожданная песен криница!
Обри Бердслей
Как сумрак спустится устало лиловея,
Люблю забыть дневных забот обман
И снова видеть вас – виденья дальних стран –
Создания капризного Бердслэя.
Вы – дамы пышные, как тени на стене,
Пьеро покинувший комедию dell'arte
И смело спутавший обыденности карты
В своем узорчатом, голубоватом сне…
Мне легче дышится. Причудливый Оскар
Встает в созданиях капризного Бердслэя;
В истоме вечера блаженно так немея
Я отдаюсь волшбе узорных чар.
О твой пленительный, великодушный дар!
О сердце милое капризного Бердслэя!
Далекому другу
Иннокентию Жукову
с любовью братской.
Да, я люблю тебя – люблю твой алый клик,
Которым друга ты встречаешь на пороге,
Твоей мечты затейные пироги,
Их расписной и утлоносый лик,
Задумчивость и важность влажных глин,
Твой смех люблю, твой милый фартук синий
И кельи мрак и тишь рабочих скиний
И сеть незримых дружбы паутин.
И долго жду. Еще алеет рань
И много дней еще бесследно канет
И много дум еще обманно манит –
Упорно жду. И мчу мой дух в Бретань,
Где светоч твой так сладко сердце ранит.
«Взгляни, взгляни на тонкий полог…»
Взгляни, взгляни на тонкий полог,
На синий полог над тобой,
Где звезды благостный Астролог
Рассыпал щедрою рукой.
Еще на западе – там сеча
Закатных ангелов и тьмы,
Еще молитвы недалече,
Что возносили кротко мы.
Неисчерпаема кошница
Опалоблещущих цветов –
Он близок, чаемый Денница,
Владыка радующих снов.
Взойди на млечные дороги,
Сорви обманные цветы,
Мы будем мудрыми, как боги,
В хитоне утренней фаты.
А скучный день – он так недолог.
И снова вечер. Над тобой
Денница, благостный Астролог.
Сокрытый тонкой синевой,
Опалы звездные на полог
Вновь сыплет щедрою рукой.
Зайчики
Бегут, бегут по стенке зайчики,
Как легкокосые китайчики.
А мне смешно –
Гляжуся в синее окно,
Мне кажется: давно, давно
Все было так,
Часов немолчный, медный так
И на дворе шарманки визги,
Над камнем радужные брызги
Из тонкой уличной кишки,
В лабазе – важные мешки,
Смешки
И говоры прохожих
И вереницы дней похожих
Так друг на друга…
Мгновенья смеха и испуга…
И мне смешно
Глядеться в синее окно
И знать, что все, все раньше было
И отцвело, как дым кадила,
И снова пышно расцветет –
И бирюза и солнца мед –
И вновь растает,
Как этот зайчик убегает
По пестрой комнаты стене,
Смеется, прячется в окне,
Вдруг исчезает.
18 мая 1913 г.
«Наша встреча на зыблемой палубе…»
Наша встреча на зыблемой палубе
Под надутым и плещущим парусом!
(Если-б сроки те сердце узнало бы!)
Небо вышито пламенным гарусом,
Море радостью огненной залито,
Золотой пеленою окутано –
Миражи ли вдали, острова ли то?
Сердце бьется безвольное спутано.
И жемчужной, дрожащей короною
Зажигаются в гаснущем пламени
Звезды дальние там пред иконою
Долгожданного, чудного знаменья.
Хорошо нам на зыблемой палубе.
Сердце сбывшейся радостью налито
И узнать оно жадно желало бы –
Миражи ли вдали, острова ли то?
28 декабря 1912 г.
В саду
Сирень играет на свирели
Душистой, свелой, фиолетовой.
И, улыбаясь, Вы присели –
Над Вами солнца свет эгретовый.
Он золотит песок дорожек.
Тоскою светлою Вы схвачены.
В траве густой змея и ежик
Борьбою яростной захвачены.
Так блеск колец змеи чешуйчат,
А иглы ежика так колются;
Фонтан дождит лениво-струйчат,
Березы небу пестро молятся.
Ленивым полуднем захвачены,
Вы задремали светло-розово
В саду, жарою озадаченном,
В покрове зелени березовой.
«Я устал от долгих бдений…»
Я устал от долгих бдений
И метаний и молений,
Кинул пустыню мою
И путем лесных цветений,
Чрез сплетенья светотеней,
Пробираюсь и пою.
И кого в пути ни встречу,
Всем любовию отвечу –
Истомился без огня.
Кельи сумраки далече,
Золотые стрелы мечет
Войско радостного дня.
Надо мной голубооко,
Вольно, сладостно, глубоко
Расцветает синева.
Что мне жребии пророка?
Путь свободен мой далеко,
Свет и тени и трава.
Не миную светлой встречи,
Буду слушать смех и речи,
Пробираюсь и пою.
Кельи сумраки далече,
Всем любовию отвечу,
Кинул пустыню мою.
У гроба
Отгорел. Лежит – не дышит.
Воскресения не ждет.
Завтра ладан заколышет
Пламя желтое как мед.
А сегодня голос тонкий
Что-то жалобно твердит;
Сердце, словно у ребенка,
Нежной жалостью болит.
Будет пенье, целованье,
Отпуст благостный грехов,
Равнодушие, рыданья
И земли желанный зов.
И струит мертвец тяжелый,
Сладковато-пряный тлен,
Точно сосен алых смолы
В сроки сумрачных измен.
Тяжело и сладко. Жалит
Сердце мудрая змея:
«Скоро ль мой челнок причалит,
Тлен пленительный лия?»
«Твой голос, словно у ребенка…»
Твой голос, словно у ребенка,
Звучит наивно, муки для.
Ты как зверек, как в сказке Сонка
В палатах пышных короля.
Жужжат серебряные пчелы,
Спустился вечер, ты одна
И песней томною виолы
Стыдливо радостно пьяна.
И все молчит и все уснули.
Лишь там, в лазоревых лугах,
Лучисто дышит звездный улей
И луны плещутся в прудах.
Поет виола нежно, тонко,
В камине гаснет жар угля –