лежащие вне пределов нашего восприятия.
Кейнс также выступал против моральной традиции «добродетели бережливости» и отказывался, вместе с тысячами горе-экономистов, признать, что иногда необходимо сокращать спрос на потребительские товары в пользу основных фондов производства (то есть делать капиталовложения). Поэтому он направил свой выдающийся интеллект на разработку своей «общей» экономической теории, которой мы обязаны небывалой мировой инфляцией третьей четверти нашего века и неизбежным ее следствием – массовой безработицей (Хайек, 1972/1978).
Таким образом, Кейнс запутался не только в философии, но и в экономической науке. Альфред Маршалл, который разбирался в этом вопросе, похоже, не смог убедить Кейнса в том, что «спрос на товары – это не спрос на рабочую силу» (Джон Стюарт Милль усвоил это еще в юности). Сэр Лесли Стивен (отец Вирджинии Вульф, также состоявшей в Блумсберийском кружке) по поводу данного утверждения писал в 1876 году: «Эту истину осознают так редко, что ее можно считать лучшим тестом для экономиста; если он понимает ее – то прошел испытание», – и Кейнс высмеял его за эти слова. (См. Hayek, 1970/78: 15–16, 1973: 25, и (о Милле и Стивене) 1941: 433 и далее.)
Кейнс, сам того не желая, причинил немало вреда свободе, однако его друзья из Блумсберийского кружка были неприятно поражены тем фактом, что он не разделял их социалистических взглядов. Тем не менее большинство учеников Кейнса были социалистами того или иного сорта. Вместе с Кейнсом они не признавали, что расширенный порядок должен иметь в своей основе долгосрочную перспективу.
Взгляды Кейнса опирались на философскую иллюзию, будто существует не поддающееся определению понятие «добра», которое каждый открывает для себя и обязан ему следовать. Такая иллюзия оправдывала презрительное отношение к большей части норм традиционной морали и пренебрежение ими (похожие убеждения преобладали в Блумсберийском кружке благодаря работе Дж. Мура (1903)). Соответственно, Кейнс неприязненно относился и к ценностям, в которых его воспитывали. Такую же точку зрения высказывает и Э. М. Форстер, всерьез утверждавший, что освобождение человечества от пороков «торгашества» столь же необходимо, как и освобождение от рабства.
Подобные же настроения (как у Моно и у Кейнса) мы встречаем у менее известного, но также весьма влиятельного ученого-психоаналитика, ставшего первым генеральным секретарем Всемирной организации здравоохранения, Дж. Б. Чизхольма. Чизхольм проповедовал не что иное, как «искоренение понятий о хорошем и дурном», и утверждал, что задачей психиатра является освобождение человечества от «пагубного бремени добра и зла», – совет, в свое время получивший одобрение высших органов законодательной власти США. И вновь: если мораль нельзя «обосновать научно» – значит, она иррациональна и не следует признавать ее воплощением накопленных культурных знаний.
Позволим себе упомянуть еще более выдающегося, чем Моно или Кейнс, ученого – Альберта Эйнштейна, которого можно назвать величайшим гением нашей эпохи. Эйнштейн занимался другой, но тесно связанной с нашей темой. Используя популярный социалистический лозунг, он писал, что на смену «производству ради прибыли» капиталистического порядка должно прийти «производство ради пользы» (1956: 129).
По мысли Эйнштейна, «производство ради пользы» означает такой порядок деятельности небольшой группы, при котором заранее известно, для чьих нужд предназначен продукт. Но это мнение противоречит тем соображениям, что высказываются в предыдущих главах и аргументируются в последующих: в условиях самоорганизующегося рыночного порядка только разница между ценой различных товаров (услуг) и затратами на их производство подскажет человеку, как он сможет внести больший вклад в тот общий фонд, из которого мы все получаем в соответствии с тем, что вложили. Эйнштейн, по-видимому, не осознавал, что только расчет и распределение с ориентиром на рыночные цены позволяют наиболее эффективно использовать наши ресурсы, направлять производство на различные цели, о которых производитель не знает, и давать человеку возможность с успехом участвовать в процессе обмена продуктами – во-первых, обслуживая в основном неизвестных ему людей, потребности которых он, тем не менее, прекрасно удовлетворяет; и, во-вторых, получая все необходимое благодаря усилиям других, которые ничего не знают о его существовании, – те же сигналы рынка заставляют их обеспечивать его нужды: см. предыдущую главу. Приведенное высказывание Эйнштейна говорит либо о недостаточном понимании реальных процессов координации человеческой деятельности, либо об отсутствии интереса к этой теме.
По свидетельству биографа, Эйнштейн считал очевидным, что «человеческий разум способен найти метод распределения такой же эффективный, как и производство» (Clark, 1971: 559). Эта мысль напоминает одно из высказываний философа Бертрана Рассела: он утверждал, что общество нельзя рассматривать как «научное организованное», если «в нем не создана определенная структура для достижения сознательно определяемых целей» (1931: 203). Подобные заявления, особенно из уст Эйнштейна, казались вполне заслуживающими доверия, причем настолько, что один здравомыслящий философ, упрекавший Эйнштейна в том, что он в ряде своих популярных работ рассуждает о вопросах, в которых некомпетентен, высказался о нем одобрительно: «Эйнштейну очевидно, что нынешний экономический кризис вызван нашей системой производства ради прибыли, а не ради пользы, и тем фактом, что колоссальное увеличение производства не подкрепляется соответствующим увеличением покупательной способности широких масс» (M. R. Cohen, 1931: 119).
В той же статье, что мы процитировали, Эйнштейн повторяет набившие оскомину фразы об «анархии экономики капиталистического общества», в которой «оплата труда рабочих не соответствует стоимости продукта», тогда как в «плановой экономике… полный объем работ распределялся бы среди тех, кто способен к труду», и тому подобное: все это социалисты используют в своей агитации.
Похожая, но более осторожная точка зрения представлена в статье коллеги Эйнштейна, Макса Борна (1968: глава 5). Хотя Борн, очевидно, понимал, что наш расширенный порядок уже не подходит для удовлетворения первобытных инстинктов, он также не смог осмыслить те структуры, что создают и поддерживают этот порядок, или заметить, что наши инстинктивные моральные реакции за последние пять тысяч лет постепенно менялись или ограничивались. То есть Борн хотя и осознает, что «наука и техника разрушили этическую основу цивилизации, возможно, безвозвратно», считает, что это происходит благодаря новым научным фактам, а не вследствие того, что наука и техника систематически дискредитируют убеждения, не соответствующие определенным «приемлемым стандартам» конструктивистского рационализма (см. ниже). Признавая, что «никто еще не изобрел способа сохранения общества без традиционных этических принципов», Борн все же надеется, что их можно заменить «научными методами». Он тоже не смог понять, что находящееся между инстинктом и разумом «научными методами» заменить нельзя.
Приведенные мною примеры взяты из утверждений виднейших ученых XX века. Я не привожу высказывания огромного числа других подобных деятелей науки, таких как Р. А. Милликен, Артур Эддингтон, Ф. Содди, В. Оствальд, Э. Сольве, Дж. Д. Бернал, – все они наговорили много нелепых вещей по различным вопросам, относящимся к экономике. Безусловно, можно привести сотни подобных заявлений не менее известных ученых и философов – как прошлых столетий, так и нашего времени. Но думаю, полезнее будет не заваливать читателя цитатами, а внимательнее приглядеться к этим конкретным примерам и тому, что за ними стоит. Пожалуй, следует сразу отметить, что эти примеры имеют определенное семейное сходство, хоть и разнятся между собой.
Литания ошибок
В этих примерах содержатся схожие идеи, тесно связанные тематически, и дело не только в общих исторических предпосылках. Читатели, незнакомые с некоторой специальной литературой, могут не сразу увидеть эти связи. Поэтому, прежде чем продолжить исследование самих идей, я хотел бы привести ряд повторяющихся тезисов, образующих некую совокупность аргументов, – все они хорошо известны, и большинство их на первый взгляд может показаться бесспорными. Эти «аргументы» можно окрестить литанией ошибок, или рецептом самого предвзятого рационализма, который я называю сциентизмом и конструктивизмом. Для начала обратимся к готовому «источнику знаний» – словарю, где содержится множество рецептов. Я выбрал из полезнейшего «Словаря современной мысли» (Fontana/Harper, 1977) несколько коротких определений четырех основных философских концепций, которыми обычно руководствуются современные мыслители, воспитанные в направлениях сциентизма и конструктивизма: рационализм, эмпиризм, позитивизм и утилитаризм. На протяжении последних нескольких сотен лет эти концепции считались выражением научного «духа времени». По определениям лорда Куинтона, британского философа, президента Тринити-колледжа в Оксфорде, рационализм считает допустимыми лишь те убеждения, которые основаны исключительно на опыте и доказательствах, дедуктивных или индуктивных. Эмпиризм полагает, что все утверждения, претендующие на выражение знания, должны основываться на опыте. Позитивизм определяется как точка зрения, согласно которой все истинное знание является научным в том смысле, что описывает совместное существование и последовательность наблюдаемых явлений. А утилитаризм «считает удовольствие и боль каждого, кто их испытывает, критерием правильности действий».
В этих определениях сразу обнаруживается то, что не казалось таким явным в примерах, приведенных в предыдущем разделе. Их практически можно назвать символом веры современной науки и философии науки и объявлением войны моральным традициям. Такие символы, декларации, определения, постулаты формируют мнение, будто доверия заслуживает только то, что поддается рациональному объяснению, только то, что можно доказать путем эксперимента либо проверить на опыте, только то, что можно осмотреть и изучить; и что нужно добиваться только того, что доставляет удовольствие, а все остальное отвергать. Из этого прямо следует, что ведущие моральные традиции, которые создали и продолжают создавать нашу культуру – и которые, конечно же, не соответствуют подобным требованиям и часто вызывают неприятие, – не заслуживают того, чтобы цепляться за них, так что нашей задачей должно стать построение новой морали, основанной на научном знании. И, как правило, речь идет о морали социалистической.