Поэтому многие по-прежнему не считают «настоящим» умственный труд, связанный с торговлей, даже если не приписывают его колдовству и не полагают успехи торговли следствием хитрых уловок, мошенничества или обмана. Полученное таким образом богатство кажется гораздо менее связанным с какими-либо видимыми (то есть не имеющими отношения к физическим усилиям) заслугами по сравнению, например, с удачей охотника или рыбака.
Но если людей сбивало с толку даже богатство, нажитое всего лишь такими «перестановками», то старания предпринимателей добыть нужную информацию вызывали еще большее недоверие. Обыватель может хотя бы частично понять (после долгих терпеливых объяснений и доказательств), что организация транспортировки товаров носит производительный характер. Например, если кто-то считает, что торговля только перемещает уже существующие предметы, он может поменять свое мнение, если ему указать на то, что многое можно изготовить только из тех компонентов, которые привозят из очень отдаленных мест. Относительная ценность таких предметов будет зависеть не от свойств отдельных компонентов, а от наличия сразу всех компонентов в нужных пропорциях и в нужных местах. Таким образом, торговля сырьем и полуфабрикатами является предварительным условием для увеличения физических объемов многих конечных продуктов, которые вообще можно производить только при наличии материалов, доставляемых издалека (пусть даже таких материалов требуется совсем немного). Количество некоторых продуктов, которое можно изготовить из уже имеющихся в каком-то месте ресурсов, может зависеть от наличия гораздо меньших объемов редких веществ (например, ртути или фосфора, или даже не компонента, а катализатора), которые добывают на другом конце земли. То есть торговля создает саму возможность материального производства.
Однако люди по-прежнему с трудом понимают, что производительность и даже организация поставок (собрать нужные компоненты в одном месте) также зависят от успеха непрерывного поиска широко рассеянной и постоянно меняющейся информации; хотя это кажется очевидным тем, кто понимает суть процесса: торговля создает материальное производство и управляет им как раз на основе информации об относительной редкости разных предметов в разных местах.
По-видимому, главной причиной стойкой неприязни к коммерции оказываются не более чем обычное невежество и трудности восприятия. К этому примешивается еще и наш вечный страх перед неизвестным: колдовством, какими-то сверхъестественными явлениями, а также перед самим знанием – этот страх восходит к древнейшим временам и навеки запечатлен в первых главах Книги Бытия, повествующих об изгнании человека из рая. Все суеверия, в том числе и социализм, питаются этим страхом.
«Предельная полезность» против макроэкономики
Такого рода страх бывает достаточно сильным, но он не обоснован. Коммерческая деятельность не является непостижимой. В наше время экономические и биологические науки (как показано в предыдущих главах) дают вполне понятные объяснения самоорганизующихся процессов; в главах 2 и 3 (см. также Hayek, 1973) мы в общих чертах обрисовали частичную рациональную реконструкцию их истории и показали, как благотворно они влияют на возникновение и распространение цивилизации.
Обмен носит производительный характер; он способствует наиболее полному удовлетворению человеческих потребностей за счет имеющихся ресурсов. Субъективные миры людей очень сильно отличаются, и поэтому наша цивилизация бесконечно многообразна, а торговля очень продуктивна. Это может показаться парадоксом, но разнообразие индивидуальных целей гораздо больше способствует удовлетворению потребностей, чем однообразие, единодушие и контроль. Можно назвать парадоксом и причину этого: разнообразие позволяет людям овладевать и распоряжаться бóльшим объемом информации. Только четкий анализ рыночного процесса дает возможность разрешить эти кажущиеся парадоксы.
Увеличение ценности (а оно имеет решающее значение для обмена и торговли) действительно отличается от увеличения физических объемов, которое мы можем увидеть своими глазами. Увеличение ценности не подчиняется законам, управляющим физическими объектами, по крайней мере так, как действуют эти законы в материалистических и механистических моделях. Ценность показывает потенциальную способность объекта или действия удовлетворить человеческие потребности и определяется только в процессе обмена, путем взаимной корректировки предельных норм замещения (или эквивалентности) различных товаров или услуг для разных людей. Ценность вещей не является их отличительной чертой или физическим свойством; она напрямую зависит от нужности вещи, чем и руководствуются люди, принимая решение об ее использовании, – возможно, кому-то эта вещь нужнее, чем другим. Увеличение ценности всегда связано с человеческими целями и имеет значение только применительно к ним. Как поясняет Карл Менгер (1871/1981: 121), ценность – это «суждение хозяйствующих людей о значении находящихся в их распоряжении вещей для поддержания их жизни и благосостояния». Экономическая ценность отражает постоянно меняющуюся способность вещи соответствовать определенной шкале, а их великое множество, если принимать во внимание индивидуальные цели людей.
Каждый человек по-своему определяет приоритетность целей, которые преследует. Немногие знают (если такое вообще возможно) о предпочтениях других; этого порой не знают и сами люди. Системы обмена координируют усилия миллионов людей, стремящихся к целям разной приоритетности, находящихся в разных ситуациях, с разной собственностью и разными желаниями, имеющих доступ к разной информации о средствах достижения цели, знающих совсем мало или вообще ничего о конкретных потребностях других. По мере того как люди объединяются в процессе взаимного обмена, появляется более сложная система (вовсе не воплощающая чей-то замысел) и возникает неиссякаемый поток товаров и услуг; при этом сбываются ожидания огромного числа участников такого обмена и подтверждаются их представления о ценности, исходя из которых принимались те или иные решения.
Множество разных целей разной значимости формирует общую и единообразную шкалу промежуточной, или отраженной, ценности материальных средств, которые требуется распределить между конкурирующими целями. Поскольку бóльшую часть материальных средств можно потратить на множество целей разной приоритетности, а средства часто могут заменять друг друга, то итоговая значимость целей отражается в единой шкале ценности средств (то есть в ценах), которая определяется относительной редкостью таких средств и возможностью обмена между их владельцами.
При изменении фактических условий требуется постоянно менять и приоритетность конкретных целей, для достижения которых нужны определенные виды средств; соответственно, обязательно будут меняться и обе шкалы ценностей, каждая по-своему. Личная шкала приоритетности будет более-менее стабильна, но относительная ценность средств, на производство которых направлены усилия многих, будет подвергаться непрерывным случайным колебаниям, которые нельзя предвидеть, и большинство людей никогда не поймут их причины.
Иерархия целей (отражающая так называемые постоянные или «долговременные» ценности) остается относительно стабильной, но иерархия средств очень и очень изменчива, что заставляет идеалистов высоко ценить первое и презирать второе, – в самом деле, может показаться недостойным подстраиваться под постоянно меняющуюся шкалу ценностей. Возможно, в этом и кроется основная причина того, почему люди в своем стремлении достичь конечных целей часто противоречат сами себе и выступают против введения процедур, которые бы наилучшим образом способствовали их замыслам. Большинство людей, добиваясь своих целей, стремятся изыскать лишь средства для себя или для других. Им приходится встраиваться в длинную цепочку действий, которая в конечном счете приведет к удовлетворению неизвестной потребности (в неизвестное время, в неизвестном месте), минуя множество промежуточных этапов, направленных совершенно на другие цели. Человек видит ценник, который рыночный процесс прикрепляет к продукту, – и этим, как правило, ограничиваются его знания о рынке. Например, вряд ли кто-то из занятых в производстве шурупов сможет точно определить, когда, где и как послужит людям конкретная деталь, над которой он работает. Никакая статистика не поможет определить, каким именно из возможных способов используют этот шуруп или другие подобные детали.
Шкала ценности средств (то есть цены) одинакова для всех, и это усиливает ощущение того, что это нечто обыкновенное и даже вульгарное, ведь личная шкала целей неповторимо индивидуальна. Мы доказываем свою индивидуальность, отстаиваем свои вкусы или стараемся показать, что разбираемся в качестве вещей. И все же мы наилучшим образом реализуем свои цели только благодаря тому, что через цены получаем информацию об относительной редкости тех или иных средств.
Кажется, что эти две шкалы ценностей противоречат друг другу, и это впечатление усиливается в условиях расширенного порядка: большинство зарабатывает себе на жизнь, предоставляя средства другим, неизвестным им людям, и точно так же получают от незнакомых людей средства для достижения собственных целей. Таким образом, единственной всеобщей шкалой становится шкала ценности средств, важность которых в основном не зависит от их полезных свойств, поскольку эти средства легко заменяют друг друга. Благодаря многообразию целей множества людей конкретные цели употребления (почему эта вещь считается нужной, а следовательно, ценной) остаются неизвестными. Абстрактный характер ценности средств (ведь они являются лишь «инструментом» для удовлетворения потребностей) также укрепляет презрительное отношение к ним, поскольку такая ценность воспринимается как «искусственная» или «ненастоящая».
Чуть менее ста лет назад появились первые разумные объяснения столь непростым для понимания и даже вселяющим некоторую тревогу явлениям. Эти объяснения получили распространение после того, как работы Уильяма Стэнли Джевонса, Карла Менгера и Леона Вальраса (и особенно последователей Менгера – представителей австрийской школы) совершили переворот в экономической теории; позднее его назвали «субъективной» революцией, или революцией «предельной полезности». Если то, о чем говорилось в предыдущих параграфах, кажется сложным и непривычным – значит, даже сегодня еще не осознаны основные и самые важные открытия этой революции. Революционно мыслящие ученые сумели сделать экономическую теорию целостной системой, потому что открыли следующее: события, предшествующие экономическим явлениям, не могут служить им объяснением и не являются определяющими их причинами. Хотя в классической теории экономики, или, как ее часто называют, «классической политической экономии», уже содержится анализ процесса конкуренции (в частности, при описании объединения отдельных порядков сотрудничества в разных странах в мировой порядок благодаря международной торговле), только теория предельной полезности помогла понять, как определяется спрос и предложение, как объемы производства зависят от потребностей и как мера относительной редкости товаров, появляющаяся в процессе всеобщей адаптации, направляет действия людей. Весь в целом рыночный процесс стал пониматься как процесс передачи информации, позволяющий людям осваивать и использовать знания и навыки в гораздо большем объеме, чем тот, которым они обладают индивидуально.