м. Hardin, 1980: 59, он называет такую «сортировку» «процедурой, которая спасает максимальное количество жизней»). Это еще один пример того, как выбор меньшего из зол определяет наши решения, пусть даже мы смутно представляем себе, как нужно поступить. Требование сохранения максимального количества жизней не предполагает, что все жизни одинаково ценны. В нашем примере важнее спасти жизнь врача, чем любого другого пациента: иначе не выживет никто. Жизнь многих людей важна еще и потому, что они дают или сохраняют другие жизни. Хороший охотник или воин-защитник, женщина-мать или владеющий знаниями старик иногда оказываются важнее других стариков или младенцев. Решения мудрого вождя могут сохранить жизнь многим его соплеменникам. И более эффективные работники ценнее для общества, чем другие. Максимальное количество жизней не сейчас, а в будущем – вот к чему стремится эволюция. Если в группе достаточно мужчин и женщин фертильного возраста, а также тех, кто их защищает и добывает пропитание, то, скорее всего, группа увеличит свою численность. А если у них погибнут все женщины моложе 45 лет, род может исчезнуть.
Но если в расширенном порядке жизни всех людей должны иметь одинаковую ценность – а именно эту цель мы считаем идеалом и приблизились к ней настолько, что это уже отражается на деятельности правительств, – то такая цель никогда не управляла поведением людей в небольшой группе или нашими врожденными реакциями. Тогда возникает вопрос: нравственна ли эта цель, является ли она благом.
И все-таки (как и в случае любого другого организма), учитывая физическое строение человека и направленность его традиций, главной «целью» можно назвать производство себе подобных. В этом он действительно преуспел; в отдаленной перспективе его сознательные стремления производят эффект, только если способствуют этому результату (не важно, знает о нем человек или нет). Бессмысленно задаваться вопросом, хорошо ли человек поступает, умножая число себе подобных, – особенно для того чтобы выяснить, нравятся нам результаты или нет. Мы же никогда не выбирали свою мораль. С точки зрения утилитаристов, «благом» является то, что приносит желаемые результаты, однако нельзя назвать это утверждение ни истинным, ни даже полезным. И если рассматривать «благо» в общепринятом значении, то чаще всего под этим словом подразумевают «нечто, чему нет объяснения, но так велит традиция» (конечно же, нельзя отрицать, что любым традициям всегда можно придумать обоснование). Но имеет смысл спросить: какие из множества противоречивых правил, которые традиция считает «благом», при определенных условиях способствуют выживанию и увеличению численности тех групп, которые им следуют?
Цель жизни – жизнь
Жизнь существует только до тех пор, пока обеспечивает себе продолжение. Ради чего бы ни жили люди, живут они (в большинстве своем) только благодаря рыночному порядку. Люди стали цивилизованными, потому что увеличилась их численность. И наоборот – развитие цивилизации дает возможности для еще большего роста: мы либо малая группа дикарей, либо множество цивилизованных людей. Если бы сегодня человечество было таким же малочисленным, как и десять тысяч лет назад, мы бы не сумели сохранить цивилизацию. Даже если бы накопленные знания хранились в библиотеках, люди не смогли бы использовать их в полной мере, так как не заняли бы все существующие ныне рабочие места, – а это необходимо для широкой специализации и разделения труда. Десять тысяч человек, выживших где-то после ядерной катастрофы, непременно вернулись бы к жизни охотников и собирателей (хотя, вероятно, наличие хранилища знаний сократило бы время их пребывания в таком состоянии).
Когда люди стали жить лучше (потому что начали подчинять конкретные общие цели абстрактным правилам и тем самым участвовать в процессе упорядоченного сотрудничества, который нельзя ни наблюдать, ни предсказать, ни спланировать), оказалось, что возникают непредвиденные и часто нежелательные обстоятельства. Нам может не нравиться тот факт, что критерием для формирования правил поведения была в основном их полезность для увеличения численности людей, но у нас нет (и никогда не было) выбора – мы имеем дело с тем, что есть. Население земли огромно, и только рыночная экономика может поддерживать жизнь большей его части. Сейчас информация передается быстро, и ни для кого не секрет, какого высокого уровня жизни можно достичь. Большинство жителей малонаселенных мест могут на это надеяться только при условии увеличения численности в своих регионах, более плотного их заселения, и тогда рыночная экономика будет поддерживать жизнь еще большего количества людей.
Мы сохраняем и обеспечиваем даже нынешнюю численность только благодаря нашим общим принципам, поэтому наш долг – если мы действительно не хотим, чтобы миллионы людей умерли голодной смертью, – противостоять убеждениям, которые разрушают основы этих моральных принципов, таких, например, как институт индивидуальной собственности.
Вообще-то наши желания не имеют значения. Хотим мы или не хотим дальнейшего увеличения производства и роста населения – мы должны по-прежнему стремиться к тому, что сделает это возможным (при благоприятных условиях и, по крайней мере, какое-то время и во многих местах) – просто для того, чтобы защитить человечество от бедствий и сохранить его нынешнюю численность и благосостояние.
Хотя я не собирался рассуждать о том, выбрали бы мы цивилизацию или нет (если бы это зависело от нас), при рассмотрении проблем народонаселения следует отметить два важных момента. Во-первых, представляется необоснованной угроза демографического взрыва, при котором большинство людей будут влачить жалкое существование. Раз не стоит этого опасаться, то, присмотревшись к «буржуазной» жизни (но не к утопическим требованиям устранить все конфликты и страдания, а также все, что мешает самореализации и, в конце концов, нравственному поведению), можно понять, что радости цивилизации совсем не плохое приобретение для тех, кто ими еще не пользуется. Но такие рассуждения, вероятно, не дают окончательного ответа на вопрос, что лучше – приобщиться к цивилизации или нет. Во-вторых, единственный способ попытаться объективно оценить проблему – это посмотреть, что делают люди, когда им предоставляется выбор (которого у нас нет). Обычные жители стран третьего мира (в отличие от интеллектуалов Запада) с радостью используют возможности, предлагаемые расширенным порядком, даже если им приходится какое-то время ютиться в трущобах периферии. Это только подкрепляет информацию об отношении европейских крестьян к городскому капитализму и служит доказательством того, что, если у человека есть выбор, он предпочтет цивилизацию.
Глава девятаяРелигия и блюстители традиций
Даже самая грубая религия освящала правила морали задолго до века философии и попыток придумать им обоснование.
А другие [боги] сочли безрассудством,
Что обитатели улья бранили то, что раньше любили.
Естественный отбор блюстителей традиций
В завершение я хотел бы высказать несколько замечаний о связи между предметом моего исследования и ролью религиозных убеждений. Эти замечания, скорее всего, будут неприятны некоторым интеллектуалам, ведь они показывают, что в своем давнем конфликте с религией эти люди кое в чем ошибались – и сильно ее недооценивали.
В настоящей книге мы показали: человечество балансирует между двумя состояниями. С одной стороны, отношения и эмоции, свойственные людям в малых группах; человечество прожило так более ста тысяч лет: соплеменники знали друг друга, помогали друг другу и стремились к общим целям. Любопытно, что сегодня бóльшая часть рационалистов, а также сходные с ними по взглядам эмпиристы, гедонисты и социалисты отстаивают эти архаические и довольно примитивные взгляды. С другой стороны, культурная эволюция сравнительно недавно шагнула на следующую ступень: мы все больше перестаем обслуживать тех, кого знаем лично, и не преследуем общие цели, а развиваем институты, системы моральных ценностей и традиции, поддерживающие жизнь огромного числа людей (гораздо большего, чем на заре цивилизации). Люди большей частью мирно (хотя и конкурируя между собой) добиваются тысяч различных целей по собственному выбору, в сотрудничестве с тысячами других незнакомых им людей.
Как такое могло случиться? Каким образом традиции по-прежнему передаются из поколения в поколение, хотя люди их не любят или не понимают, не замечают и не ценят их роли и продолжают яростно с ними бороться?
Частичный ответ содержится, конечно же, в том, с чего мы начали, – эволюции систем морали посредством группового отбора. Выживают и увеличивают свою численность те группы, что следуют полезным традициям. Но это еще не всё. Откуда возникли такие правила поведения, если не из понимания их благотворного влияния на возникновение не поддающегося нашему восприятию расширенного сотрудничества? И еще более важный вопрос: как они смогли выдержать сильнейшее сопротивление инстинктов, а в последнее время – еще и нападки разума? Мы подошли к разговору о религии.
Обычаи и традиции (с их помощью мы нерациональным образом приспосабливаемся к окружающему миру) сильнее влияют на групповой отбор, если их подкрепляют различные тотемы, табу, магические обряды или религиозные верования – которые сами выросли из того, что люди склонны анимистически объяснять любой порядок, с которым сталкиваются. Скорее всего, поначалу подобные ограничения человека в каких-то действиях служили знаками, по которым члены группы узнавали друг друга. Эти ограничения сохранились, потому что люди верили в духов, карающих нарушителей и отступников. «Духи обычно считаются хранителями традиций… Наши предки становятся духами и продолжают жить в потустороннем мире… Они сердятся на нас и наказывают, если мы не соблюдаем обычаев» (Malinowski, 1936: 25).