Итак, я сказала:
— Какая же она красивая, эта победительница! Никогда не видела такой потрясающей красавицы.
Юка дернулась, словно её током ударили:
— Что? Уж не имеешь ли ты в виду эту корову в короне?
— Считаешь, что она корова? — нахмурилась я. — Что ты, она выглядит блестяще. Она достойна этого титула.
В первый момент Юка растерялась, но, как обычно, быстро взяла себя в руки. Её блестящие от перламутровой помады губы искривила презрительная усмешка.
— Я всегда знала, что у тебя нет вкуса, Настя, — усмехнулась она, — эта девица просто никакая. Я же видела её за кулисами, без косметики. В ней нет индивидуальности, она не яркая, она как Барби.
— Тогда почему же выбрали именно её? Значит, у всего жюри тоже нет художественного вкуса?
— Потому что она спит с генеральным спонсором, рассмеялась Юка, — потому что она сориентировалась первой и сразу к нему примазалась. Все было известно с самого начала.
— Зачем же ты участвовала в этом конкурсе, если знала все с самого начала?
— Потому что не была уверена до конца, — мрачно ответила Юка, и я поняла, что все-таки перегнула палку. — Мне надо в туалет.
И она ушла, громыхнув стулом. А Сергей Стасюк укоризненно на меня посмотрел:
— И зачем ты это сделала?
— Что?
— Обидела подругу?
Я с любопытством взглянула на него. Издевается он, что ли? Неужели он не заметил, что подруга эта битый час пыталась побольнее задеть меня?
— Я не хотела никого обидеть.
— По-моему, тебе надо догнать её и извиниться. Анжелика расстроилась.
— А по-моему, мы с ней разберемся сами!
— Нельзя быть такой грубой, — улыбнулся он. — Твоя подружка плачет, а тебе все равно. Догони её.
Я вздохнула. Юка плачет? Он просто плохо знает мою подругу. Юка и слезы — два несовместимых понятия. Я ни разу не видела её плачущей. Она могла стукнуть кулаком по столу или уйти, хлопнув дверью, или даже украсить свою речь громким матерным словом. Но плакать… Нет, плакать Юка бы не стала никогда.
И все же я поплелась за ней в туалет.
Я нашла её в одной из кабинок. Юка сидела на крышке унитаза и нервно грызла ногти.
В руках она нервно комкала бумажную салфетку. Её лицо немного распухло, нос покраснел, по щекам «плыла» тушь. Я ошиблась. Юка действительно плакала.
И в тот момент, когда я увидела её страдальчески искривленные губы и злой блеск в глазах и размазанную губную помаду, — в тот самый момент я её и простила.
— Юкочка! — я втиснулась в кабинку и на всякий случай прикрыла за собой дверь. — Юкочка, ты меня прости!
— Отвали, — грубо велела она. — Не мешай мне. не видишь, что ли, что мне хочется побыть одной?
— Юка, умойся и пойдем в зал. Там Стасюк только о тебе и говорит.
— Правда? — самодовольно вскинула подбородок она. — Ничего, пусть подождет.
— Он говорит, что ты самая красивая девушка на этом дурацком конкурсе. Черт побери, Юка, я тоже так считаю.
— Неужели? Почему же тогда расхваливала ту уродину? Специально?
— Юка, ну ты пойми… — залепетала я. — Ты тоже так себя со мной вела… И ты выключила меня из разговора. И вообще… Я бы тоже хотела поучаствовать в таком конкурсе…
Я ненавидела себя за то, что говорила ей это. Я не должна была такого говорить. Во-первых, это унизительно. А во-вторых, никогда в жизни я не хотела участвовать ни в каких конкурсах.
Но остановиться я не могла. Хотя и знала почти наверняка, что Юка сейчас скажет что-нибудь вроде — не смеши меня. И так далее.
— Не смеши меня! — сказала Юка. — Ты и конкурс красоты. Невероятно.
— Ты выглядела такой самодовольной… Вот я и решила так сказать. А на самом деле та девица, конечно, безликая по сравнению с тобой.
— Я выглядела самодовольной? Какая наглость! всплеснула руками Юка. Но слезы се мгновенно высохли. — Да, я самодовольная. Потому что у меня есть повод гордиться собой. В отличие от некоторых.
Юка поднялась с унитаза и оправила юбку — она сделала это с таким достоинством, словно унитаз был золоченым троном.
— Ты не догадалась захватить с собой мою сумочку?
— Нет. Но я могу принести! — засуетилась я.
— Принеси, будь добра. Там расческа и косметика. В конце концов, это из-за тебя я так выгляжу. А я пока умоюсь.
— Да, я мигом!
И я умчалась за Юкиной сумочкой.
А она склонилась над раковиной и набрала в ладошки прохладной воды.
Я ещё раз обернулась.
Она уже успокоилась, но в зеленых глазах по-прежнему стояли слезы. И на щеках алел некрасивый румянец. Она была на саму себя не похожа.
Это был единственный раз, когда я видела Юку плачущей.
Она не плакала никогда.
Она не плакала даже спустя несколько лет, когда я её убивала. Впрочем, в тот момент я не видела её лица. Я не знаю, как выглядела Юка перед самой своей смертью. Но уверена, что она не плакала, я могу поспорить на миллион.
Но не будем забегать так далеко вперед.
Глава 4
Генчик. Самый красивый мужчина на целом свете. Ну, может быть, с целым светом я и переборщила, но уж в том, что он самый красивый мужчина на нашем аэродроме, я уверена на все сто.
Иногда я исподтишка за ним наблюдаю.
Как он смеется. Смеется он часто. Как он что-то рассказывает своим друзьям. Как он ловко забивает косячок и, прищурив один глаз, прикуривает, а потом выпускает в потолок колечки дыма. А потом говорит — хорошая трава. Или наоборот — трава дрянь! Как он кокетничает с аэродромными девушками.
Нравы аэродрома достаточно свободны. Во время субботней вечеринки тебя могут зажать в углу и поставить на шее фиолетовый засос — и это не будет значить ровно ничего. Это шутка. И один из главных «шутников» такого рода — мой Генчик (с каких это пор я так по-свойски называю его «мой»?!).
Единственная отрицательная черта нашего аэродрома — это изобилие на нем красавиц. Одна Юка чего стоит. Но как раз Юкой Генчик не интересуется, и это почему-то мне нравится. Все ведь без ума от Юки, все, только не он. А значит, это лишнее подтверждение тому, что он особенный.
Юка тоже его не любит. Она вообще не любит всех, кто ею не восхищается.
— Что ты нашла в этом валенке? — говорит мне она.
И я всегда отвечаю одно и то же:
— Он не валенок. Он самый красивый мужчина на земле.
И по-идиотски улыбаюсь.
Иногда он ловит мой взгляд и вопросительно улыбается. Мол, чего уставилась. Тогда я пожимаю плечами и тоже улыбаюсь в ответ.
Иногда мы разговариваем. Не слишком часто, но все-таки.
Что я о нем знаю? Признаться честно, немного. Кажется ему слегка за тридцать. Вроде бы он был женат и у него даже есть двое детей. Сын и девочка. Жена Генчика бросила (вот дура.). Из-за того, что каждые выходные он проводит на аэродроме. Я однажды слышала, как он жаловался друзьям:
— Ну, не знаю я, чего она от меня хотела. Чтобы я ездил на дачу её родителей продергивать морковку, что ли? Я съездил пару раз и чуть не умер от скуки.
Друзья понимающе кивали — стерва твоя бывшая жена, Генчик, по всему видать, что стерва.
Что ещё? Он работает в рекламном агентстве. Он не любит носить костюмы. У него есть смешные джинсы ярко-оранжевого цвета. Он любит сухое красное вино и творожный торт. У него много женщин. Женщинам он нравится — и неспроста.
А что он знает обо мне, кроме моего имени и того, что я панически боюсь высоты? Наверное, и того меньше. Лучше я скажу то, чего он обо мне не знает.
Он явно не знает, что я красавица — иначе давно бы обратил внимание именно на меня. А он ведь ни разу не пытался за мной приударить. Хотя все аэродромные девицы, глупо хихикая, говорили, что Генчик не пропускает мимо ни одной юбки.
Он не знает, что у меня богатый внутренний мир, иначе разговаривал бы со мной чаще.
Он, наконец, не знает, что в последнее время я много думаю о нем.
И что иногда он мне даже снится.
Наверное, наши отношения так никогда и не сдвинулись бы с мертвой точки, если бы Генчик не уговорил меня прыгнуть с ним в тандеме. Сам прыжок вспоминается мне с трудом. То был не просто прыжок, а моя маленькая смерть. Мне было так страшно, что казалось, что вот-вот меня вытошнит собственным сердцем.
Зато потом…
Зато потом, когда я привычно обедала в одиночестве (честно говоря, я не очень люблю большие компании), Генчик подошел ко мне и уселся рядом. Я едва не подавилась салатом. А он даже не обратил внимания на произведенный эффект. В его руках тоже была наполненная крабовым салатом пластиковая миска.
— Приятного аппетита, — улыбнулся он.
— И тебе, — сдержанно ответила я.
Почему в его присутствии я не могу вести себя мило и непринужденно, как это делают другие девушки? Те девушки, которых он находит привлекательными. Казалось бы, это проще пареной репы. Ничего особенного для этого делать не надо — просто щебетать о чем-нибудь, хлопать ресницами, время от времени заливисто хохотать, запрокинув назад голову (для тех, кто не в курсе, поясню — голова запрокидывается, чтобы в процессе кокетливого хихикания волосы разлетались в стороны красивой волной).
А я только угрюмо молчу. В крайнем случае — краснею и глупо посмеиваюсь.
— Ну, как тебе прыжок? — спросил он, приобняв меня за плечо.
Это был обычный дружеский жест, он мог так обнять кого угодно, даже старенькую уборщицу аэродромной гостиницы тетю Лялю. Но меня как электрическим током ударило.
Сквозь тонкую ткань футболки я почувствовала какая горячая у него рука. И я инстинктивно прижалась плечом к его плечу. Но потом испуганно отпрянула — а вдруг он решит, что я какая-нибудь нимфоманка?
— Ты что дрожишь? — заметил он. — Замерзла, что ли? «Нет, я дрожу потому, что мне хочется, чтобы ты притянул меня к себе и поцеловал, вместо того чтобы задавать дурацкие вопросы», — подумала я.
Но мне пришлось сказать.
— Да.
— Держи. — Он стянул с себя куртку и накинул её на мои плечи.
Куртка пахла Генчиком. Его кожей, его одеколоном и его сигаретами.