Я поморщилась. «Настюхой» называл меня Генчик, и это фамильярно-небрежное «Настюха» означало конец самого романтичного лета в моей жизни. Приподнявшись на кровати, я увидела Юку — её косметика размазалась, её юбка задралась, подол был отчего-то заправлен в симпатичные полосатые колготки.
— Юка! Какой кошмар, неужели ты так по улице шла?
— А что такое? — Она взглянула вниз, охнула, но потом хрипловато расхохоталась: — То-то я думала, на меня все так странно смотрят! Блин! — Она неловко одернула юбку. — Где же это я так? Наверное, когда ходила туалет… О Боже, меня сейчас стошнит!
У нее подломились ноги, и Юка осела на пол.
— Только не в моей квартире, — мрачно вздохнула я. Почему-то мне совсем не было её жалко. И не возникло желания подбежать к ней, предлагая помощь. Некоторым людям идет легкое опьянение. Но не Юке.
— Хоть бы помогла, — капризно протянула она, пытаясь подняться. — Черт, пол шатается.
— Юка, а зачем ты вообще пришла? — не выдержала я.
— Потому что думала, что мы подруги! — Ей удалось наконец скинуть туфли. — Все, без каблуков проще будет. Ну, Ликочка, давай!
Держась немытыми ручонками за светлые обои, она поднялась на ноги. Посмотрела на себя в зеркало и жеманно прошипела: «Фу!» Я заметила, что колготки её продрались на больших пальцах. От Юки пахло потом и сандаловыми духами.
— Боже, где ж ты так набралась?
Я медленно и осторожно — как учил врач — встала с кровати.
— Сама не помню где. — Она размотала полосатый шарф. — Кажется, я была в каком-то баре с каким-то мужиком.
— Очень милое воспоминание, — хмыкнула я, — в каком-то баре с каким-то мужиком. А заразиться не боишься?
— А ты меня не поучай! — топнула босой ногой она.
— Ладно, иди в ванную. Я сварю тебе кофе. Есть хочешь?
— Зачем мне кофе? — глупо заморгала она. Еще никогда она не казалась мне настолько глупой.
— Чтобы протрезветь. Ты же на человека не похожа. — Я лихорадочно пыталась вспомнить, есть ли в моём доме кофе.
— А я не хочу трезветь! — пропела Юка. — Я, может быть хочу петь! И танцевать!
Она подхватила шарф и закружилась по комнате, задрав подбородок вверх. Что за жалкое это было зрелище! Её жеманное кокетство резко контрастировало с неумытой физиономией, черными полукружьями под глазами и драными чулками. Подойдя ближе, я вдруг заметила, что один глаз у Юки привычно зеленый, а другой мутновато-серый. В первый момент я отпрянула. Но потом сообразила, что пугающая метаморфоза вряд ли имеет нечто общее с колдовством. Скорее всего здесь не обошлось без контактных линз.
— Юка, у тебя что, глаза серые?
— Сама ты серость! — Она вплотную подошла к зеркалу и ахнула. — Черт, куда делась моя линза?! Это беда! Может быть, мне надо на свидание. Как я пойду с разными глазами?! Это кошмар.
— Это не самый худший из твоих кошмаров. — Мне удалось усадить её на кухонную табуретку.
У меня нет совершенно никакого опыта общения с алкоголиками. Я не знаю, как заставить человека протрезветь. Кофе в кухонных шкафчиках не было. Может быть, заменить его крепким чаем? Кажется, я слышала ещё что-то об ударной дозе витамина С. В холодильнике нашёлся апельсин — я протянула его Юке.
Юка запустила апельсин в стену. Во все стороны брызнул липким оранжевый сок. Это её рассмешило. Она смеялась, уронив растрепанную голову на руки. Я с отвращением смотрела на неё и не знала, что сказать. Её чересчур костлявые плечи (кто сказал, что эталоном красоты должны быть бесполые манекенщицы?!) судорожно вздрагивали. Со спины даже непонятно было смеется она или рыдает. Но я-то знала, что смеётся. Её темные волосы были грязными и пахли табаком. Лак на длинных ногтях облупился. Один из ногтей как-то странно повис на пальце. Я наклонилась ниже и внезапно поняла, что ногти у Юки накладные, приклеенные.
«Просто вечер сюрпризов какой-то! — невесело усмехнулась я. — Какие новости. Глаза у нее не зеленые, ногти короткие. Может быть, и волосы не свои? Что, если парик?»
Я брезгливо уцепилась за сальную свалявшуюся прядь и несильно дернула.
— Эй, больно же! — возмущенно взвизгнула Юка.
— Дура ты, Настя, — вдруг сказала она абсолютно трезвым голосом.
Я недоверчиво на нее посмотрела — неужели разыгрывает? К чему все это пьяное представление, если на самом деле эта ненормальная трезва? Что она хотела доказать? Но нет — взгляд её оставался мутным. Иллюзия.
— Почему? — устало спросила я.
— Что?
— Почему дура?
— А помнишь, как я плакала?
— Плакала?
— Плакала, — улыбнулась Юка, — на конкурсе красоты, в туалете.
— Помню, — сказала я.
— Из-за тебя, — вздохнула Юка. — Рядом сидел этот идиот Стасюк, я могла заполучить его только так.
— И заполучила, кажется, — жестоко напомнила я.
— Ну да, в постель. Но у меня мог бы быть с ним настоящий роман, понимаешь? И уж он-то вытащил бы меня из этой грязи! Я бы стала знаменитой телеведущей, звездой, перед которой преклонялись бы все!
Интересно, она сама понимает, что это пьяный треп, или искренне верит в свои слова? Похоже, верит. Даже глаза разгорелись. А может быть, я к ней все же несправедлива?
— А я только о тебе и думала. Мне было жарко от того, что ты сидишь рядом. — Она протянула руку через стол и вцепилась в мое запястье. Хватка у Юки была железная.
Я поморщилась:
— Не надо.
— Я для тебя выступала, а не для этих паршивых зрителей. И когда я разгуливала по сцене в бикини, я волновалась о том, чтобы моя фигура показалась красивой тебе.
— Твоя фигура кажется мне красивой. Ты красивая, Юка. Довольна? А теперь прими душ и иди спать. Мне нельзя так долго стоять.
— Бедненькая, — всплеснула руками Юка, — прости меня, я совсем забыла о твоей спине. Какая же я эгоистка.
Юка поднялась со стула и, придерживаясь за край стола, подошла ко мне. Я инстинктивно отступила назад и оказалась прижатой спиной к стене. Юка приобняла меня за талию. Я ничего не могла поделать, врач запретил мне резкие движения. От неё кисло пахло дешёвым вином.
Я пробовала дышать ртом, но не могла избавиться от навязчивого зловония.
— Прости меня, Настюша!
— Хорошо я пойду спать. А ты ложись на кухне. Раскладушка на антресолях.
Она, казалось, меня даже не слушала.
— Я была такой мерзкой. Представляю, как ты со мной намучилась. Но теперь всё будет по-другому, да? Ну, скажи мне, что да. Скажи, пожалуйста.
— Юкочка, мы поговорим обо всём завтра. Я спать хочу.
— Пойдем, я тебе помогу. Я же знаю, что тебе одной тут сложно. Идём, я уложу тебя в кроватку.
Меня передёрнуло от отвращения.
— Нет уж. Сама справлюсь.
— Я так одинока, Настя. Если бы ты знала. Ты думаешь, я не замечаю, как люди ко мне относятся?
— Все к тебе хорошо относятся. Не говори глупости.
— Да они меня ненавидят! — воскликнула она, — девчонки завидуют. А мужчины… Они ненавидят меня за то, что я сильнее их. У меня никогда не было романа, Настя. Даже у тебя был роман с этим уродцем Генчиком.
— Он не…
— Да брось ты, — поморщилась она, так похожая в тот момент на Юку прежнюю, — сама знаю, что не уродец. Он красивый, Настя. У тебя был роман с мужчиной. Причем красивым. А у меня — никогда. Только секс.
— Ты преувеличиваешь.
— Если только самую малость. Ладно, я вижу, что я тебе уже надоела. Пойду умоюсь и возьму раскладушку.
Она отвернулась к окну. Чёртова Юка! Знала, зараза, чем меня пронять. На меня такая тактика всегда действовала безотказно. Минуту назад я почти её ненавидела, а сейчас где-то в районе солнечного сплетения пульсировала жалость.
Жалость к этой несносной девице в дырявых чулках, которая серьезно рассматривала в оконном стекле свое невероятно подурневшее отражение.
— Юка, ну зачем ты так… Ты же знаешь, что мне не всё равно.
Я погладила её по плечу.
Она обернулась — в разноцветных глазах стояли слезы. Слезы Юке шли. Она даже перестала казаться мне уродиной. Во взгляде тотчас появлялась некая туманная глубина. И даже осыпавшаяся тушь стала выглядеть как-то иначе, во всяком случае не так уж и неряшливо.
— Правда?
— Конечно.
Она протянула руки, и мне пришлось её обнять. Юкин мокрый нос уткнулся в мою шею. Я погладила по спутанным волосам.
— Настя, ты самая лучшая моя подруга.
— Спасибо, — растрогалась я, — а теперь я пойду спать. А ты выпей чаю и тоже ложись.
— Да, хорошо, — сказала она, не подумав отпустить меня, — Настенька, ты такая красивая, такая добрая. Я бы на твоем месте ни за что так не смогла… Можно я тебя перед сном поцелую?
«Этого ещё не хватало», — подумала я.
Юка смотрела на меня беспомощно. Её красивый крупный рот плаксиво искривился. Ну разве могла я сказать нет? Как я могла сказать нет?
— Хорошо.
Я вытерплю. Один раз. Больше такого не повторится.
Я завтра же отберу у Юки ключ. Один-единственный поцелуй, ничего, она заслужила. Ей ведь тоже нелегко, и завтра утром она будет чувствовать себя униженной.
Она будет злиться на себя саму — за то, что явилась ко мне жалкой и заплаканной. Она мне непременно нахамит, но я не обижусь, потому что буду знать, что это просто защитная реакция.
Губы Юки приклеились к моим губам. Я старалась не вдыхать её запах. Она нежно прикусила мою нижнюю губу. Там, в больнице, мне это нравилось. Мне нравилось, как Юка целуется. А сейчас я просто терпела, одновременно восхищаясь собственной силой воли и проклиная себя за слабость характера. А её кисловатое дыхание становилось все горячее. Холодные руки скользнули под свитер — Юка негромко выругалась, наткнувшись на корсет. Я вспомнила, что у нее накладные ногти, и новая волна нарастающего отвращения заставила меня вздрогнуть. Мне было неприятно чувствовать на своем теле эти неухоженные руки с острыми пластмассовыми ногтями. Но Юка истолковала все по-своему. В тот вечер она выглядела как ведьма, но по-прежнему оставалась все той же влюбленной в себя саму Юкон.
— Дрожишь? — прошептала она. — Замерзла? Бедная, пойдем я провожу тебя под одеяло.