Но та встреча не оставила никаких конкретных планов действий. Г-на А. эта проблема заинтересовала и, вернувшись после отпуска в Германию, он решил «проявить инициативу» и самостоятельно начал поиски протоколов, хотя «бойцам невидимого фронта» надлежало бы, наоборот, скрывать подобные факты. В Западном Берлине, в библиотеке, в приложении научного журнала Свободного берлинского университета, он нашел ссылку на множество документов из истории политических, экономических и других отношений между Россией и Германией разных времен. Через пару дней он получил два экземпляра копий интересовавших его текстов размером А4. Они были в виде фотографий очень хорошего качества, на которых четко были видны все подписи, печати и другие отметки. Это были копии приложений, секретных протоколов к ПМР на немецком языке. Но то были копии не с самого протокола, а копии с микрофильмов из архивов МИД ФРГ.
Летом 1984-го в Риге г-н А. передал материалы М. Вульфсону. Оба джентльмена договорились о происхождении копии не распространяться, чтобы не причинить неприятности г-ну А. — ведь в то время оригиналы протоколов и их местонахождение еще оставались тайной. И каждый из них тщательно прятал те копии в своих тайных анналах. Но обнаруженные копии текстов прибавили М. Вульфсону уверенности в том, что протоколы действительно существуют и нужно продолжать поиски оригиналов как на немецком, так и на русском языках.
Сегодня можно предположить, что участие г-на А. в поисках секретных приложений к ПМР прибавило уверенности М. Вульфсону и при подготовке его экстремального и сенсационного выступления на пленуме интеллигенции в Риге 2 июня 1988 года и позднее, в декабре 1989-го в Кремле (именно эти копии, видимо, он показывал с трибуны).
Этот эпизод — еще одно свидетельство того, что многие патриоты Латвии, используя свои возможности, активно помогали М. Вульфсону доказать существование секретных приложений к ПМР, действуя даже вопреки своим служебным обязанностям.
С уважением, Индулис Залите»[106].
В эту историю очень трудно поверить. Хотя бы потому что сам Вульфсон об этом захватывающем сюжете никогда не вспоминал, не смотря на то, что об истории с протоколами он написал не одну книгу и издал их на нескольких языках. Настораживает то, что Залите, не присутствовавший на той встрече и не видевший фотокопий, отчего-то уверенно говорит, что это была копия не с самого протокола, а с микрофильма Леша. Как вообще по фотокопии можно определить, с чего она сделана? Скорее всего, копии были сняты с госдеповского сборника. Наконец, здесь снова упоминается, что на документах видны печати и другие отметки. Но на известных нам «секретных протоколах» из коробки фон Леша нет ни печатей, ни других отметок (не считая нумерации кадров на самой пленке)! Так что рассказ Залите — очередная утка. Вопрос в том, зачем нужно напускать столько детективного тумана? Ответ напрашивается сам собой: чтобы скрыть настоящий источник информации.
Маврик Вульфсон
То, что именно Маврик Вульфсон первым в СССР начал открыто пропагандировать миф о «секретных протоколах», не случайно. Да, он был диссидентом, но диссидентом придворным (отчего настоящие диссиденты его сторонились). В отличие от других борцов с режимом, в тюрьмах и психушках не сидел, а… дружил с иностранными дипломатами, регулярно выезжал за рубеж, где имел знакомства во влиятельных политических кругах Германии, Швейцарии, Канады и США. Особенно тесные узы связывали нашего героя с ФРГ, где в его друзьях числились многие влиятельные журналисты и политики. О том, какой вес имел Маврик Вульфсон на Западе, свидетельствует такой эпизод, описанный в его воспоминаниях «Карты на стол»:
«В 1987 году в немецком посольстве в Москве меня принял первый секретарь посольства Ульрих Бранденбург и пригласил с группой ведущих московских журналистов быть наблюдателем на выборах бундестага. Это была не только большая честь, но и свидетельство того, что на Западе начинают обращать внимание на Латвию. Я с радостью согласился и, вернувшись в Ригу начал оформлять необходимые для выезда документы.
Однако в ночь под Новый год меня ждал сюрприз. Мне по телефону с возмущением сообщили; что арестован мой хороший друг; в то время один из руководителей германо-советского общества дружбы Герхард Вебер (с которым я несколько раз встречался в Риге, у себя дома), и что рупор московских консервативных сил — газета «Советская Россия» опубликовала статью с продолжениями, в которой Вебер обвиняется в подготовке террористических актов в Ленинграде, в частности за «попытку взорвать Зимний дворец…
…Помня о моих близких отношениях с ним и его ближайшими помощниками, которые еще недавно гостили у меня, я с пессимизмом смотрел в свое будущее. Как и следовало ожидать, представитель «компетентных органов» по телефону сурово сообщил мне, что поездка в ФРГ отменяется. В волнениях прошло еще несколько дней, и вдруг в трубке я услышал голос Бранденбурга:
— Почему не присланы ваши документы?
Пояснил ситуацию. Он помолчал, потом коротко и твердо сказал:
— Ну; посмотрим, кто кого.
На следующее утро «компетентный» голос вновь разыскал меня:
— Можете быстро чистить ботинки и на аэродром — в Москву! Вы едете в ФРГ.
…В Союзе журналистов в Москве меня встретили хмуро, выдали паспорт и сквозь зубы вымолвили: «В час обеду Бранденбурга. Вот его адрес».
Я купил цветы и по грязным улицам отправился по указанному адресу. По дороге мой белый плащ по пояс обрызгал грязью проезжающий троллейбус…
..Когда я поднялся по лестнице (войти в лифт я не осмелился), у открытой двери меня встречал улыбающийся Бранденбург.
— Я все видел. Снимайте плащ, мы его засунем в стиральную машину.
Он кого-то позвал. Вышла молодая; элегантно одетая женщина.
— Моя супруга. А это Маврик Вульфсон.
Как мне пригодились в тот момент мои розы…
Когда мы вошли в гостиную, других гостей еще не было, но стол был накрыт на много персон. Бранденбург посмотрел в окно и сказал:
— Ваше московское начальство уже приехало, но не беспокойтесь, вы будете сидеть среди сотрудников посольства.
В первый момент я не понял его замечания, но потом, когда увидел, что никто из приехавших московских тузов от журналистики со мной не здоровается, был рад дальновидности немецкого дипломата. После искусственного веселья, речей и обеда толпа гостей стала прощаться.
— Вам придется подождать, пока приведут в порядок ваш плащ, — посмеиваясь, сказал мой новый опекун. — Выпьем пока еще по чашке кофе.
За чашкой кофе я из слов Бранденбурга понял, что немецкое руководство, узнав о случившемся, дало москвичам понять, что поедут либо все, либо никто. И тут мне хотелось бы задать риторический вопрос: неужели Германии действительно было так важно пригласить на выборы агента КГБ?
В самолете, которым мы отправились в Бонн, царила неразговорчивость, хотя я и сидел довольно далеко от больших начальников. Зато в пресс-центре выборов ФРГ меня ждали дружеские речи и рукопожатия, которые свидетельствовали о том, что мой приезд достигнут с ведома правительства ФРГ»[107].
Маврик Вульфсон в то время был профессором по части марксизма-ленинизма, членом КПСС и, как многие считали, сотрудником КГБ. Последнее не доказано, хотя после развала СССР в Латвии имел место громкий скандал (так называемое «Дело пятерки»), в ходе которого некий бывший сотрудник КГБ обнародовал данные о высокопоставленных латвийских политиках, в прошлом сотрудничавших с органами госбезопасности. Среди озвученных имен была названа и фамилия Вульфсона. Тот отрицал факт работы в интересах КГБ, но свою кандидатуру с выборов в Сейм Латвии все же был вынужден снять. Так вот, весьма любопытно, отчего же это германские дипломаты столь трепетно относились к коммунисту с 50-летним стажем и предполагаемому агенту Лубянки Маврику Вульфсону? В опубликованных после его смерти воспоминаниях он сам невзначай раскрывает этот секрет:
«Умоих хороших отношений с немецкими дипломатами, аккредитованными в СССР, длинная предыстория. Мы часто встречались — ведь я международный политический комментатор, потом — депутат верховных советов Латвии и СССР, позднее — посол по особым поручениям МИДа ЛР. Они гостили и у меня на квартире, отдыхали, в беседах и из моих откровенных комментариев получали полезную информацию. Особенно это относится к обоим бывшим генеральным консулам в Ленинграде — фон Бернингену и Хенигу фон Вестингхаузеру. Только с их помощью и с помощью Клауса Нойбарта, сотрудника Министерства иностранных дел ФРГ, ведавшего относящимися к СССР вопросами, я смог (как аутсайдер) скромно способствовать встрече полномочного представителя президента США Пола Нитце и советского посла Юлия Квицинского(да, да, того самого, о котором речь в предыдущей главе — А. К.)и их переговорам по проблеме ограничения советских ракет СС-20 и американских «томогавков». Они проходили в Швейцарии и вошли в историю дипломатии под названием «Прогулка по берегу Женевского озера»[108].
Вот это уже интересно! Оказывается, Вульфсон был ценным информатором западногерманского правительства (давал полезную информацию) и даже участником закулисных дипломатических интриг. В этом случае он, разумеется, не мог остаться вне поля зрения КГБ, но являлся ли он штатным сотрудником советских спецслужб, в нашем случае не имеет значения. Гораздо интереснее то, что советский «диссидент» завязал тесные контакты в МИД ФРГ и даже канцлерском управлении в Бонне. Общался он и с таким влиятельным немецким медийщиком, как главный редактор журналаDer SpiegelРудольфом Аугштайном:
«Осмелюсь утверждать, что именно моя откровенность открыла мне двери, чтобы ближе познакомиться с такими уважаемыми в мире журналистами, как издатель «Die Zeit» графиня Марион фонДенхоф; выдающийся публицист этой газеты Кристиан Шмидт-Хойер; редактор отдела востока «Der Spiegel» Фритьоф Майер; многолетний редактор «Die Welt» Эн но фон Левенштерн; главный редактор «Politiken» Херберт Пундик. Особенно хочется упомянуть издателя и главного редактора ежемесячника «Baltische Briefe» Вольфа фон Клейста, немецкую активистку Татьяну Вассенберг».