Кстати, не лишне будет вспомнить, что Риббентроп в своих мемуарах утверждает, будто русские не пытались заранее составить проект договора о ненападении, и вдело пошел вариант, набросанный им совместно с Гауссом уже в самолете. Если Риббентроп говорит правду, значит рассматриваемый проект договора — позднейшая фальсификация. Если рассматриваемый нами документ подлинный — значит сфабрикованными являются мемуары Риббентропа. Но всего вероятнее третий вариант: и то и другое — ложь.
Не будем придираться к тому, что слово «договор» с заглавной буквы принято писать в английской грамматике, но не в русской (если это не имя собственное). Не станем долго задерживать наше внимание на том, что в официальном документообороте слово «постскриптум», тем более в текстах договоров(!) НИКОГДА не употребляется, и то, что здесь так названо, на самом деле является примечанием. Главное заключается в том, что советская дипломатия разделяла понятия «пакт» и «договор», и одно и то же соглашение никогда не называлось пактом и договором одновременно. Это подметил еще Юрий Калабухов в статье «Белые пятна» и мифы истории»:
«Была ли у Советского Союза практика заключения с другими государствами не договоров, а пактов? Да, была. 29 сентября 1939 годе одновременно с заключением с Германией договора о дружбе и границе СССР заключил с Эстонской Республикой ПАКТ о взаимопомощи. 5 октября 1939 годе СССР заключил с Латвийской Республикой ПАКТ о взаимопомощи. А вот 10 октября 1939 года СССР заключил с Литовской Республикой договор о взаимопомощи (с передачей Литве по этому договору города Вильно и Виленской области).
Если наша страна заключала с одними государствами договоры, а с другими — ПАКТЫ, то в этом была какая-то тонкость. Какая? Если рассмотреть содержание ПАКТОВ, заключенных СССР с Эстонией (см. газету «Правде» от 29 сентября 1939 г., с. 1) и Латвией (см. газету «Правда» от 6 октября 1939 г., с. 1), то нетрудно увидеть, что по этим ПАКТАМ нашей стране предоставлялась возможность арендовать не длительный срок (10 лет) какие-то морские порты (в случае с Латвией) или какие-то острова (в случае с Эстонией) этих государств и создавать там советские военно-морские базы или другие объекты военно-стратегического назначения. То есть наша страна получала как бы дополнительные территории вне наших границ. Эти порты и острова с их акваториями создавали широкий простор для действия наших военно-морских сил. Таким образом, договоры между СССР и Латвией, СССР и Эстонией имели существенную значимость еще и для других стран, расположенных в непосредственной близости от зоны действия этих договоров. Они могли затрагивать их суверенные интересы. Кроме того, те малые страны (Латвия, Эстония), которые заключали с нами, великой державой, договоры, сами хотели, чтобы заключаемые договоры о взаимопомощи уже названием показывали бы всему миру свою значимость. В силу этих обстоятельств договоры между СССР и Латвией и Эстонией перерастали из просто договоров в ПАКТЫ. В случае же с Литвой СССР не получал возможности сооружать на литовской территории военно-морские базы и т. д.,он лишь получал возможность с целью защиты Литвы от агрессии извне расквартировывать на ее территории строго ограниченные по виду, составу и количеству контингенты войск, которые должны были размещаться на согласованных с литовским правительством территориях. То есть в данном случае договор касался только Литвы и СССР, не затрагивал интересы сторонних государств и не мог называться ПАКТОМ»[162].
Пактом советско-германский договор был назван 18 сентября 1939 года в германо-советском коммюнике о польских событиях, поскольку в результате разгрома Польши августовский договор приобретал большую значимость. Однако в дипломатической переписке он продолжал именоваться исключительно договором. В печати же термин «пакт» иногда фигурирует, но исключительно в редакционных комментариях. Например, в газете «Известия» за 24 августа 1939 г. в редакционном сообщении, предваряющем публикацию текста Договора о ненападении используется слово «пакт», а в газете «Правда» в том же самом случае соглашение называется исключительно договором.
Поскольку замирению с Японией после серии локальных вооруженных столкновений Советский Союз придавал исключительно большое значение, то и соглашение, подписанное между двумя странами 13 апреля 1941 г. официально именовалось Пактом о нейтралитете. «Пакт Молотова-Риббентропа» — есть сугубо журналистский штамп, сформированный западной прессой, и внедренный в наш обиход в период Перестройки. Поэтому когда перестройщики стали убеждать общественность, что «секретный протокол» все же существовал, они принялись лепить подобного рода фитюльки, где непроизвольно вворачивали в официальную переписку слово «пакт». Так это слово стало ярким маячком, сигнализирующим о том, что перед нами сфабрикованный документ. А начало путанице со словами «пакт» и «договор» было положено в 1948 г. Госдепартаментом США, издавшим сборник «Нацистско-советские отношения. 1939–1941». Вот как много лишь лингвистических «косяков» допустили фальсификаторы в таком маленьком тексте. Кто-то все еще верит, что данный «проект пакта» существует? Ну, тогда попробуйте получить его в архиве. Я бы тоже не отказался взглянуть на него.
Недавно вышла книга Александра Дюкова «Пакт Молотова — Риббентропа» в вопросах и ответах». Любопытное творение: около 100 иллюстраций, но самой главной картинки — репродукции секретных протоколов нет. На 17 странице «шедевр» — проект договора о ненападении от 19 августа 1939 г., рассмотренный нами выше, с очень «информативной ссылкой» — Архив Президента РФ. Но этот же самый проект был опубликован в сборнике «Документы внешней политики СССР. 1939 г.»[163]с такими реквизитами: АВП РФ, ф. 0745, оп. 14, п. 32, д. 3, л. 52–53. Согласно положения об АП РФ, в нем хранятся только документы, касающиеся деятельности непосредственно президента. Все прочие документы передаются в архивы по подведомственности. А тут получается, что в АП РФ МИД передал свои документы 70-летней давности. Абсурд! Гораздо логичнее предположить, что Дюков впаривает нам туфту.
Еще одним ярким «маячком» является использование в официальных внешнеполитических документах титулатуры. Если какой-то документ подписывает «фон Риббентроп» или «граф фон дер Шуленбург», то это явная подделка. Это даже, наверное, можно считать прямым, а не косвенным доказательством подлога. Выше уже отмечались такие лингвистические «маячки», как именование Народного комиссариата внутренних дел анахронизмом «ОГПУ», замена в официальных документах названия СССР на «Советскую Россию» или обозначение советско-германских отношений, как «русско-германские» (почему же тогда не «русско-немецкие»?). Из той же серии прилагательное «имперский» применительно к Германии — имперский министр, имперские граждане, и т. д.
Почему яковлевцы не могут изготовить убедительные оригиналы «секретных протоколов»? Потому что они должны быть напечатаны на той же пишущей машинке, что и образцы из коробки фон Леша. Электронное изображение можно сделать легко, сымитировав все уникальные для каждой машинки особенности, но повторить это вживую совершенно нереально. Американцы изготовили свои образцы протоколов в 1945 г. или 1948 г. В их распоряжении не было кремлевской пишущей машинки. В 1992 г., когда яковлевцы объявили об обнаружении «оригиналов», они явно не располагали той машинкой, каковую использовали янки в 40-х годах, когда ваяли микрофильмы фон Леша. Конечно, нельзя исключать, что в «Особую папку» в Архиве президента подсунули изготовленный за полвека до этого второй комплект документов. Но такая дьявольская предусмотрительность фальсификаторов кажется фантастической.
Иллюстрация из книги Александра Дюкова «Пакт Молотова-Риббентропа в вопросах и ответах». Якобы вариант текста «пакта» о ненападении с подробной правкой И.В.Сталина. Интересно, зачем потребовалось хранить в архиве черновик — именно черновик, а не проект с резолюцией Сталина, да еще без каких-либо канцелярских реквизитов? Но давайте согласимся, что этот проект — подлинный документ. Может ли он быть хотя бы косвенным подтверждением заключения секретных договоренностей между СССР и Германией? Найдите здесь слово «секретный», и я это признаю. 17 и 19 августа 1939 г. между Молотовым и Шуленбургом состоялись беседы, в ходе которых, если верить сборнику «Документы внешней политики СССР», обсуждалась возможность заключения особого протокола, как НЕОТЪЕМЛЕМОЙ ЧАСТИ договора — публичной декларации о взаимных интересах. В этой связи говорилось о советских интересах в Балтийском море и возможности предоставления гарантий безопасности прибалтийским странам. Надо обладать очень извращенной фантазией, чтобы предположить, что совместные гарантии безопасности, данные третьим странам, могут быть тайными.
Анализировать польские и прибалтийские пропагандистские источники последних 20 лет по «секретным протоколам» нет никакого смысла — это либо клинический бред, либо художественная интерпретация, базирующаяся на старых постулатах. А вот отечественные издания «научно-фундаментального» характера весьма полезны, ибо дают хорошую пищу для новых разоблачений. Ведь что толку разгромить статейку в бульварной прессе? Фальшивки обычно сначала обкатываются в масс-медиа, и если затея не срабатывает, «серьезные историки» всегда имеют возможность откреститься от этой провокации. Но если липовый документ опубликовали в официальном сборнике документов, то тут уже деваться некуда.
Поэтому желающие могут провести увлекательный эксперимент — собрать все официально опубликованные документы, касающиеся «секретных протоколов» Молотова — Риббентропа (а их всего около полусотни) и проанализировать, насколько они стыкуются между собой. Например, до сих пор нет ясности с картами, на которых якобы были зафиксированы предварительные договоренности по разделу Польши и Литвы.