Габи показалось, что лицо связника слегка оттаяло, и она поспешила продолжить:
– Заодно Гейдрих собирает компромат на наших генералов, несогласных с военными планами Гитлера. Он затребовал у Канариса документы, касающиеся сотрудничества Красной армии с рейхсвером. Мне не удалось узнать, выдал ли Канарис ему бумаги, но это неважно. Любые документы можно подделать, да, в общем, они и не нужны. Слухи курсируют уже давно. Волна вранья будет нарастать, посыплются сообщения из разных источников, дипломатических, военных, эмигрантских. Тухачевский и другие будто бы готовят переворот, надеясь на поддержку немцев, но не Гитлера, а оппозиционных генералов, с которыми общались в конце двадцатых, в начале тридцатых. У Гейдриха большая агентурная сеть в среде бывших белых офицеров. Российский общевоинский союз, так, кажется, называется их организация в Париже. Один из ее руководителей, генерал Скоблин, платный агент гестапо, задействован в игре с дезинформацией о заговоре. Главное, вы не должны поддаваться на провокацию и помнить: тут ни слова правды.
Габи почти успокоилась, решила, что вечер ошеломительных вопросов окончен, но она ошиблась.
– Почему ни слова правды? – спросил мальчик и дрожащей рукой стал теребить край своего серого кашне.
– Потому что никакого заговора в Красной армии нет, – произнесла она медленно, по слогам. – Никто не собирается скидывать Сталина. Это вранье, понимаете?
– Вы бывали в СССР? – он оттянул кашне от шеи, как будто оно стало его душить.
– Никогда не бывала.
– В таком случае откуда вам известно, что нет никакого заговора?
– От Гейдриха, – Габи тяжело вздохнула и почувствовала, как с этим вздохом испаряются остатки ее ангельского терпения.
– Не понял, – упрямо буркнул связник.
– Как вы думаете, Гитлер хочет укрепить Красную армию или ослабить ее?
– Ослабить, – ответил мальчик не очень уверенно.
– Хорошо, молодец. Допустим, Гитлер узнал, что в Красной армии заговор. Что ему выгоднее – предупредить об этом Сталина или сохранить тайну, поддержать заговорщиков?
– Сохранить и поддержать, – растерянно прошептал связник.
– Умница. Теперь, пожалуйста, слушайте меня внимательно, я очень устала и замерзла. Канарис вербует агентуру среди украинских националистов, часто встречается с Коновальцем. Из неизвестного источника до фюрера дошли сведения, будто Рудольф Гесс тайно встречался со Львом Троцким и обсуждал с ним варианты отстранения Сталина от власти. После разговора с фюрером на эту тему у Гесса случилась истерика, хотя фюрер уверял его, что не верит грязным сплетням. На нескольких вечеринках эту историю рассказывали как анекдот. Всем смешно, кроме Гесса. Он заболел тяжелым нервным расстройством.
– Что смешного? Я не понял.
– О господи, – прошептала Габи. – Кто такой Гесс, вы знаете?
– Знаю. Рудольф Гесс – заместитель Гитлера по партии.
– Отлично. А кто такой Троцкий?
Ответа не последовало. Лицо связника опять окаменело, губы сжались, сигарета дымилась, рука сильно дрожала.
– Вы впервые слышите это имя? – спросила Габи, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Пожалуйста, скажите что-нибудь, не пугайте меня, а то мне кажется, что вы псих.
– Что вы хотите услышать? – хрипло процедил он, бросил и растоптал сигарету.
– Хочу, чтобы вы ответили, известно ли вам, что Лев Троцкий еврей?
– Да, известно.
– А что у нас тут нацизм, знаете?
– Знаю.
– Рудольф Гесс – патологический антисемит. Для такого человека даже намек, что он встречался и разговаривал с евреем, тяжелейшее оскорбление.
– Да, но одно дело официальная идеология, и совсем другое – тайная политика.
– Браво. Кажется, вы проснулись. Первая осмысленная фраза за долгий морозный вечер. Я готова с вами согласиться, но Гесс не политик и никогда им не был. Он идеолог, фанатик. А Троцкий давно перестал быть политиком. Он изгнанник, никакого влияния внутри СССР он не имеет. Переговоры между этими двумя людьми абсолютно невозможны и бессмысленны.
– Почему вы считаете, что Троцкий не имеет влияния в СССР?
– Нет, вы не проснулись… – грустно пробормотала Габи. – Ну сами подумайте, если даже гестапо и абвер со всей их мощью не могут создать агентурную сеть внутри СССР, куда уж Троцкому!
– Что значит не могут? Вы хотите сказать, в СССР нет немецких шпионов?
Габи про себя досчитала до десяти, зажмурилась, помотала головой и очень ласково, словно перед ней больной ребенок, произнесла:
– Пожалуйста, будьте любезны, скажите, что самое важное в агентурной работе?
– Связь! – не задумываясь выпалил мальчик.
– Еще раз браво! А теперь скажите, как наладить связь в государстве, границы которого закрыты на замок, где за каждым иностранцем ведется усиленное наблюдение, граждане шарахаются от иностранцев, за любой контакт можно угодить в тюрьму? Как внедрить агента в общество с жесточайшей системой учета и проверки каждого гражданина? Как передать рацию из-за рубежа, если все, въезжающие на территорию СССР, включая дипломатов, обыскиваются? Выезжают из страны в заграничные командировки только единицы, после тщательной проверки. За последние четыре года было много попыток вербовки. Ни одна не удалась. Из агентов, заброшенных через Польшу и Литву, ни один на связь не вышел, все исчезали. Все! Я это знаю не из геббельсовской пропаганды, пропаганда как раз твердит, будто наша доблестная разведка успешно работает по всей территории СССР. Я знаю это из разговоров офицеров СС и абвера, я общаюсь с дипломатами, торгашами, профессиональными шпионами. Я слышала, как повторяют слова Канариса: «У нас нет никакого четкого представления о Советском Союзе и его военном потенциале, есть только разные степени незнания». Я никогда не бывала в Советском Союзе, а вы там живете. Ну скажите мне, что все это неправда!
Связник стоял, поникший, сутулый, ярко алели большие замерзшие уши. Он теребил угол своего серого кашне, скручивал в трубочку, раскручивал.
Мысленно Габи уже наполняла горячей водой ванну в своей маленькой уютной квартире на Кроненштрассе, три трамвайные остановки от Александрплац. Можно добавить в воду лавандовый экстракт. Она видела себя, согретую, разнеженную, в кресле у камина, в пушистом халате и в носках из кроличьей шерсти. Их связала для нее мама на прошлое Рождество. Голова обмотана чалмой из полотенца. На журнальном столе стакан глинтвейна, томик Чехова, русско-немецкий словарь. Она недавно начала потихоньку учить русский. Ей хотелось знать больше о стране, на которую она работала, которую считала единственным реальным противником нацизма. К тому же в России родился мнимый итальянец Джованни Касолли, Ося Кац, ее любовь. Он подарил ей томик рассказов Чехова. Она уже могла читать по-русски, очень медленно, со словарем.
– Ну что вы молчите? Давайте, назначайте мне свидание.
– Что? – он растерянно заморгал. – А, да, я понял. Остров Музеев, музей Древнего Египта, у стенда, где папирусы, «Книга мертвых», последнее воскресенье января, полдень.
Габи облегченно вздохнула. Музей Древнего Египта был главным местом свиданий с Бруно. Значит, все в порядке. Умный, надежный Бруно, наконец, появится и все объяснит.
– Пароль и опознавательные знаки те же, – продолжал связник.
– Повторите, будьте любезны.
При встречах с Бруно не требовалось никаких паролей и знаков. Если к стенду папирусов вдруг явится кто-то другой, он должен произнести цитату из «Книги мертвых»: «Я бог-крокодил Сухос, который обитает посреди ужаса». Отзыв: «Я змея Сата, мои годы нескончаемы, я рождаюсь ежедневно». Чтобы такой диалог звучал естественно, за цитатами следовал вопрос: «Вы умеете читать иероглифы?» Ответ: «К сожалению, нет. Но древние письмена были переведены на немецкий в середине девятнадцатого века».
Бруно предупредил, что этот длинный пароль, кроме них двоих, пока никому не известен и будет использован только в экстренном случае. Опознавательным знаком станет маленький рекламный каталог магазина египетских древностей «Скарабей», который находится в Цюрихе и принадлежит Бруно.
Связник молчал и хлопал телячьими ресницами.
– Повторите пароль, – сказала Габи чуть громче.
– Вы удивительно похожи на Марику Рёкк, – промямлил мальчик и недоуменно пожал плечами. – Ответ: «Еще бы нам не быть похожими»…
– Достаточно, – перебила Габи, – давайте запасные варианты.
– Не понял…
– Если никто не явится в музей в полдень, в последнее воскресенье января. Назовите, пожалуйста, место и время на февраль, март, апрель. Теперь поняли?
– Да, но… – мальчик нахмурился и закусил губу. – Я не знаю, у меня нет инструкций на этот счет. А почему вы думаете, что никто не явится в музей?
– Бред, – пробормотала Габи. – Ладно, если инструкций нет, извольте получить их от меня. Чтобы назначить следующую встречу, поместите объявление в воскресное приложение «Берлинер Тагеблатт». «Срочно отдам в хорошие руки щенка королевского пуделя женского пола. Возраст три месяца, окрас шоколадный, кличка Флора, нрав веселый. Звонить по вторникам и пятницам, в любое время». В телефонном номере должны быть цифры 16 и 18. Текст набран жирным курсивом, обведен волнистой рамкой. Каждый вторник, с четырех до шести, я буду ждать связи в кафе «Флориан», Штайнплац, 8, Шарлоттенбург. Опознавательные знаки – пачка французских сигарет голубые «Голуаз», рекламный буклет универмага «Вертелль».
– У вас или у связного?
– У нас обоих. Пароль тот же. Марика Рёкк. Запомнили или повторить?
– Запомнил, но я…
– Всего доброго, – она развернулась, быстро зашагала к выходу.
«Бруно, Бруно, где ты? Что происходит? Невыносимо иметь дело с такими кретинами… Ладно, я зря паникую. „Марика Рёкк“ – мой обычный пароль. Он работает не только в кинотеатре, но и в кафе, и где угодно. Текст из „Книги мертвых“ это сигнал тревоги, и то, что он пока не звучит, скорее хорошо, чем плохо», – думала она, пока шла через вокзальный зал к выходу.
– Погодите, одну минуту, – мальчик догнал ее. – О том, что Троцкий встречался с Гессом, напечатано в «Правде»! А я вам все равно не верю, что нет у нас немецких шпионов, не верю!