Заголовок вписан от руки, простым карандашом: «Сообщение агента Сокол Z/248 из Берлина».
«Он не имеет права отправлять мне распечатку сообщения, полученного и расшифрованного всего час назад. Зачем он это делает?» – подумал Илья, встал, прошелся по маленькому кабинету, размял закостеневшие от долгого сидения мышцы, несколько раз наклонился вперед-назад, повертел головой, плечами и, успокоившись, вернулся за стол.
Агент под кодовым именем Сокол и номером Z/248 никогда прежде в сводках не встречался, вероятно, это был новый человек. Прочитав первую фразу: «Мною проведена оперативная встреча с источником Эльф», – Илья улыбнулся и поздоровался:
– Привет, Эльф. Давно не было от тебя вестей. Как поживаешь?
«Получена следующая информация, – писал Сокол.
1. Канарис в последнее время часто встречается с руководителем украинских националистов Коновальцем. Гейдрих имеет свою агентуру среди бывших белых. Один из руководителей РОВС, генерал Скоблин, – платный агент гестапо.
2. В Праге с декабря прошлого года шли секретные переговоры, Хаусхофер и граф Траутсмадорф обсуждали с президентом Бенешем вопрос о Судетах. Бенеш ни на какие уступки не идет. Гитлер видит причины его неуступчивости в том, что в случае военного конфликта Бенеш надеется на помощь СССР. Агент Эльф утверждает, будто бы Гейдрихом с санкции Гитлера запущен слух о готовящемся в СССР военном перевороте, целью которого является свержение товарища Сталина и установление военной диктатуры. Военные во главе с Тухачевским готовят переворот, надеясь на поддержку немцев, но не Гитлера, а оппозиционных генералов. Генерал Скоблин задействован в дезинформационной игре.
3. Гейдрих затребовал у Канариса документы, касающиеся сотрудничества Красной армии с рейхсвером. Эльфу не удалось узнать, выдал ли Канарис требуемые бумаги, но Эльф утверждает, что это неважно, поскольку любые документы гестапо может подделать.
Слухи о заговоре упорно распространяются, приходят из разных источников: дипломатических, военных, эмигрантских. Эльф категорически настаивает, чтобы мы ни в коем случае не верили этим слухам.
Гейдрих организовал широкую кампанию дезинформации, преследующую несколько целей. А) повлиять на Бенеша, заставить его пойти на уступки; Б) скомпрометировать оппозиционных Гитлеру генералов вермахта в глазах Гитлера; В) очернить советских военачальников в глазах Сталина и таким образом ослабить Красную армию.
Далее Эльф заявил, будто ему из личных разговоров офицеров абвера и гестапо известно, что ни одного эффективно действующего немецкого шпиона в настояшее время на территории СССР нет. Все попытки переброски и вербовки агентуры заканчиваются провалом. Эльф приводит слова Канариса: у нас нет никакого четкого представления о Советском Союзе и его военном потенциале, есть только разные степени незнания.
Эльф категорически утверждает, что переговоры между Троцким и Гессом невозможны из-за фанатичного антисемитизма Гесса и еврейской национальности Троцкого, а также потому, что ни Троцкий, ни Гесс не представляют сегодня реальной политической силы и переговоры между ними не имеют практического смысла.
В конце беседы Эльф сообщил, что для назначения следующей встречи необходимо поместить объявление в воскресном приложении „Берлинер Тагеблатт“. „Срочно отдам в хорошие руки щенка королевского пуделя женского пола. Возраст три месяца, окрас шоколадный, кличка Флора, нрав веселый. Звонить по вторникам и пятницам, в любое время“. В телефонном номере должны быть цифры 16 и 18. Текст должен быть набран жирным курсивом, обведен волнистой рамкой. После размещения вышеуказанного объявления с четырех до шести вечера Эльф будет ждать связи в кафе „Флориан“, Штайнплац, 8, Шарлоттенбург, каждый вторник с 16 до 18 часов. Опознавательные знаки – пачка французских сигарет голубые „Голуаз“, рекламный буклет универмага „Вертелль“. Пароль без изменений».
– Ай да Эльф, – пробормотал Илья и бесшумно хлопнул в ладоши. – Что бы я без тебя делал, умница Эльф?
Новость о регулярных контактах Канариса с Коновальцем следовало сию минуту внести в готовую сводку, не случайно Сокол начал сообщение именно с нее. Что касается генерала Скоблина, о нем давно было все известно. Генерал работал не только на гестапо, но и на НКВД.
Илья вставил в машинку чистую страницу и напечатал с пометкой «срочно» информацию о Канарисе и Коновальце.
Задребезжал аппарат спецвязи.
– Товарищ Крылов, я отправил вам срочное сообщение. Вы получили?
Голос начальника ИНО Слуцкого звучал глухо, напряженно. Илья представил, как он сидит в своем кабинете на Лубянке и обливается холодным потом.
– Да, Абрам Аронович, я все получил.
В трубке слышалось тяжелое дыхание. Слуцкий не решался продолжить разговор. Илья молча ждал.
– Нужно встретиться, – наконец выдавил Слуцкий. – Можете часам к десяти подъехать в Настасьинский?
– Постараюсь.
Как только он положил трубку, в кабинет вошел Поскребышев. На этот раз лысина его была сухой и бледной, толстые губы поджаты, подвижная обезьянья физиономия имела сероватый оттенок. Не глядя на Илью, он сипло крикнул:
– Давай!
– Сейчас, Александр Николаевич, одну минуту, – Илья вложил в папку листок с информацией о Канарисе и Коновальце, аккуратно завязал ленточки.
– Что ты возишься? Быстрей! – рявкнул Поскребышев и облизнул губы. – Будь на месте, понял? Вызвать может в любую минуту!
Он схватил папку и вылетел.
Оставшись один, Илья еще раз перечитал сообщение Сокола, сжал виски ладонями и пробормотал:
– Эльф, Эльф…
Глава шестнадцатая
Габи снилась Венеция, этот сон повторялся часто и оставался неизменным, в нем каждый раз с точностью кинохроники прокручивались одни и те же реальные события, то есть это был вовсе не сон, а воспоминание.
Габи любила Венецию, а с июня 1934-го считала этот город лучшим местом в мире. Она прилетела туда в составе журналистской делегации освещать официальную встречу Гитлера и Муссолини. Фланируя среди журналистов и дипломатов по фойе Гранд-отеля, где в королевских апартаментах должен был остановиться фюрер, она выронила блокнот, наклонилась и стукнулась головой о чью-то голову. Удар получился довольно сильный и болезненный. Распрямившись, Габи увидела перед собой молодого итальянца, он протягивал ей блокнот, который успел поднять первым, и виновато улыбался.
– Простите, фрейлейн, вам не больно? Наверное, стоит сразу приложить холод, чтобы не выросла шишка.
Он говорил по-немецки с легким акцентом. Она смотрела на него и не понимала, почему не может оторвать глаз. Вполне обычное мужское лицо, темные коротко остриженные волосы, узкий овал, тонкий нос с небольшой горбинкой, черные прямые брови.
Тогда, в июне 1934-го, и потом, много раз, наяву и во сне, Габи пыталась разгадать загадку дикого примагничивания ее к нему с первой минуты. Ему она никогда в этом не признавалась и повторяла про себя: «Без него было так спокойно, а теперь я пропала».
Ни наяву, ни во сне она не находила ответа, почему не может без него жить. Вначале надеялась, что наваждение пройдет, их роман закончится и она станет прежней фрейлейн Дильс, свободной и сильной, насмешливой и хитрой. Но надежда оказалась напрасной. Роман длился третий год, ее к нему тянуло так же неодолимо, как при первой встрече.
«Зачем это мне? Кто он, собственно, такой?»
– Меня зовут Джованни Касолли.
Он сунул ее блокнот в карман своего пиджака, взял с подноса проходившего мимо официанта стакан, достал носовой платок, завернул в него кубик льда, добытый из стакана, и приложил к голове Габи, точно к ушибленному месту.
Все это он проделал быстро, ловко и даже успел кинуть на поднос официанту какую-то мелочь. Габи подняла руку, чтобы самой держать холодную примочку, встретилась с его рукой, сказала:
– Габриэль Дильс… спасибо, мне вовсе не больно, а вам? Вы тоже ушиблись, у меня такая твердая голова…
Они стояли рядом, соприкасаясь плечами, в толпе, встречавшей фюрера и дуче, и шепотом, на ухо делились впечатлениями.
Фюрер в мятом сером дождевике и лаковых ботинках выглядел жалко рядом с дуче, облаченным в парадную военную форму, и было заметно, как его нервирует такой контраст. Он хотел нравиться Муссолини, дружить с ним. Габи знала, что в штаб-квартире нацистской партии в Мюнхене на столе Гитлера с давних пор красовался огромный бронзовый бюст Муссолини. В 1933-м, став рейхсканцлером, он повторял в интервью и публичных выступлениях, что испытывает глубокие дружеские чувства к дуче, а тот на вопрос, как он относится к Гитлеру, неизменно отвечал: «Мне нет до него дела».
Вечером во внутренних покоях Дворца дожей был дан концерт. Симфонический оркестр исполнял Верди и Вагнера. Предполагалось, что при выходе из концертного зала дуче и фюрера встретит восторженная толпа, но вечер выдался холодный, толпа замерзла и разошлась раньше, чем закончился концерт. Дуче и фюрера встретила пустая площадь, даже голуби разлетелись.
Габриэль и Джованни бродили по ночному городу, вдоль каналов. На набережной Неисцелимых он обнял ее, чтобы согреть, они не заметили, как начали целоваться, потом наняли гондолу, плавали до рассвета, закутавшись в жесткие колючие пледы.
Отель, в котором жила Габи, кишел агентами гестапо. Она успела к завтраку. Сонная, разнеженная, она сидела на веранде гостиничного ресторана, смотрела на залив, пила маленькими глотками крепчайший итальянский кофе, стараясь не заглушить вкус губ Джо, когда к ней подсел одышливый толстяк Густав Раух, исполнительный секретарь Имперской палаты прессы, верный песик Геббельса, и спросил:
– Фрейлейн Дильс, где вы провели ночь?
– Спала в своем номере, – равнодушно зевнув, ответила Габи. – А почему вас это интересует?
– Охрана доложила, что никто не видел, как вы вернулись в отель после концерта. Вы исчезли, ночная Венеция не самое безопасное место для молодой фрейлейн.
– Милый Густав, Венеция самое чудесное место в мире, ночью она особенно прекрасна, я бы с удовольствием погуляла по ночной Венеции, но было слишком холодно, я устала, легла спать.