– Не знаю точно, что он принимал, но он явно не должен был этого делать. Мы не выявили у него в крови нейролептиков, которые ему выписывали, зато обнаружили следы ЭТ-ЛАДА и бензодиазепинов.
Кертис непонимающе уставилась на нее.
– Одним из побочных действий бензодиазепинов являются суицидальные наклонности.
– Ого.
– А ЭТ-ЛАД – младший брат ЛСД. Две самые страшные гадости, которые только мог принимать в своем состоянии Арнольдс: вызывают галлюцинации и постепенную утрату контакта с реальностью. Это не считая синдрома отмены после нейролептиков. Уверена, чувак реально отъехал, наверняка он видел, как ожили фигуры на потолке!
Осознав, что она сейчас не в лучшей компании для обсуждения своего хипарского прошлого, она откашлялась и продолжила:
– Я послала образцы крови в Куантико для более углубленного анализа и попросила обыскать его квартиру на наличие любых лекарств.
– Я прослежу, чтобы все было сделано, – сказала Кертис, делая в блокноте пометку.
– Это все, что я имею на вашего Арнольдса, если, конечно, не считать очевидных вещей. Честно говоря, ситуация немного странная. Вообще-то труп должен оставаться на месте преступления, но в силу характера инцидента он оказался покрыт кровью и биоматериалом другого человека, так что его пришлось отвезти в отделение «скорой помощи» и там отделить. К нему, по сути, прикасалась чуть ли не половина Нью-Йорка. Поэтому уровень загрязненности трупа чужеродными субстанциями и посмертного влияния на него сторонних тел можно назвать как минимум проблематичным.
– А что с жертвой? – спросил Руш.
– Ноа Френч. Два дня назад в полицию заявили о его пропаже. Работал кассиром на Центральном вокзале, продавал билеты.
Ее слова, похоже, произвели на Руша впечатление.
– Чтобы выяснить это, нам не пришлось даже проводить никаких тестов, – продолжала Штурм, – у него на предплечье была татуировка: «K.E.F. 3-6-2012». Вероятно, сын или дочь. Мы проверили инициалы детей, родившихся в этот день в Нью-Йорке и получили искомый результат.
– Гениально, – улыбнулся Руш.
– Я тоже так подумала. Он находился в состоянии наркотического опьянения, у него в крови нашли опиат. Подробности в файле.
В этот момент Штурм отвлекло происшествие на рецепции.
– Она с вами?
Повернувшись, Руш и Кертис увидели Бакстер, яростно спорившую с рецепционистом, который явно понятия не имел, чего она хочет. Штурм встала, чтобы вмешаться, пока ситуация не стала критической.
Руш повернулся к Кертис и сказал:
– У нас есть неплохой след, нам необходимо поговорить с этим психиатром.
– Да. Обязательно, – ответила Кертис. Потом открыла в папке металлические колечки и вытащила распечатку.
– Эй, что вы делаете? – в замешательстве спросил Руш.
– Выполняю приказ.
– Утаивая улики?
– Оставляя наш первый прорыв достоянием исключительно ФБР и ЦРУ.
– Если честно, то мне это не нравится, – сказал Руш.
– Думаете, мне нравится? Но потому они и зовутся приказами, а не просьбами.
Штурм уже возвращалась обратно, за ней в фарватере следовала Бакстер. Кертис все еще сжимала распечатку.
– Спрячьте! – сказала она Рушу и сунула ему в руки.
– Не хочу! Я все ей расскажу.
– Не надо!
Пальто Руша лежало на спинке дивана. Кертис едва успела смять лист бумаги и положить ему в карман до того, как рядом села Бакстер. Проигнорировав неодобрительный взгляд Руша, Кертис сосредоточилась на продолжении отчета патологоанатома.
Перед этим Бакстер вместе с Леннокс отправилась на пресс-конференцию, устроенную, чтобы официально сообщить подробности происшествия на Центральном вокзале. Категоричный отказ назвать прессе имя агента, ответственного за смерть невиновного человека, ее, с одной стороны, удивил, с другой – впечатлил. Леннокс лишь подчеркнула, что единственным виновным был психически больной человек, который и спровоцировал смерть жертвы, вынудив выстрелить агента, действовавшего героически и в полном соответствии с протоколом.
Леннокс хватило ума выставить сотрудника своего ведомства жертвой, и журналисты быстро смягчили свой обвинительный тон. Бакстер внесла свою лепту, как обычно, по очереди выдавая отрепетированные ответы, когда ее спрашивали о ходе расследования.
Освободившись, она тут же вытащила телефон и увидела несколько новых сообщений. В соответствии с договоренностью, работавшие по делу команды передали ей медицинские данные на убийц тотчас по их получении. На данный момент она располагала сведениями об Эдуардо Медине, Доминике Баррелле и Маркусе Таунсенде. Она сразу отослала их Эдмундсу, а сама направилась в Центр судмедэкспертизы.
Телефон Эдмундса зажжужал, возвещая о том, что пришло три новых электронных письма. Увидев на экране имя Бакстер, он встал, пошел в туалет, заперся в кабинке и загрузил прикрепленные файлы. Быстро пробежал глазами первый и уже через несколько секунд нашел то, что искал. Открыл второй, пролистал несколько страниц и наткнулся на то же самое слово. После чего кликнул на третий и принялся читать. Внезапно у него загорелись глаза. Он выбежал из туалета и рванул к лифту.
Закончив разговор с патологоанатомом, Бакстер, Руш и Кертис вышли на Первую авеню, и тут у Эмили зазвонил телефон. На звонок любого другого человека она бы сейчас просто не ответила.
– Эдмундс? – сказала она, отходя на несколько шагов от коллег.
– Они все обращались за психологической помощью! – взволнованно закричал он вместо приветствия.
– Кто?
– Убийцы. Вот что их связывает! На сайте программы «С улиц к успеху» я прочитал, что всем желающим вернуться к нормальной жизни предлагаются консультации психолога. Это навело меня не некую мысль. В моих материалах о Патрике Питере Фергюсе говорится, что из-за существенных расходов на лечение больной матери у него было нервное расстройство. А вот дальше ни за что не догадаешься.
– Говори, не тяни.
– Маркус Таунсенд стал участником программы «С улиц к успеху» только потому, что там дополнительно предлагались тренинги личностного роста. У Эдуардо Медины началась депрессии, когда власти отклонили ходатайство об иммиграции его дочери, – накануне убийства он был на собрании группы анонимных алкоголиков. Доминик Баррелл был обязан еженедельно посещать психотерапевта в рамках плана по его социальной реабилитации.
Бакстер улыбалась. Эдмундс и на этот раз ее не подвел.
– А Гленн Арнольдс, что неудивительно, с детства имел серьезные проблемы с психикой, – возбужденно добавила она, – так или иначе, но мы уже приступили к поискам его психиатра.
– Ищите лучше: это попадание в самое яблочко! – почти закричал Эдмундс. – Ладно. Ну что, можешь сказать это.
– Что сказать?
– Что без меня ты бы пропала.
Бакстер дала отбой.
Кертис быстренько обсудила по телефону, как лучше устроить так, чтобы Бакстер осталась с Леннокс, а сама она вместе с Рушем отправилась в округ Уэстчестер к неуловимому доктору Бентхему. Но не нашла что сказать, когда Эмили, необычно радостная, подошла к ним и решительно заявила:
– Нам необходимо найти психиатра.
Руш посмотрел на Кертис и ухмыльнулся.
Глава 15
Воскресенье, 13 декабря 2015 года,
12 часов 22 минуты дня
– …Таким образом, если «азаз» переводится с древнееврейского как «сила», а «эль» – как «Бог», это аргумент в пользу того, что «Азазель» в данном случае означает «силу над Богом»… И здесь говорится, что так называемые темные твари, такие как летучие мыши, змеи и дикие собаки, «в особенности могут служить вместилищем для нечистых духов».
– Пожалуйста, давайте сменим тему, – жалобно произнесла Кертис с водительского сиденья, сворачивая с федеральной автострады, – если честно, то вы меня начинаете пугать.
Переключая утром на телевизоре каналы, Руш наткнулся на одно из бесчисленных выступлений пастора Джерри Пилснера и теперь целый день гуглил их удивительного подозреваемого.
Невероятным усилием воли Бакстер заставила себя не вмешиваться и проспала почти всю дорогу.
Они покатили по проселочной дороге, где к одиноким машинам тянули свои узловатые пальцы ветви голых деревьев.
– Хорошо… нет, вы только послушайте! – взволнованно сказал Руш, скользя пальцем по экрану телефона.
Кертис раздраженно фыркнула.
Бакстер проснулась и вытерла скопившуюся в уголке рта слюну.
– «Преследуемый архангелом Рафаилом, падший Азазель избавился от своих почерневших крыльев и рухнул в самую глубокую и мрачную пропасть из всех, которые когда-либо сотворял Бог. Погребенный под остроконечными скалами в самой далекой и суровой пустыне земли, он лежал в могиле, выложенной измочаленными перьями его загубленной мантии, обреченный больше никогда не видеть света и в день Страшного суда сгореть в адском огне».
– Спасибо за информацию, – зевнула Бакстер.
– Руш, я вас ненавижу, – сказала Кертис, поеживаясь.
– Еще пару слов, и все, – пообещал тот и прокашлялся: – «В этой непреходящей тьме Азазель впал в безумие. Неспособный разорвать цепи, он оторвал дух от скованного тела, чтобы вечно блуждать по земле тысячей разных душ».
Руш положил телефон на колени и сказал:
– Теперь мне и самому стало страшно.
Когда они свернули на заиндевевшую подъездную дорожку к дому Бентхема, на ветровое стекло машины осторожно опустились первые снежинки. Синоптики обещали во второй половине дня обильный снегопад, а ближе к утру и вовсе пургу.
Кертис подъехала по оставленной ими вчера колее к гаражу. Бакстер посмотрела на дом – он выглядел таким же необитаемым, как и накануне, разве что на лужайке виднелась цепочка глубоких следов.
– Здесь кто-то был, – с надеждой в голосе произнесла она с заднего сиденья.
Руш остановил машину, и они вышли на холод. Руш заметил, что из дома напротив за ними с любопытством наблюдает соседка, но надеялся, что она не станет их трогать. Однако женщина направилась в их сторону, дважды поскользнулась и чуть не упала на подъездной дорожке.