– Почти закончили. – Хлопнув его по плечу, она встает рядом и любуется узором из лески, протянувшимся от пола до потолка.
Тяжелые нити разной толщины сплетаются и наслаиваются друг на друга. Причудливые узлы удерживают нити под определенным углом или нужным изгибом. На паутине то тут, то там развешаны крохотные кусочки плоти.
Слоан достает из коробки на столе пару латексных перчаток, рулетку и два отрезка тонкой рыболовной лески. Негромко мурлыча в такт песне, звучащей из портативной колонки, она привязывает одну из нитей к паутине над головой Торстена, рулеткой отмеряет от нее метр и прикрепляет вторую. Закончив с приготовлениями, она подходит к столу и, заметив мой восхищенный взгляд, зловеще улыбается.
– Лучше отвернись, красавчик.
Подцепив хлебную тарелку с глазными яблоками за бортик, она подтягивает ее к своему краю стола.
– Не дождешься. Я не брезгливый.
– Точно?
Желудок неуверенно екает.
– Потерплю.
Слоан пожимает плечами и осторожно, даже бережно поднимает глазное яблоко с тарелки.
– Точно-точно?
– Выбор у меня невелик: или смотреть, как ты мастеришь украшения из частей тела, или идти на кухню к безмозглому Дэвиду. Поэтому не тяни.
– Как скажешь.
Слоан подходит к паутине и аккуратно обматывает одну из нитей вокруг глаза, закрепляя его на прозрачной конструкции.
– Неужто ты сотворила все это за пару часов? – удивляюсь я.
Стоя ко мне спиной, она сосредоточенно завязывает леску в узел. Подол платья немного задрался. В штанах твердеет, стоит только представить, как упругая задница ляжет мне в руки.
– Заготовки я делаю в отеле. Так проще: можно приклеить их на пленку, свернуть в рулон, а потом, на месте, снять, – отвечает она, кивая в сторону скомканных кусков полиэтилена на полу возле стены. – Я сразу решила, что повешу паутину в столовой, поэтому зашла на сайт недвижимости и уточнила размеры комнат.
Слоан подходит к столу, берет второй глаз и, одарив меня очередной застенчивой улыбкой, возвращается со своим трофеем к паутине. Как и в предыдущем случае, она обматывает белый кругляш тонкой леской, а затем отходит на пару шагов, чтобы полюбоваться получившимся шедевром.
– Вуаля! – восклицает она в самое ухо Торстену. Тот и не дергается.
Слоан приглядывается к нему, теребит за окровавленную руку, привязанную к подлокотнику кресла, но, поняв, что он не собирается приходить в себя, вздыхает и поворачивается ко мне.
– Никакой выносливости. В пятый раз теряет сознание. Многие мои жертвы были намного крепче.
– В конце концов, ты вырезала ему…
– Выдавила, Роуэн. Я выдавила ему глаза.
– Ты выдавила ему глаза. Хотя… не знаю… судя по левой дыре, без скальпеля не обошлось.
Нахмурившись, Слоан задирает Торстену голову и придирчиво изучает пустые глазницы. Я еле сдерживаю ухмылку.
– Левый – это с какой стороны смотреть? С его или с моей?
– С его.
– Ничего подобного. Все идеально! – возмущенно бурчит Слоан. Скептически сведя брови, она оглядывается через плечо и замечает, как я давлюсь от смеха. – Идиот!
Еще не отойдя от наркотической вялости, я не слишком успешно пытаюсь увернуться от брошенной в меня рулетки. Слоан силится сделать вид, будто ужасно рассержена, но все равно не может скрыть улыбки.
– Ты как-то раз говорила, что твоя паутина – это карта, – вспоминаю я, потирая ушиб на предплечье.
Слоан кивает.
– Что ты имела в виду?
Ухмыльнувшись, она подходит ближе, снимает перчатки и заглядывает в глаза. На щеке проступает ямочка. Слоан протягивает ладонь.
– Давай покажу, если ты в состоянии удержаться на ногах и не облевать все вокруг.
Я шлепаю ее по ладони; она снова протягивает руку, и на сей раз я за нее хватаюсь. Когда встаю, комната начинает кружиться. Слоан терпеливо ждет, давая мне время прийти в себя. Пол под ногами наконец обретает твердость, однако Слоан все равно придерживает меня за плечо. Мы подходим к ее произведению искусства.
– Это масштаб, – говорит она, указывая на глаза, висящие над бессильно склоненной головой Торстена. – На моей карте один метр равен десяти километрам.
От Слоан исходит тепло вперемешку с ароматами имбиря и ванили. Подведя меня к первому слою лески, она заходит мне за спину и, положив руки на плечи, приподнимается на цыпочки, чтобы лучше видеть рисунок.
– Постарайся представить карту в трех измерениях. Первый слой – городские улицы. Второй – реки и болота. Третий – земля. – Она бережно обхватывает мою голову и поворачивает так, чтобы я видел все слои паутины с развешанными по ней кусками плоти под нужным углом. – Если бы эти идиоты-следователи наконец поняли мои подсказки, то загрузили бы фотографию каждого слоя в специальный софт для геодезистов и сумели бы восстановить топографическую карту. Кусочек из грудины в самом центре паутины – его дом. Остальные части тела – места, где он похищал своих жертв. – Слоан указывает на клочок кожи, обмотанный рыболовной леской. – Например, это мужчина по имени Беннет, которого он убил два месяца назад. Я сняла кожу с бицепса. «Б» – значит Беннет.
Я смотрю на Торстена – тот вяло шевелится. У него отрезан рукав, и под ним алеет участок оголенной плоти.
– Какой труд… – бормочу я.
Слоан убирает руки и встает рядом. Она смотрит на меня, заливаясь румянцем, но все-таки ухмыляется и закатывает глаза.
– По-твоему, лучше вязать крючком и кормить двенадцать кошек, а еще гонять с лужайки соседских детей?
– Ни в коем случае. – Я поворачиваюсь к ней, стойко выдержав тяжелый взгляд. – Хотя насчет детей согласен. Не люблю детские крики. Но, Птичка, – чтобы такое?.. Это шедевр!
Ее глаза теплеют. Уголки губ дергаются в чуть заметной улыбке. Она так близко, что тянет податься вперед и втянуть носом ее запах. Поцеловать. Запустить руку в черные как смоль волосы. Сказать, что считаю ее гениальной, хитрой и чертовски красивой. Что мне с нею весело. Что, несмотря на мерзкое самочувствие, я ужасно жалею, что нынешняя игра подходит к концу и нам надо расстаться. Какие бы ни были у нас отношения, мне мало. Я хочу большего, но боюсь, что если сделаю первый шаг, то оттолкну ее. Учитывая, как стремительно Слоан сбежала в ресторане и как долго я уговаривал ее вернуться, рисковать нельзя.
Поэтому я отхожу на пару шагов и прячу мысли за наглой ухмылкой.
– Странно, что у тебя нет двенадцати кошек. На вид ты настоящая кошатница.
Слоан толкает меня в плечо, и я смеюсь.
– Да пошел ты, красавчик.
– Завела бы в инстаграме [2] блог про кошачьи туалеты – заработала бы целое состояние.
– Я собиралась оказать тебе честь и позволить убить этого напыщенного ублюдка, но теперь не дождешься!
Бросив на меня последний взгляд – не такой уж, впрочем, и злой, – Слоан поворачивается и идет к столу, чтобы надеть новую пару латексных перчаток и взять скальпель. Торстен шевелится и стонет. Слоан снимает пробку с флакона с нашатырем и сует ему под нос.
– Пожалуйста, хватит, не надо…
– Знаешь что, Торстен… или Джереми? Так ведь тебя зовут на самом деле, да? Джереми Кармайкл.
Слоан встает рядом и поворачивается к своей паутине лицом, затем поднимает руку и легонько прикасается к подвешенному глазу.
– Ты похож на человека, которого я знала давным-давно…
Торстен вопит громче, почти визжит: Слоан ведет кончиком лезвия по его шее. Вслед за ним тянется красная царапина, и я с улыбкой гляжу, как незадачливый каннибал бьется в конвульсиях. Я хорошо изучил Слоан и знаю, что она будет делать дальше: одним взмахом рассечет вену и оставит жертву истекать в кресле кровью.
Последний мазок кисти на идеальном холсте.
– Тот человек заманивал к себе людей. Сулил им покой и защиту. А на самом деле лишал и того, и другого, – говорит она, с презрением глядя на трясущегося Торстена. – Совсем как ты, правда? Ты обещал нам вкусный ужин и приятную компанию, а сам одурманил и хотел убить. Вот незадача, вышло не так, как ты планировал.
– Прошу, пожалуйста, прости меня, я не…
– Дэвид, наверное, тоже умолял, когда ты решил поиграть в доктора и устроить ему лоботомию? Готова поспорить, что он орал во весь голос, а ты наслаждался. Самое забавное, мистер Кармайкл, что у нас с тобой много общего. Открою маленький секретик. – Слоан, сложив губы в убийственно красивую улыбку, наклоняется и шепчет ему на ухо: – Я тоже люблю, когда мои жертвы умоляют их отпустить.
– Нет, нет, нет, ты не понимаешь… Дэвид! Дэвид, помоги мне!
Крики остаются без ответа. Слоан отходит в сторону и меняет скальпель на дамасский клинок. Торстен, не переставая истошно вопить, слепо вертит головой, не понимая, куда она делась. Слоан неслышно, не издавая ни звука, подкрадывается к нему сзади. Она движется плавно, будто летящая сова: бесшумно и грациозно, хищно и решительно.
– Человек, которого ты мне напоминаешь, тоже притворялся душкой, однако внутри у него жил дьявол. Он искал талантливых детей и обещал развить их способности. Сулил своим ученикам прекрасное будущее. Говорил, что подарит им возможность поступить в самые престижные университеты мира. А поскольку моих родителей никогда не было рядом, они не видели, какой ценой мне обходится талант.
Я всегда думал, что мое сердце зачерствело насквозь. Слоан Сазерленд доказала, что это не так.
Ее слова эхом стучат у меня в голове, а воображение уносит в темные ужасающие дали. Сердце, колотясь о ребра, проваливается, оставляя вместо себя черную дыру, которая с каждым ударом пульса наливается жаром.
– Я все вытерпела. Все пережила. Многому научилась. Например, прятать боль и ярость, чтобы жить среди людей. Молчать, выворачивая себя наизнанку. Но знаешь, какую цену заплатить я не сумела? – спрашивает она, останавливаясь за спиной у Торстена.
Улыбка гаснет. Слоан смотрит перед собой, и глаза у нее в тусклом свете свечей кажутся черными. Голос становится грубее, более хриплым.