– Понятия не имею, – пожимает она плечами. Судя по всему, этот вопрос ее не волнует, и решать его должен я. – Если он не объявлен в розыск, то просто забери парня с собой.
– Это не Уинстон. Нельзя запихнуть его в кошачью переноску и сдать в багаж.
Слоан вздыхает, пытаясь сдержать смех, который отчаянно рвется на волю.
– Я не нашла сведений о пропавшем человеке, подходящем под его описание. Если Торстену понадобился слуга, значит, он выбрал бродягу, которого никто не хватится. Скажи, что он твой брат. Вряд ли Дэвид станет возражать.
– Это плохая идея! Просто отвратительная.
– Тогда сдай его в больницу и уезжай. Когда о нем расскажут в новостях, вернешься и попросишь отдать беднягу тебе под опеку. Скажешь, что тебя тронула его история.
– Ни за что! – Я смотрю на Дэвида; тот наблюдает за нами без малейшей искры интереса или понимания. – Не обижайся, приятель.
Он не отвечает.
Я провожу ладонью по лицу и с мольбой гляжу на Слоан.
– Слушай, это здорово, что ты хочешь ему помочь. Правда. Но твоя затея слишком сложная. Дэвиду лучше остаться в Калифорнии. Наверняка у него здесь родные. Его ищут, о нем станут заботиться. Мы даже не знаем, что он умеет делать!
– Ну, посуду мыть он научится.
Не слушая меня, Слоан подходит к Дэвиду, берет его за руку, и он переводит на нее взгляд.
– Пожалуйста, иди за мной.
Плавно соскочив со столешницы, парень шагает вслед за девушкой. Я отхожу в сторону, пропуская их к гигантской посудомоечной машине. Слоан берет несколько тарелок и передает их Дэвиду, с ободряющей улыбкой подтолкнув его к столу. Чертова ямочка на щеке сводит меня с ума, наполняя душу волнением.
– Дэвид, поможешь с посудой? Надо поставить тарелки на стол, затем открыть машину вот так…
Она показывает, как укладывать посуду. Дэвид повторяет за ней, причем довольно ловко. Он успешно выполняет все последующие действия, а по окончании цикла вынимает чистую посуду и выставляет на стол.
– Умница! Ты молодец, Дэвид. Вот видишь, Роуэн? Он справился.
Когда Слоан улыбается, я готов застонать.
– Господи… Ты как ребенок, выпрашивающий конфетку.
– Пожалуйста. Ну пожалуйста! Пожалуйста! Самую вкусную и обязательно с вишенкой, – шутливо говорит она, подходя ближе.
Тонкие ладони ложатся поверх моих в совершенно нехарактерном для нее жесте, а кроваво-красные ноготки словно когти впиваются в кожу.
– Я даже засчитаю тебе победу в прошлом году, чтобы не было вопросов. Все, что пожелаешь!
Я сглатываю комок: хочется либо наброситься на нее с поцелуями, либо сбежать, однако ноги словно врастают в пол.
– Все, что пожелаю? – Я скептически щурю глаза.
Она кивает, но с явным сомнением: видимо, поняла, что сболтнула лишнее.
Я медленно растягиваю губы в улыбке.
– Уверена? На сто процентов?
Я ухмыляюсь. Дэвид звучно рыгает. Улыбка тут же исчезает с моего лица.
– Господи. Я наверняка об этом пожалею…
Слоан прыгает от радости.
– Здесь надо навести порядок, – предупреждаю я.
– Знаю.
– Ты поможешь.
– Естественно. Если помнишь, я вымыла миску с твоей блевотиной.
– Ладно, договорились… – выдыхаю я со стоном.
Слоан принимается скакать на месте и восторженно попискивать. Никогда не видел, чтобы она так радовалась: причем не столько из-за Дэвида, сколько из-за того, что добилась своего.
– Спасибо! – выдыхает она и, подпрыгнув в очередной раз, целует меня в щеку.
Слоан пытается скрыть легкий румянец на щеках, с нарочитой рьяностью принимаясь за уборку, но я вижу застенчивую улыбку, с которой она глядит в мою сторону, прежде чем опустить голову и уйти в столовую.
На то, чтобы уничтожить следы нашего пребывания в доме, уходит не один час. После я учу Дэвида пользоваться посудомойкой, загрузив ее несколько раз подряд, и наконец мы все выходим на улицу.
И некоторое время молча стоим, глядя на немногочисленные звезды, пробивающиеся сквозь смог города, что раскинулся за темными холмами. Несколько часов назад казалось, что на нас обрушилась вселенная и вся ее мощь сосредоточилась в узком лезвии ножа. Теперь мы – лишь мимолетный вздох вечности под сиянием звезд.
Тишину нарушает голос Слоан.
– Думаю, нас можно официально считать лучшими друзьями.
– Правда? Когда устроим первую тренировку в гараже?
Она хмыкает, глядя под ноги. В свете уличного фонаря на щеке тенью выделяется ямочка. Сердце у меня пропускает удар.
Ее улыбка быстро гаснет.
– Кстати, я соврала, – произносит вдруг Слоан.
Я пытаюсь перехватить ее взгляд, но она отворачивается, поэтому я запечатлеваю в памяти изящный женский профиль – каждый его штришок. Знаю, что впереди самое сложное. Она уйдет, как в прошлом году. Как тогда, в ресторане…
– Когда именно? – спрашиваю я.
Слоан шумно сглатывает, поворачивается ко мне и заглядывает в глаза; приподнимает уголки губ в меланхоличной улыбке, в результате чего на щеке опять проступает чуть заметная ямочка.
– Тогда, в Бостоне. Я приезжала вовсе не из-за работы.
Прежде чем я успеваю вникнуть в их смысл или спросить, что она имеет в виду, Слоан закидывает ремень сумки на плечо и уходит.
Ненавижу этот момент. Меня буквально раздирает на части.
– Увидимся через год, Палач. – Она садится в машину и исчезает в ночи.
«Я тоже соврал», – хочется сказать мне. Но уже некому.
Кусочки мозаики
Слоан
– Нужны сиськи!
– Ты серьезно?
– Обязательно!
Скептически оглядев черное платье, я смотрю на экран ноутбука: Ларк, взявшись за грудь, выразительно ее приподнимает.
Я протяжно выдыхаю. Сердце колотится как бешеное.
Господи! Остался всего час…
– Слоан, играй по-крупному! – вопит из динамиков Ларк. – Поэтому сиськи – вперед!
Я испускаю громкий стон, смиряясь со своей участью.
– Ладно…
– И выше голову!
Нерешительно хохотнув, я достаю из чемодана то, что Ларк называет платьем на крайний случай – облегающий коктейльный наряд из кроваво-красного бархата в винтажном стиле, с черным фестончатым кружевом по краю глубокого выреза. Он сидит на мне как влитой.
Я влезаю в платье, стараясь не попадать в объектив камеры, надеваю черные туфли и смотрю на свое отражение в большом зеркале рядом с телевизором. Отчего-то чувствую себя героиней старого фильма. Глубоко вздохнув и разгладив складки на животе, подхожу к камере.
– То что надо! – радостно восклицает Ларк, подпрыгивая на краю кровати у себя дома в Роли. – Выглядишь шикарно. Только волосы распусти. И завей локоны. Будешь как звезда! Как две звезды! По одной за каждую сиську!
Будь Ларк здесь, в Бостоне, не преминула бы налепить пресловутые звезды мне на грудь. У нее при себе всегда есть наклейки (в свободное от гастролей время Ларк работает с детьми музыкальным терапевтом), и она не стесняется лепить их на всех подряд.
– Нервничаешь? – спрашивает она, когда я беру ноутбук и несу его в ванную, где собираюсь делать прическу.
– Нет, с чего бы?.. – отвечаю я, и Ларк скептически вздергивает бровь. – Мне очень страшно.
А еще я волнуюсь. Сильно. До тошноты.
С момента нашей последней встречи с Роуэном прошло восемь месяцев. Первые полгода мы общались почти каждый день: иногда обменивались сообщениями, иногда присылали друг другу картинки, интересные статьи и всякие смешные видео, иногда созванивались по видеосвязи. Однако в последнее время Роуэн работает над открытием нового ресторана, и времени на разговоры у него почти нет. Порой он неделями не отвечает.
Казалось бы, меня должно все устраивать. Я предпочитаю сторониться людей. Даже с Ларк сблизилась отнюдь не сразу, хоть мы и учились в одной школе. Ей пришлось долго искать ко мне подход. Но теперь без подруги я не мыслю жизни.
И без Роуэна тоже…
– Спорим, что твои сиськи ему понравятся? – говорит Ларк.
Я смеюсь.
– Он их видел. – Я включаю щипцы и пальцами наношу на волосы крем для укладки. – Одними сиськами его не взять.
– Возьмешь убийствами, кровь он тоже любит.
Закатив глаза, я укоризненно смотрю на экран.
– На сиськах и убийствах отношений не построишь, Ларк. Математика не складывается.
Мы обе молчим. Я накручиваю первые локоны. Насчет убийств Ларк, разумеется, шутит. Я это понимаю. А еще понимаю свои чувства к Роуэну. Чем чаще мы разговариваем, чем активнее общаемся, тем сильнее я скучаю. И вообще не могу представить без него свою жизнь. Это пугает. Я боюсь, что дружбы мне станет мало, – и от одной этой мысли по коже бежит ледяной озноб.
Удивительно: я давно потеряла чувство страха. Так откуда же во мне тревога? Почему она обжигает кожу, мурашками скользит по рукам и заставляет сердце биться чаще?
Я знаю почему.
Потому что, кроме Ларк, у меня нет близких людей.
Скорее всего, я не заслуживаю любви.
– Эй! – тихо говорит Ларк, и ее голос вытягивает меня из пучины мрачных мыслей. – Все будет хорошо.
Я киваю, глядя перед собой в зеркало, и сосредоточенно накручиваю очередную прядь на раскаленный металл.
А если я неправильно поняла Роуэна? Вдруг я ему совсем неинтересна? И он ничего ко мне не испытывает? Вдруг решу спровоцировать его и все разрушу? И он скажет, что не хочет меня знать?
Может, развернуться сейчас и уйти? И если…
Если, если, если…
– Слоан! Не зависай, поговори со мной!
Я поворачиваюсь к экрану. Картинку на нем вижу плохо – ее размывает от слез. В горле растет комок.
– У него такая активная жизнь, Ларк. Уйма друзей. Ресторан. Скоро откроется еще один… Братья. А я… – Пожав плечами, большим пальцем провожу по ресницам. – Не знаю, что могу предложить ему я.
– Ох, милая!.. – Ларк прижимает к груди руку. Губы у нее дрожат, и все же она, напустив на себя решительный вид, берет ноутбук и приближает камеру к лицу. – Слушай меня внимательно. Ты замечательная, Слоан Сазерленд! Умная, храбрая и преданная до мозга костей. Ты знаешь, чего хочешь, и любой ценой добиваешься своего. Ты готова работать до упаду. А