Зал украшен ярко-белыми лентами и тропическими цветами. Наш столик стоит в середине второго ряда, неподалеку от сцены. За стойками разливают напитки; люди за столиками смеются и разговаривают, из динамиков по периметру зала звучит приятная мелодия. На малой сцене в дальнем углу музыканты настраивают инструменты, рядом переливается огнями танцпол.
Мы берем напитки и пробираемся сквозь растущую толпу. Роуэна постоянно окликают друзья, рестораторы, юристы, спортсмены, клиенты и просто случайные знакомые. Он в родной стихии: смеется, улыбается ярче здешних ламп, заражает своей энергией. Этот мужчина без зазрения совести способен зарезать любого своего собеседника – и обладает редким талантом располагать к себе людей, ни на секунду не роняя маски.
Да, он в родной стихии, а вот мне здесь неуютно.
Во время охоты я умею вести светские беседы, потому что передо мной стоит конкретная цель, но общаться с людьми, которые не имеют грехов за душой, мне непривычно. Впрочем, в компании Роуэна это дается намного легче. Он помогает наладить первый контакт, найти общий язык. «Ваш новый альбом отлично продается… Вы знаете, что Слоан – близкая подруга Ларк Монтегю?» Или, например, «Слоан утром вылетает в Мадрид… Вы же были там в прошлом году?» Я поддерживаю разговор, чувствуя себя не просто безмолвной спутницей, приглашенной ради компании. Роуэн помогает мне выйти, расширить зону комфорта.
Все это время он не выпускает меня из рук: обнимает за талию, если мы стоим, придерживает за локоть или за ладонь, когда куда-то движемся. За ужином неотрывно смотрит на меня, хоть и сидит совсем рядом; согревает улыбкой и взглядом; пальцем скользит по внутренней стороне запястья, а когда его вызывают на сцену, чтобы вручить стеклянный кубок в виде слезы, то во время награждения подмигивает мне и улыбается.
Затаившаяся в груди боль с каждым мгновением становится острее.
Ужин окончен, начинают играть музыканты. Некоторые гости выходят на танцпол, другие остаются за столиками. Роуэн идет к стойке, чтобы взять нам выпивку, но по пути втягивается в разговор. Я оживленно болтаю с нашими соседями по столу, краем глаза поглядывая на высокого красивого мужчину, который, словно пламя, высасывает из зала воздух.
Он знает мои самые темные секреты, а я – его. Мы оба – те еще твари и, возможно, не заслуживаем того, что есть у других. Ни счастья. Ни любви. Ни близких. Однако я не могу перебороть в себе чувств, которые испытываю, когда вижу Роуэна во всех его ипостасях: и блистательным ресторатором, и проклятым убийцей. Может, я слишком грешна и не заслуживаю любви, но все равно хочу ее. Простой дружбы мне мало.
Резким движением, сама не соображая, что делаю, я встаю из-за стола и иду к Роуэну. Он стоит спиной, в одной руке держа бокал с шампанским, в другой – виски со льдом, разговаривает с какой-то парочкой и еще одним мужчиной – кажется, инвестиционным брокером. Я останавливаюсь рядом и, воспользовавшись паузой в разговоре, беру Роуэна под локоть. Сознание словно расщепляется надвое, и я наблюдаю за собой со стороны.
– Ох, прости. – Роуэн с чуть застенчивой улыбкой протягивает мне бокал. – Мы немного заболтались.
– Ничего страшного. Не буду мешать.
Роуэн не дает мне отойти. Он что-то говорит: мол, я вовсе не мешаю, но из всей фразы я могу разобрать только пару-тройку слов, остальное тонет в музыке и оглушительном стуке сердца. Я сглатываю комок, невольно задержавшись взглядом на его губах, через силу поднимаю голову и смотрю в глаза.
– Потанцуем?..
Роуэн в первое мгновение удивляется, потом в глазах у него вспыхивает искра, а уголок губ дергается в чуть заметной улыбке. Той самой, дьявольской, с которой он встретил предложение Торстена прогуляться по саду.
– С удовольствием, – говорит он, забирает у меня бокал, ставит напитки на соседний столик и ведет сквозь толпу.
Когда мы выходим на танцпол, музыканты начинают играть новую песню: более медленную, но притом энергичную и не слишком заунывную, чтобы раскачиваться под нее в обнимку. Кое-кто из танцующих уходит, другие разбиваются на пары. Роуэн непоколебимо шагает вперед, держа меня за руку, пока мы не оказываемся в самом центре среди прочих пар и не встаем лицом друг к другу.
– Ты, наверное, и танцуешь прекрасно… – бурчу я, когда он кладет руку мне на бедро, а другой обхватывает пальцы, сковывая их крепкой и надежной хваткой.
Роуэн улыбается и ведет меня за собой: без лишней затейливости и показушности, просто поймав нужный ритм и подстроившись под музыку.
– С тобой явно не сравнюсь.
Я приподнимаю наши сцепленные руки, и он, поняв намек, крутит меня вокруг своей оси, отпускает на миг, чтобы тут же с усмешкой притянуть обратно.
– Кто знает. Возможно, мы оба неплохо танцуем, – говорю я и долго смотрю ему в глаза, а потом, не выдержав, отворачиваюсь.
Я остро чувствую, как дрожит воздух от напряжения. Рука на спине крепче вдавливает меня в мужское тело. В ответ я невольно сжимаю пальцы у него на плече. С каждым вдохом Роуэн задевает мне грудь. Дыхание греет мне шею. Хорошо, что волосы убраны назад. Глаза сами собой закрываются. Я наклоняю голову. Хочу еще один поцелуй – прямо туда, где бьется пульс; хочу знать, что это была не случайность, не мимолетный порыв, а…
– Слоан… – шепчет Роуэн мне на ухо.
– Да… – прерывисто выдыхаю я в ответ.
– Хочешь повеселиться всерьез?
Я распахиваю глаза. Голос у него звучит твердо и уверенно, совсем не как у меня: срываясь от желания и бушующих страстей.
Ничего не ответив, я отстраняюсь, невольно выдав смятение. На губах у Роуэна играет дьявольская ухмылка. Та самая, которую я видела прежде.
– Лысый очкарик в красном галстуке. У меня за спиной, – говорит он.
Я сканирую взглядом пространство и замечаю подтянутого мужчину лет пятидесяти в дорогом костюме. Он танцует с немолодой женщиной, светлые волосы которой убраны в гладкую прическу.
– Доктор Стефан Ростис, – прижавшись губами к уху, шепчет Роуэн. – Серийный убийца. За пятнадцать лет работы в Бостоне прикончил по меньшей мере шестерых пациентов. А может, и больше, когда жил во Флориде. Давай с ним посчитаемся. Вместе. Прямо сейчас!
Ноги, вмиг став деревянными, меня больше не слушаются. Кусочки мозаики, которые я собрала в голове, вдруг разлетаются и складываются в совершенно новую картинку.
Я все неправильно поняла.
Я все придумала.
Мы замираем посреди танцпола. Роуэн отпускает меня и с заметным волнением заглядывает в лицо.
– У меня отличный план. На таких мероприятиях Ростис никогда не задерживается. Можно схватить его, прикончить, а потом вернуться, и никто не заметит нашего отсутствия. Идеальное алиби.
– Я… м-м-м…
Мысли умирают, не успев попасть на язык, и я, откашлявшись, начинаю снова, надеясь, что голосу хватит сил, которых во мне попросту не осталось.
– У меня не самый подходящий наряд, – говорю я, глядя на красный бархат, мерцающий в свете ламп.
– Всю грязную работу я сделаю сам.
Впервые я не испытываю желания убивать. Просто потому, что ждала совершенно другого. Не такие планы у меня были на сегодняшнюю ночь.
– Эй, все нормально? – спрашивает Роуэн. – Я думал, красное платье ты надела в качестве намека. Не переживай, на ткань не попадет ни капельки, я прослежу.
Сердце сжимается, как лист бумаги в кулаке.
– Если не хочешь… – В каждой нотке голоса отчетливо сквозит разочарование. До Роуэна доходит, что у меня были иные планы на сегодняшний вечер. – Я думал, ты сразу догадалась, зачем я тебя пригласил.
– Нет. Не догадалась.
Пауза растягивается на тысячу лет. Я смотрю вниз, под ноги. Роуэн пальцем приподнимает мне подбородок и в замешательстве разглядывает мое лицо: раскрасневшиеся щеки, остекленевшие глаза, сжатые в тонкую линию губы.
– Ты… ты не знала, зачем я зову тебя в Бостон?
– Да, представь себе: «приезжай, будет весело» вовсе не означает «давай расчленим какого-нибудь маньяка». Если я правильно пользуюсь словарем.
– …И все равно приехала?
Я сглатываю и хочу отвернуться, но Роуэн не пускает. Он занимает собой все пространство, переполняет чувства, и, как ни хотелось бы мне раствориться в пустоте, он не позволит.
На него снисходит озарение: мозаика сложилась иначе.
– Твою ж мать…
Хотя я почти не слышу голоса за окружающим гомоном и музыкой, каждое слово шипами вонзается мне в кожу. Роуэн, отпустив мой подбородок, подходит ближе, нависает надо мной и заглядывает в глаза.
– Слоан… – тихо произносит он. – Ты приехала…
Я не знаю, что он хочет этим сказать, и спрашивать не рискую. Его взгляд прикован к моим губам, с которых слетает дрожащий выдох. Роуэн поднимает руку, убирает волосы с плеча, и кончики пальцев, испуская электрический заряд, медленно скользят по моей шее.
Он наклоняется. Не дает отвести взгляд. Губы замирают в миллиметре от моих…
В кармане у него пронзительно пищит телефон.
– Черт!
Роуэн выпрямляется, и наш несостоявшийся поцелуй улетает в другое измерение, где Палач и Дрозд наконец дали себе волю.
В моей же реальности Роуэн разжимает руки, жмурится на миг, вытаскивает телефон и принимает вызов.
– В чем дело? – спрашивает он, еле сдерживая нервный вздох. – Что значит взорвалась?.. Все живы? – Он проводит рукой по волосам, заметно растрепавшимся к концу вечера. Во время разговора не сводит с меня сосредоточенного и донельзя мрачного взгляда. – Уже еду.
– Что-то случилось? – спрашиваю я с горько-сладкой улыбкой.
– Надо ехать. Немедленно. Прости.
– Может, мне с тобой?..
– Нет, – неожиданно резко бросает Роуэн, но тут же берет меня за руку, словно извиняясь за грубость. – У кондитеров взорвалась плита. Слава богу, все живы. Тебе там делать нечего. Извини.
Кивнув через силу, я выдавливаю улыбку.
– Жаль, что вечер пошел не по плану.
– Мне тоже. Очень жаль. – Роуэн морщит лоб и качает головой. – Ты оставайся, потанцуй. Я вызову такси к ресторану и пришлю номер водителя, чтобы ты вернулась в отель, когда захочешь.