– У меня было столько идей… – Я раздраженно спихиваю мамашу Мид на пол. – Может, удастся его откачать?
– Приступай, если хочешь; я искусственное дыхание делать не буду.
Я обиженно роняю плечи, и Роуэн хохочет.
Затем перешагивает через Харви и встает рядом, протягивая мне руку.
– Пойдем. Адреналин скоро выветрится, и плечо начнет болеть. Давай сожжем этот дом к чертям и свалим, пока девчонка не вызвала полицию. Надо забрать вещи в отеле. Ехать нам долго.
Я кладу ладонь ему в руку, и Роуэн поднимает меня на ноги.
Я обвожу взглядом его лицо. Хочу запомнить каждую черточку: от темных бровей и синих глаз с чуть заметными морщинками в уголках до крошечной родинки на скуле и блестящих мокрых волос. Но больше всего хочу запомнить тепло его поцелуев.
Роуэн отворачивается слишком быстро, однако моей руки не отпускает, даже когда ведет меня в дом.
– Нам? – спрашиваю я, сквозь дымку адреналина только сейчас заметив в его словах странную оговорку. – Куда мы поедем?
– В Небраску. К доктору Фионну Кейну. К моему брату.
Следы
Роуэн
Слоан спит рядом на пассажирском сиденье, укрывшись пледом, который я забрал в отеле. Черные волосы рассыпаны по распухшему плечу. Под бретелькой бюстгальтера лежит пакетик со льдом; он давным-давно растаял, но мне не хватает духу заменить его – вдруг разбужу?
Когда я смотрю на нее, то не могу понять, что, собственно, испытываю: мои переживания сплетены в слишком тугой комок. Страх сливается с надеждой; забота – с желанием контролировать, зависть – с грустью. Слишком много эмоций, слишком плохо они сочетаются друг с другом. Например, желание отключить чувства накладывается на стремление их взращивать. Все это сводит меня с ума.
Буря в душе становится сильнее. Слоан проникает в любую мою мысль. Когда ее нет рядом, мне не хватает чего-то важного. Я боюсь за нее. Вижу ее в кошмарах. Вчера и вовсе чуть не потерял…
Нас связывает жажда крови. Затеянная мной игра придает жизни особый смысл, однако моя одержимость этой девушкой толкает к обрыву, с которого немудрено сорваться и свернуть себе шею.
Слоан вздрагивает во сне, и проклятое сердце в груди переворачивается. Оно не знает покоя с тех самых пор, как я увидел ее на пороге ванной в доме Бриско: веснушчатую, мокрую, с растрепанными волосами и в завязанной на животе футболке «Пинк Флойд». Всякий раз, как думаю о ней, сердце вспоминает, что не такое уж оно и каменное.
– Тише, тише, – приговариваю я, когда Слоан стонет, почти скулит, и опускаю руку ей на бедро, чтобы успокоить не только девушку, но и себя. – Ехать еще пару часов.
Она ерзает, болезненно морщится и жмурит глаза. Садится ровнее, и одеяло сползает на пол. Я снова ее укрываю. Девушка в ответ слабо улыбается. Не дожидаясь просьб, я протягиваю ей бутылку воды и горсть таблеток.
– Как же мне хреново… – бормочет она и снова закрывает глаза, глотая обезболивающее.
Я отвечаю задумчивым хмыканьем, и Слоан бросает в мою сторону недовольный взгляд.
– Говори.
– Что говорить?
– Что и выгляжу не лучше.
Я невольно смеюсь.
– Никогда такого не скажу. Ни за что в жизни!
Уставившись на дорогу, я с преувеличенным вниманием рассматриваю линию горизонта впереди, хотя пронзительный взгляд Слоан жжет щеку пуще раскаленного клейма.
– Что? Как по мне, ты прекрасна. Будто неистовая и закаленная в боях богиня возмездия!
Слоан фыркает.
– Ну да. Нашел богиню…
Я оглядываюсь: она в своей обычной манере закатывает глаза. Затем опускает козырек и отодвигает заслонку зеркала.
В тесном салоне раздается дикий вопль:
– Роуэн!
– Знаешь, если присмотреться, не так уж плохо…
– Если присмотреться?! У меня на лбу отпечаток ботинка!
Слоан придвигается к крошечному зеркалу и вертит головой, рассматривая синяк в виде отчетливого следа от подошвы на лбу и два черных полукружия под глазами. На ресницах дрожат слезы.
– Птичка…
– Заткнись! Этот урод с поехавшими мозгами поставил мне на лоб клеймо! Даже логотип видно!
В голосе слышны истерические нотки. Слоан, глотая слезы, снова принимается разглядывать отражение. Она наклоняется ко мне и тычет пальцем в отчетливый кружок в самом центре лба.
– Видишь? Прямо здесь! «Кархарт». И почему он, как любой нормальный мужик, не мог дать мне оплеуху?
– Наверное, потому, любовь моя, что нормальным он не был. Иначе не гонялся бы за людьми с бензопилой.
Я стираю слезинку большим пальцем. Губы Слоан дрожат; мне хочется одновременно и засмеяться, и перевернуть весь мир к чертям, чтобы вытащить дохлого ублюдка с того света и позволить Слоан отомстить ему за обиду.
– Скоро заживет.
– Мне надо в туалет, – бурчит Слоан, сумев взять себя в руки. – Вот только как выйти из машины и показаться людям на глаза?
Я предложил бы ей найти на обочине укромный кустик, но лучше промолчать. Она явно на взводе. Не хотелось бы получить ножом в горло.
– Через пятнадцать километров будет остановка. Я все устрою.
Слоан долго смотрит на меня и, хоть и кривится, все-таки немного успокаивается.
– Ладно…
В груди щемит. Она мне доверяет.
Сглотнув комок, я снова смотрю на дорогу.
– Вот и решили.
Наступает тишина. Слоан задумчиво грызет нижнюю губу, глядя в окно на проносящиеся мимо поля. Я включаю радио: все равно она не спит; может, музыка немного успокоит ей нервы, и она сумеет расслабиться. Иногда, когда Слоан рядом, мне кажется, что я нахожусь в обществе дикого зверя. Не зря у нее такое прозвище: малейшая оплошность, и птичка упорхнет с первым же порывом ветра. До встречи с ней я никогда не хотел заслужить чье-то доверие, не заботился о ком-то, не считая братьев, – и вдруг осознал, что в мире нет ничего важнее, чем доказать малознакомой девушке, что на меня можно положиться. Стоит допустить хоть одну оплошность – и я навсегда ее потеряю.
От этой мысли страшно до чертиков.
– А если придется делать операцию?.. – шепотом спрашивает Слоан.
Я улыбаюсь, но ничуть ее этим не успокаиваю.
– Значит, сделаем.
– В больнице начнут задавать ненужные вопросы.
– Мой брат все устроит. И мы не знаем, насколько серьезные у тебя травмы. Послушаем, что скажет Фионн.
Слоан вздыхает, и я снова кладу руку на одеяло, лежащее у нее на бедре. Возможно, я позволяю себе лишнее: еще неизвестно, в какой стадии находятся наши отношения. Однако девушка доверчиво накрывает мою руку ладонью, и в груди подпрыгивает сердце.
Видимо, я двигаюсь в верном направлении.
– А Фионн знает? – спрашивает она, отводя от меня взгляд и уставившись в окно автомобиля.
– Про наши… невинные забавы? Про игру?
Слоан кивает, и я легонько сжимаю ей пальцы.
– Знает.
– Он врач. Наши представления о веселье несколько разнятся с тем, чем он зарабатывает на жизнь.
Я пожимаю плечами, мимоходом кивнув на указатель, предвещающий скорое появление заправки. Пальцы под моей рукой заметно расслабляются.
– Скажем так, у нас с братьями было не самое приятное детство, даже когда мы уехали из той дыры, где жили вместе с отцом. Лахлан напрочь лишен жалости, я – довольно-таки безрассудный тип, поэтому у Фионна быстро развеялись иллюзии насчет темной изнанки мира. Он пошел своей дорогой, но принимает наш с Лахланом образ жизни.
– Ваш образ жизни… – задумчиво повторяет Слоан. – И как ты решил, что хочешь заниматься именно этим?
– Ты про ресторан? – спрашиваю я.
Слоан качает головой, жадно заглядывая мне в лицо, будто пытаясь прочитать мысли.
– После того как отец решил избить нас в очередной раз, а мы с Лахланом его убили, я понял, что не испытываю эмоций, уместных в подобной ситуации. Большинство людей мучились бы чувством вины, меня же в тот момент накрыло азартом. На меня накатили удовлетворение и спокойствие – я знал, что отец нас больше не тронет. Когда спустя некоторое время я встретил еще одного морального урода, то понял, что ничто не мешает прикончить и его. Потом появился второй мерзавец, хуже прежнего, и в конце концов это стало чем-то вроде хобби – найти самую большую мразь на свете и избавить людей от нее.
Слоан задумчиво хмыкает и переводит взгляд на появившуюся впереди бензоколонку. Мне хочется, чтобы и она раскрыла передо мной душу; рассказала, что сподвигло ее отнять жизнь у человека в первый раз, а потом выйти на охоту; объяснила, почему у нее нет близких, не считая подруги… Спрашивать ее наверняка бесполезно: она поделится своими мыслями, когда решит сама. Могу лишь надеяться, что своей исповедью подстегну ее на ответную откровенность.
Мы заезжаем на стоянку, я паркуюсь подальше от чужих глаз и глушу двигатель. Говорю Слоан:
– На всякий случай оставлю тебе ключи.
Покосившись на приборную панель, она смотрит на меня. В усталых глазах мелькает странный огонек.
– Ладно…
– Скоро вернусь.
На заправке я стараюсь управиться как можно быстрее: беру воды, немного съестного, а также кое-какие вещи. которые пригодятся девушке. Как ни странно – и меня это радует, – машина на прежнем месте. Слоан наблюдает за моим приближением. Когда я открываю пассажирскую дверь, она украдкой выдыхает и улыбается.
– Вот, возьми.
Достаю из пакета покупки и, оторвав бирку с серой бейсболки, вручаю ее девушке. «Сдается мне, ты брешешь», – гласит на ней надпись.
– Отлично! – говорит Слоан.
Она надевает кепку и берет у меня только что купленные дешевые очки.
– А теперь, наверное, будет больно…
Я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и Слоан протяжно выдыхает, хмуро разглядывая мятую ткань.
– Когда приедем к Фионну, просто разрежем ее.
Слоан не спорит, только косится на раненую руку, безжизненно лежащую поверх одеяла.
Сперва я вынимаю из-под лямки бюстгальтера растаявший пакет со льдом. Девушка страдальчески жмурится и покусывает губу. Когда я берусь за пострадавшую руку и просовываю запястье в рукав, Слоан приглушенно стонет, и по щекам растекаются красные пятна. Я старательно натягиваю чертову рубашку, хоть и понимаю, что тем самым причиняю немалую боль. В голову лезут нехорошие мысли, что все из-за меня, – затеял дурацкую игру, ставшую причиной ее травм. Сейчас угрызения совести ни к чему, важнее другое – оказать помощь. Одной ей не справиться.