– Хочу…
Она осекается, на миг отведя взгляд. На щеке появляется ямочка – явный признак грядущей насмешки. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не застонать в полный голос.
– Хочу знать, откуда взялось твое прозвище.
– Слоан! – строго произношу я.
– Ты своим дерьмом тряс или чужим? И как часто? И вообще… зачем?!
Я подаюсь вперед и кладу руки ей на колени.
– Повезло тебе, что ты ранена…
Она одаривает меня язвительной ухмылкой.
Как же мне не терпится увидеть ее пухлые губки и острый язычок на своем члене.
– Да неужели? А то что?
Я придвигаюсь ближе, нарушая ее личное пространство. Слоан давит в себе желание нырнуть в подушки. Дыхание у нее заметно сбивается. Я обхватываю ей шею, вдавливая пальцы в кожу. Под ладонью приятно частит пульс. Слоан вздрагивает: губами я задеваю мочку ее уха.
– Потому что иначе я перегнул бы тебя через колено и хорошенько отхлестал, пока задница не начнет гореть. А потом… хочешь знать, что я сделал бы потом?
Она с дрожью кивает и, нервно выдохнув, шепчет:
– Да.
– Я показал бы тебе, что такое настоящий секс. Когда хочешь кончить так сильно, что срываешь голос от мольбы… – Член твердеет: я чувствую, как кровь Слоан приливает к кончикам моих пальцев. – А когда я удостоверюсь, что ты усвоила урок, научу, как правильно умолять, чтобы тебе наконец дали отдохнуть, потому что кончать больше нет сил.
Колотящаяся, как колибри, венка под пальцами распаляет во мне желание. В слабом имбирном запахе чувствуются нотки пота, крови и затаенного страха. Интересно, понимает ли Слоан, как легко, не утруждаясь, я могу раздавить ей горло? Думает ли она, что попала в лапы серийного убийцы?
– Ты дрожишь, Птичка.
Одним движением я отпускаю ее и встаю. В штанах откровенно тесно. Слоан заливается румянцем и часто дышит. Пальцами она проводит по шее, едва касаясь розовеющей плоти, – будто жалеет, что я убрал руку.
Поймав ее взгляд, я мрачно ухмыляюсь.
– Впрочем, попрактиковаться можно прямо сейчас.
Услышав робкий вздох, я подмигиваю, разворачиваюсь и ухожу.
Не оглядываться трудно. Мне слишком нравится видеть Слоан раскрасневшейся и взволнованной.
Поэтому, естественно, я оглядываюсь – ничего не могу с собой поделать. С лукавой улыбкой поворачиваю голову и вижу на лице у девушки неприкрытое вожделение.
Добравшись до кухни, я не спеша перебираю содержимое бара и останавливаю выбор на бурбоне «веллер антик» – не потому что хочется крепкого алкоголя, а потому что это самая дорогая бутылка из имеющихся, а мелкий засранец по имени Фионн явно заслуживает, чтобы ему проредили запасы элитной выпивки.
Роуз сидит за обеденным столом, приглушив свет и разложив карты.
– Не думал, что ты любительница пасьянсов, – говорю я, ставя стаканы на столешницу и разливая по ним бурбон.
Девица недовольно косится на меня.
– Это Таро.
– Вижу, – равнодушно отвечаю я.
Роуз снова поднимает взгляд и чуть заметно улыбается, словно извиняясь, что из-за рассеянности не отреагировала на шутку.
– Погадать?
– Обойдусь. Я не поклонник всякой потусторонней хрени. Не стоит лишний раз испытывать удачу.
Роуз, пожав плечами, переворачивает карты.
– Как пожелаешь.
Она долго рассматривает картинки и отчего-то хмурится. Потом открывает еще одну карту с изъеденными краями и долго молчит, разгадывая ее тайное значение.
– Итак… – говорю я. Она, не поднимая глаз, переворачивает очередную карту. – Ты живешь с моим братом, да? Давно вы встречаетесь?
– Мы не встречаемся.
– Ты же сказала, что…
– Что «типа его подружка»? – По-прежнему не поднимая головы, она смеется. – Хотела тебя подколоть. Обидно? Понимаю.
Я кошусь в сторону Слоан: та сидит на диване, неуклюже держа перед собой левое плечо и неотрывно глядя в телефон, лежащий на правом колене.
– Не то слово, – бормочу я.
– И давно ты… – Роуз все-таки поднимает голову, уставившись на меня, – по ней сохнешь?..
Я провожу по лицу ладонью. Чутье подсказывает, что обмануть не удастся.
– Очень давно.
Она опускает взгляд на карты и кивает.
– Да. Так я и думала. Что ж, в таком случае не благодари.
– За что?
– За мое неожиданное присутствие в этом доме, – говорит она, обводя рукой небольшую квартиру. – Фионн спит в хозяйской спальне, я – в комнате для гостей. Это значит, друг мой, что ты будешь ночевать в одной постели со своей «типа подружкой».
Чувствуя неожиданный приступ волнения, я провожу рукой по волосам и смотрю на Слоан, которая пишет что-то в телефоне. А согласится ли она на подобное соседство? И стоит ли мне ложиться с ней рядом? В конце концов, можно лечь и на пол…
Нет, в конце концов, я не святой, так что ее участь предрешена.
– Чтоб меня… – шепчу я.
Роуз фыркает.
– Лучше ее. Вперед, дружище.
Я трясу головой, ухмыляясь маленькой ведьме, но та снова смотрит на свои карты: слева они выложены в форме креста, справа – в одну линию.
Роуз наклоняет голову, морщит лоб и ведет пальцами по череде картинок, значение которых мне неизвестно.
– Выходит, по твоей вине ей выбили плечо и поставили синяк во всю морду?
– Наверное…
– Что-то в… игре… пошло не по плану?
Я чуть было не роняю бутылку. Аккуратно поставив ее на стол, подхожу ближе.
– Что?
– В игре, – повторяет Роуз, не поднимая глаз. Она указывает на карту с изображением мужчины в цветочном венке, сидящего на лошади; второй венок нанизан на шест у него в руках. Потом широким жестом она обводит другие карты. – Игра не на жизнь, а на смерть. Боль. Секреты и обманы.
Ее голос становится серьезней; большой палец ложится на край карты, где написано «Луна».
– Я же сказал, не надо мне гадать, – говорю я тихо, почти шепотом.
– Я слышала. Карты решили иначе. – Роуз пожимает плечами. – Такое бывает.
Я замираю, неотрывно глядя на девушку: та постукивает пальцем по верхней карте справа, словно отсчитывая секунды.
– Башня. – Палец ложится на потускневшую золотую молнию, бьющую в каменный свод. – Разрушение. Или свобода. Какая трактовка тебе больше по душе?
Глаза, почти черные в тусклом свете, неотрывно смотрят на меня.
В мыслях царит сумбур; в ответ я могу лишь слабо качнуть головой.
– Башня из камня, – продолжает Роуз, по-прежнему постукивая пальцем по карте. – Должна быть весьма прочной. Но если она выстроена на слабом фундаменте, то при первом же ударе молнии рухнет. Хаос. Перемены. Боль. Когда привычный мир рушится, рождается новый.
– И… ты думаешь, именно это с ней и случилось?
Роуз оборачивается в сторону Слоан, и на губах у нее мелькает задумчивая улыбка.
– Не знаю. Может, и так… А может, все еще впереди.
В этот самый момент в комнату заходит Фионн. Роуз отворачивается, однако ее слова острыми колючками застревают у меня в голове, упрямо не желают забываться.
Я здороваюсь с братом; вкратце рассказываю о случившемся; отвечаю на все вопросы, пока он осматривает Слоан; затем помогаю ей собраться и везу в клинику. Все это время верчу в голове слова странной девицы. Они не дают мне покоя.
Неужели я и впрямь сумею спасти Слоан? Или, напротив, стану причиной ее гибели?
Помятое сокровище
Слоан
Я лежу, прижимаясь щекой к коленям Ларк. Та, перебирая мне волосы, раскачивается из стороны в сторону и тихонько напевает:
– Никто мне душу не согреет… не примет и не пожалеет…
Дрожащий голос затихает.
Я знаю, что моему поступку нет прощения. Мне полагается испытывать горечь и раскаяние. Но ничего этого нет – лишь неимоверное облегчение. Я наконец-то открыла дверь, за которой обитало чудовище. Оно грохотало засовами и умоляло о свободе, а теперь вырвалось наружу, и нет никакой возможности загнать его обратно.
Да и не хочется…
– Мои родители нам помогут, – шепчет Ларк, прижимаясь губами к моим волосам. – Я расскажу им, что ты сделала и почему. Они все устроят. Ты будешь жить вместе с нами.
Ладони у меня мокрые и липкие. Подняв их, разглядываю в лунном свете из окна темные пятна крови.
Потом гляжу на распростертое по полу тело. Там лежит художественный руководитель колледжа Эшборн.
Хочется одного – чтобы он восстал из мертвых и я могла убить его снова.
– Лети, мой дрозд, прощай, – поет Ларк, – в густую ночь, в далекий край.
– Птичка! – раздается вдруг мужской голос, тоже знакомый. Я выныриваю из тумана воспоминаний и снов, открываю глаза и вижу Роуэна: он сидит рядом на краю кровати.
– Это всего-навсего кошмар.
Он бережно убирает с моего лица волосы.
Моргнув, я осматриваюсь. Комната незнакома. Из ванной льется свет, отчего виден угол спальни со светло-серыми обоями и желтой мебелью. Сквозь туман из обезболивающих пробиваются воспоминания. Дикая боль, когда Фионн вправлял мне плечо. Сострадание в глазах Роуэна: он держал меня за руку и твердил, чтобы я дышала. Радость, когда сустав наконец встал на место. И удивление, когда Роуэн уронил рядом голову, – словно это его резали наживую.
В его глазах отражались такие скорбь и отчаяние, что я невольно вздрогнула.
Да и теперь в них видятся отголоски пережитых эмоций.
– Сколько времени? – спрашиваю я, приподнимаясь.
Плечо болит, но меньше, потому что рука крепко примотана к торсу.
– Половина двенадцатого.
– До чего мне мерзко, кто бы знал… – бормочу я, бросая недовольный взгляд на свою одежду, которую не снимала много часов. Я не мылась больше суток – с того самого момента, как мы побывали в доме ужасов Харви Мида. Отголоски увиденного там осели на коже вместе со вчерашним потом.
– Идем. – Роуэн помогает мне сесть. – Я наберу ванну. Горячая вода успокоит боль.
Оставив меня сидеть на кровати, он уходит в соседнее помещение, видимо, догадываясь, что мне нужно время прийти в себя. За дверью скрипит кран, шумно льется вода. Несколько минут я стою в темноте, пока наконец не удается перебороть слабость и не перешагнуть порог ванной.