– Родная моя, я тебя люблю. Люблю больше всех на свете, солнышко, но не может ведь мужчина помнить все свои разговоры дословно. Вдобавок у него явные проблемы с головой, раз он тебя бросил. Кто знает, что творится в его котелке!
Ларк что-то говорит и дальше, она приводит всякие разумные аргументы, однако я не слышу ни слова.
Спихнув кота с колен, я вскакиваю на ноги.
Нашлось сообщение, которое я отправила Роуэну в конце марта: в тот самый день, когда он звонил и просил меня сопровождать его на гала-прием.
Как думаешь, там будут подавать мороженое? Если да, то, наверное, нужно сообщить организаторам, что ты любишь только свежевыдоенную сперму.
Кровь в венах стынет, по спине бежит ледяной озноб.
Я вспоминаю, как на кухне Торстена держала в реках белую баночку и зачитывала текст с самодельной наклейки.
«С десятого по тринадцатое апреля».
А еще вспоминаю, что именно Роуэн сказал по дороге на прием. Вспоминаю так же отчетливо, как губы, прижавшиеся к моей шее в вестибюле отеля, и электрические токи, бегущие по спине, когда он взял меня за руку. «Хоть что-то в ресторане работает. Такое ощущение, что остальное разом решило сломаться… Приборы постоянно выходят из строя, и их надо чинить. Всякое случается. Но… в последние дни поломок стало слишком много».
Оборвав Ларк на полуслове, я говорю:
– Мне надо идти.
После чего сбрасываю вызов.
Холодными, немеющими от страха пальцами я открываю приложение для камеры, установленной на кухне ресторана. На экране появляется картинка, и к моему горлу подкатывает тошнота.
– Нет…
Глаза застилает пеленой слез.
– Нет-нет-нет…
Я хватаюсь за грудь: сердце разбивается вдребезги во второй раз. Руки слабеют. Перед глазами встает темная пелена, и я крепко зажмуриваюсь. С губ срывается мучительный крик; колени подгибаются, и телефон выпадает из пальцев.
То, что я увидела, происходит прямо сейчас. Плакать и бояться некогда.
А если я не успею?
Про такую возможность я стараюсь не думать. Успею! Любой ценой.
Сглотнув жгучий комок, я выпрямляюсь и оглядываю комнату. Взгляд падает на кожаный футляр, где среди карандашей и ручек хранится мой скальпель.
Трясущимися руками я беру телефон и по памяти набираю номер человека, которому никогда не звонила прежде. Он отвечает после первого же гудка.
– О, госпожа Паучиха, – произносит Лахлан. – По какому поводу?
– Нужна помощь. Срочно, – отвечаю я, хватая сумку и выскакивая за дверь. – Времени в обрез – ровно столько, сколько нужно, чтобы пробежать двенадцать кварталов.
– Интересно. Люблю сложные задачки. Что от меня требуется?
– Сейчас расскажу. – Я бегом спускаюсь по лестнице. – Пока найди все, что можешь, на Дэвида Миллера.
Эстетика
Роуэн
Овощерезка острым краем прижимается к предплечью между веревками, которые удерживают меня на стуле. Сжав кулаки и впившись ногтями в ладони, я готовлюсь встретить новый виток боли. Из груди вырывается прерывистый выдох, и я стискиваю зубы. Из двух других ран хлещет кровь.
Мой мучитель медлит, примеряясь, с какой стороны удобнее делать надрез.
Лезвие впивается в кожу и сдирает ее с мяса.
Я проглатываю стон. Дэвид, не давая мне дергаться, всем весом наваливается на мои плечи и ведет овощечисткой по локтю, срезая тончайший слой плоти. Он бросает залитый кровью инструмент на стол рядом с пистолетом, одним рывком сдирает с руки лоскут, и я невольно вскрикиваю от боли.
– Знаешь, у Торстена я стал гурманом, – говорит Дэвид, наклоняясь так близко, что его лицо расплывается перед глазами.
Он хватает меня за волосы и вздергивает голову, чтобы я видел довольную ухмылку. Некогда пустые зрачки теперь полны жизни и азарта.
– А ты? Не хочешь попробовать?
С лоскута содранной кожи течет кровь. Я дергаюсь, но вырваться не могу.
– Давай, один кусочек, – предлагает Дэвид.
Я плотно сжимаю рот. В горле дрожит протестующий рык. Дэвид прижимает окровавленный лоскут к моим губам.
– Что, не хочешь? Зря.
Фальшивый оскал сменяется змеиной ухмылкой. Дэвид демонстративно высовывает язык и кладет на него тонкую кожицу, неторопливо смыкает губы, втягивает ее в рот и, зажмурившись от удовольствия, медленно двигает челюстью, размалывая зубами человеческую плоть.
Когда он шумно сглатывает, у меня сводит желудок.
– Какой деликатес… Невероятная редкость… – Дэвид поворачивается к столу и подтягивает к себе бутылку «Порт-Неф». – А знаешь, что попадается еще реже?
В ответ я лишь рвано выдыхаю.
– Женщины вроде Слоан, – продолжает Дэвид.
К горлу подкатывает тошнота.
Никогда, ни разу в жизни мне не было так плохо. В животе будто бездонная яма, и с каждой минутой она становится все глубже. Меня накрывает чувством абсолютной беспомощности и дьявольского отчаяния. Перед глазами застыло лицо Слоан в тот миг, когда я сказал, что не люблю ее. Душу рвет и выворачивает наизнанку.
– Люди редко проявляют ко мне доброту, – говорит Дэвид, ввинчивая в пробку штопор. Тот скрипит при каждом повороте ручки. – Но Слоан по-другому не умеет, верно? Точно так же она защищала свою подружку, ту девчонку Монтегю… Ты слышал, что в их школе-интернате неожиданно пропал учитель? И вообще в их окружении часто исчезают люди.
– Не трогай ее! – хриплю я.
– Знаешь, собирая информацию, я выяснил, что про того учителя давно ходили нехорошие слухи. Говорят, он склонял учениц ко всяким непристойностям. Весьма порочным, кстати. Извращенным. Можно сказать, противоестественным. Впрочем, надо отдать ему должное – на его совести есть один достойный поступок. Благодаря ему на свет появился Прядильщик. Восхитительная тварь!..
Пробка с шумом вылетает из бутылки.
Дэвид с нарочито невинным видом произносит:
– Как думаешь, Слоан покажет мне, каким непристойностям научилась в школе?
В глазах у меня краснеет от ярости, и я с рыком дергаю за веревки:
– Не трогай ее, больной урод!
Дэвид, вздохнув, наливает вино в бокал.
– Вот и я думаю, что не покажет… Но ничего, я ее заставлю.
Я рвусь из веревок: дико, яростно, безумно, однако привязали меня на совесть.
– Торопиться, пожалуй, не стоит, – продолжает Дэвид, снимая пробку с металлической спирали. – Сперва пускай проникнется ко мне доверием. Может, я даже волшебным образом исцелюсь. Исцелюсь чуть-чуть: пусть ее черное сердечко по-прежнему тает от жалости, чтобы она не побрезговала лечь в постель с лоботомированным мужчиной. Хотя не факт, что мне хватит терпения. Я, знаешь ли, слишком долго ждал этого момента. Наверное, просто слетаю в Роли, в дом на Жасмин-стрит под номером сто пятьдесят четыре, и привезу ей разных деликатесов. Скормлю ей тебя по кусочкам, а потом трахну так, чтобы от нее осталась груда тухлого мяса, которому самое место на помойке!
Дэвид подходит ближе, взбалтывает вино и делает глоток.
– Как бы там ни было… – он ехидно улыбается, – ее беспомощные крики станут настоящей симфонией. Истинным шедевром!
Горло режет острый комок. Глаза жжет.
Я знаю, что договориться с ним невозможно. Предложить мне попросту нечего. Но я все равно не могу молчать.
Ради Слоан я готов на любое унижение.
– Пожалуйста, не трогай ее… Хочешь криков, я буду орать. Нужны деньги – забирай все, что у меня есть. Мечтаешь разрезать меня на кусочки – валяй. Делай со мной что угодно. Только, пожалуйста, не трогай ее. Умоляю!
Дэвид подается ближе и пристально заглядывает в лицо.
– И какой резон соглашаться на твои условия, если я все равно убью вас обоих?
Он стремительно взмахивает рукой. В тусклом свете вспыхивает серебристый металл. Запястье пронзает острой болью, и я испускаю дикий крик.
Из руки у меня торчит штопор, дергаясь при каждом ударе сердца.
– «Порт-Неф» – неплохое вино, – говорит Дэвид, ловя бокалом крупные капли крови. – Правда, на мой вкус, излишне пресное. Я предпочитаю более яркие напитки.
Он делает глоток, поднимает на меня туманный взгляд из-под прикрытых век и медленно растягивает губы в ликующей улыбке.
– Так намного лучше, – шепчет он, взбалтывая вино с кровью, и отпивает снова. – Привкус железа придает новую глубину. Как ни бесил меня тот напыщенный аристократишка, надо признать: в кулинарии Торстен знал толк… Хотя что-то мы заболтались, не находишь? Я проголодался. Да и ты, готов поспорить, тоже.
Дэвид разворачивается к столу, где на железной поверхности в лужице крови лежит овощерезка.
Я роняю подбородок на грудь и закрываю глаза. Перед внутренним взором возникает лицо Слоан. Влага на моих щеках не пот, а ее слезы: это они падают каплями мне на колени. Какой красивой она была в тот миг, когда я сказал, что не люблю ее, – будто вспыхнула от боли. Я видел, как разбилось ее сердце, – и нарочно провернул в нем нож. Я должен был уберечь Слоан от страданий и защитить от психопата, стоявшего в темном углу.
Надеюсь, она сумеет убежать и спрятаться. Ей стоило сделать так с самого начала, как только я выпустил ее из клетки.
Вспоминая о нашей первой встрече, я не сразу замечаю, что Дэвид отчего-то замер.
Подняв голову, я вижу, как он стоит возле стола, так и не взяв овощерезку. Насторожившись, он медленно озирается по сторонам, глядя то на разделочный стол, то на кухонную стойку.
– Что-то потерял? – раздается из тени звонкий голос.
Шок и замешательство. Отчаяние и страх. Эти чувства накрывают меня разом: на свет выходит Слоан. В руке у нее пистолет Дэвида.
Ужасно красивая и безумно отважная, оружие она держит уверенно и шагает твердо. Выйдя вперед, в середину кухни, Слоан останавливается.
Безо всяких эмоций, безучастно, она смотрит на мою освежеванную руку и торчащий из запястья штопор. Затем переводит взгляд на моего мучителя и чуть заметно улыбается.
– Привет, Дэвид. Очень рада, что у нас наконец появилась возможность поговорить. – Слоан неожиданно опускает пистолет. – Я долго гадала, когда ты сделаешь первый ход.