Грейси одновременно испугалась и обрадовалась. Переведя дыхание, она дрожащим голосом спросила:
– Я не знала, что бывают такие мужчины… – Она постаралась, чтобы в ее голосе было сомнение. – Я не соглашусь иметь с такими дело. Но плохие… – она вопросительно посмотрела на женщину, – …я хочу сказать, что плохой плохому рознь, не так ли?
– О-о-о, – понимающе протянула женщина. При бледном свете далекого газового фонаря ее лицо казалось серым, как зола. Грейси не удалось увидеть, изменилось ли его выражение, но в ее голосе появился страх, когда она сказала: – Я не имею в виду таких, как этот Палач из Гайд-парка. Да поможет нам всем Господь. Кажется, он гоняется за старикашками с дурными наклонностями.
– Мне ни к чему такая встреча. – Грейси постаралась как можно больше драматизировать свое состояние испуга, хотя порядком оробела. Ночью на ветру в темном парке, где лишь вдали светили фонари, ощущая, как плохо спасает от ночного холода легкая шаль, она могла бы особенно и не притворяться, ибо ей действительно уже становилось страшновато от всего, что она успела наслушаться. – Не хотелось бы попасться грязному старикашке, за которым охотится маньяк. Он и нас может прикончить как свидетелей, а?
– Это ты верно заметила. – Женщина невольно придвинулась к Грейси, словно их близость могла защитить их от опасности.
– Ты считаешь, он вправду выслеживает их? – спросила Грейси, придав своему голосу невинность полной дурочки, хотя он и без того дрожал от настоящего страха.
– Кого? – переспросила женщина, вдруг настороженно вглядываясь в даль слабо освещенной аллеи. – Кажется, кто-то идет. Не вздумай лезть вперед, четырехпенсовый кролик. Изукрашу так, что тебя уже никто не захочет.
Грейси набралась было храбрости, чтобы достойно ответить, но вовремя вспомнила о своей роли.
– Мне тоже жить нужно, – жалобно промямлила она. – Тебе хорошо, ты красивая…
Женщина невесело улыбнулась, обнажив почерневшие зубы.
– О господи, – на сей раз миролюбиво промолвила она. – На мне тела больше, чем на тебе, бедняжка. Так и быть, я уступлю тебе его, если ты ему приглянешься. Но если ты еще раз забредешь на мой пятачок, пеняй на себя.
– Я сама найду себе мужчину, – с вызовом ответила Грейси.
– Сутенера? – Женщина рассмеялась. – Он тебя погоняет, это они умеют, а вот заработаешь ли ты – это еще вопрос.
– Заработаю. Есть джентльмены, которые любят маленьких девочек. – Грейси немало наслушалась разных историй от своих не очень респектабельных родственников, забывающих, что не все, что они говорят, годится для детских ушей. Это было до того, как она попала в дом Питтов.
– Да, вкусы и повадки у некоторых бывают странные, – в раздумье заметила проститутка. – Есть такие, что любят грязную брань и заставляют девушек ругаться на чем свет стоит; другие хотят, чтобы их ненавидели, обижали, проклинали; третьи же любят впадать в детство и могут замучить тебя рассказами всяких бредней о своем детстве; а есть и сущие живодеры. Вот их надо сторониться. Бывает, доводят себя до того, что страх берет. Есть тут один, что любит бить девиц, да так сильно, подлец, избивает. А есть эдакий высокий, вальяжный, разговаривает тихо, вежливо, как настоящий джентльмен, ухаживает, приятности говорит, а потом избивает до синяков. Этот хуже всех. Никаких денег не захочешь, лишь бы не попадаться ему. Вот его-то берегись пуще всех.
Грейси с трудом проглотила слюну, так сильно у нее перехватило горло от волнения. Неужели это тот ключ, который так ищет суперинтендант Питт? Возможно, этот тип избил девушку, а ее сутенер убил его, а второго убили, потому что он знал об этом…
– Это ты верно сказала, – задыхаясь, торопливо промолвила Грейси. – По твоим рассказам получается, что он сущий дьявол. Может, мне лучше попробовать работать на улице, где посветлее? Я не хотела бы попасть к нему в лапы.
– Не попадешь, детка. Ему нравятся настоящие женщины, чтобы были в теле, а не костлявые детишки, – смеясь, успокоила ее проститутка. – А вот, кажется, наконец и мой клиент. Его я беру на себя. Желаю успеха, глупая малышка, успех тебе во как нужен.
Махнув Грейси рукой, она повернулась и пошла, качая бедрами, навстречу приближающейся мужской фигуре.
Грейси, подождав, когда она совсем исчезла в темноте аллеи, повернулась и побежала в противоположную сторону.
Глава пятая
Эмили была шикарно одета, как и подобало случаю. На ней было шелковое платье ее любимого цвета нильской воды, пронизанной солнцем, отделанное стеклярусом и мелкими жемчужинами, туго затянутое в талии, отчего она испытывала некоторое неудобство, и, конечно, с низким вырезом. Турнюры выходили из моды, на смену им пришли пышные рукава и украшения из страусовых перьев. Эффект был потрясающий: на Эмили подолгу задерживались взгляды мужчин, а женщины кривили губы и перешептывались за ее спиной.
Обед и сервировка были роскошны. Гости небольшими группками стояли и сидели в зале для приемов, оживленно разговаривая, споря, смеясь и злословя о политике и личном, когда личное тоже становилось политикой. Приближались дополнительные выборы, и общество было наэлектризовано.
Эмили не садилась, а предпочитала стоять, чтобы не испытывать еще больших мучений от туго стягивающего корсета, что было особо ощутимо после обеда.
– Как я рада видеть вас, дорогая миссис Рэдли. Вы прекрасно выглядите. – Перед ней стояла, ослепительно улыбаясь, леди Малмсбери. Взгляд ее противоречил словам. Средних лет, дородная темноволосая дама была ярой приверженкой партии тори, а следовательно, и Найджела Эттли, врага Джека. Ее дочь Селина принадлежала к поколению Эмили, и когда-то они даже дружили.
– Спасибо, я прекрасно себя чувствую, – с такой же сверкающей улыбкой ответила Эмили. – Надеюсь, и вы тоже, судя по вашему виду.
– Благодарю вас, это действительно так, – согласилась с ней леди Малмсбери, незаметным взглядом окидывая платье Эмили и приходя к заключению, что оно ей не нравится. – Как поживает ваша матушка? Я давно ее не видела. Она здорова? Стать вдовой – это так печально, независимо от возраста.
– Она прекрасно себя чувствует, благодарю вас, – ответила Эмили, насторожившись. Меньше всего ей хотелось поддерживать разговор на эту тему.
– Вчера у меня было презабавное приключение, – продолжала собеседница, подходя поближе к Эмили и касаясь тугими шелками своих юбок ее подола. – Я вчера покидала концертный зал после концерта великолепного скрипача… Вы любите скрипку, дорогая?
– Да, конечно, – поспешно ответила Эмили, пугаясь излишне конфиденциального тона леди Малмсбери и ее странной настойчивости продолжать разговор. Блеск в ее глазах не обещал ничего хорошего.
– Я тоже люблю. Концерт был восхитительный, столько прелести и шарма. Какой тонкий инструмент скрипка, – продолжала леди Малмсбери, не переставая улыбаться. – Когда я прошлась по Стрэнду, чтобы подышать немного ночным воздухом, прежде чем сесть в экипаж, мне повстречалась шумная компания. Они только что вышли из этого нового театра водевилей, и в одной из женщин, мне показалось, я узнала вашу матушку. – Она драматически округлила глаза. – Я готова была поклясться, что это она, если бы не странный наряд и компания, в которой она оказалась. – Леди Малмсбери пристально посмотрела на Эмили.
– Неужели? Вас могло подвести ваше зрение, ведь свет фонарей вечером так обманчив.
– Простите, я что-то не поняла…
– Я сказала, что свет фонарей может сыграть с нами злую шутку, – пояснила Эмили, натянуто улыбаясь.
Но леди Малмсбери не могла позволить сбить себя с толку.
– Никто из этой компании не собирался вводить кого-либо в заблуждение, дорогая Эмили. Ваша мать была в обществе актеров и, судя по всему, чувствовала себя среди них, как своя. Это не было похоже на случайную встречу. К тому же они вместе вышли из этого театра. – Леди Малмсбери рассмеялась резким звенящим смехом, словно на пол посыпались осколки разбитого граненого стакана.
– Что касается меня, то не поручусь, что смогу сразу же в случайной группе людей узнать актеров. Вам это удалось, поздравляю, – холодно заметила Эмили.
Лицо леди Малмсбери с вскинутыми плоскими бровями на мгновение застыло.
– Я знаю, вы давно не выезжали в свет, дорогая, из-за рождения малютки, но уверена, что вы с первого же взгляда узнали бы Джошуа Филдинга. Он сейчас знаменит, всеобщий кумир. Необыкновенно интересное лицо, незабываемые черты… Нельзя назвать их классическими, но необычайно выразительны.
– О, если там был Джошуа Филдинг, то он, без сомнения, просто зашел в этот театр, но не играл в нем, – небрежно сказала Эмили. – Разве он не серьезный актер?
– Да, конечно, – согласилась леди Малмсбери. – И все же не к лицу настоящей леди появляться в таком обществе… Я хочу сказать о социальном круге…
Она снова засмеялась и впилась глазами в Эмили.
– Трудно сказать, – ответила Эмили, тоже уставившись на нее. – Я никогда не была знакома с Джошуа Филдингом. – Она не задумываясь солгала, поскольку ее знакомство с ним состоялось неофициально и леди Малмсбери не могла об этом знать.
– Он актер, зарабатывает на жизнь в театре, – подчеркнуто пояснила леди Малмсбери.
– Как и знаменитая миссис Лэнгтри, – спокойно заметила Эмили. – Что не мешает принцу Уэльскому оказывать ей знаки внимания. Я имею в виду, в обществе.
Лицо леди Малмсбери стало каменным.
– Это совсем другое дело, моя дорогая.
– Пожалуй, – согласилась Эмили. – Не уверена, что кому-то взбредет в голову говорить, что миссис Лэнгтри живет на деньги, заработанные на сцене театра. За игру возможно, но не перед широкой публикой и, во всяком случае, бо́льшую часть времени вне сцены.
Леди Малмсбери покраснела до корней волос.
– Это уж слишком, Эмили! Боюсь, что ваше замечание более чем дерзкое, это дурной тон! С тех пор как вы вышли во второй раз замуж, вы очень изменились, и не в лучшую сторону. Теперь я не удивляюсь, что ваша бедная матушка так редко появляется в высшем свете. Даже в своем тюрбане и в платье-балахоне без какого-либо намека на талию.