– Я уверен только в одном, сэр, что не знаю этого. Вы все еще хотите послать записку суперинтенданту Питту, сэр?
– Да… нет. – Джек с размаху опустился на стул, царапая ножками натертый деревянный пол. – Это что же, черт возьми, такое?
Но прежде чем Эмили успела ответить, раздался стук в дверь, и горничная пошла открывать.
– Здесь суперинтендант Питт, сэр, и он хочет вас видеть. Сказать ему, что вы принимаете, сэр?
– Да. Да, конечно, принимаю, – с сердцем ответил Джек. – Принесите еще чашку и свежего чаю. И рыбы, если он захочет.
– Да, сэр.
Питт вошел почти сразу же, как она удалилась. Вид у него был усталый и крайне обеспокоенный.
– Вы в порядке? – быстро спросил он, глядя то на Джека, то на Эмили. – Что случилось? Почему же, черт возьми, вы мне не сообщили обо всем вчера ночью?
Эмили сглотнула и отвернулась.
– Садись, – указал Джек на стул недалеко от стола. – Сейчас принесут еще чаю. Хочешь что-нибудь съесть? Копченую лососину? Яйца?
– Нет, спасибо. – Томас решительно отклонил предложение позавтракать, но сел.
Джек продолжал:
– Я не рассказал тебе потому, что вообще ничего никому прошлой ночью не сообщал. Кроме слуг, о происшествии не знал никто. – И насмешливо улыбнулся. – Нельзя же все утаить от них, особенно когда возвращаешься домой, покрытый ссадинами и хромая, словно сатана. Но я как раз собирался послать тебе сейчас записку, когда Дженкинс принес газеты и сказал, что все расписано на первых страницах. И черт меня побери, если я знаю, как оно туда попало.
– Как это случилось? – спросил устало Питт.
Очень тщательно, точно, не прерываемый Эмили, Джек пересказал события вчерашней ночи с того самого момента, как они ушли с приема, и до прихода домой, когда они плотно заперли за собой двери, отгородившись от улицы с ее насилием и страхами.
Горничная принесла еще одну чашку. Эмили налила чай, и Питт стал понемногу отхлебывать, внимательно слушая рассказ. Наконец он поставил чашку на стол и, нахмурившись, взглянул на Джека.
– Ты уверен, что не упустил ни одной подробности?
Джек посмотрел на Эмили.
– Ничего, – ответила она, – он точно обо всем рассказал.
– А кто был человек, пришедший тебе на помощь? – Томас перевел взгляд с Эмили на Джека и обратно.
– Не знаю, – поспешно ответила Эмили, – я ведь не спросила, как его зовут, и сама тоже не представилась.
– А вы узнали бы его, если бы опять с ним встретились?
– Возможно, – на этот раз ответил Джек. – Хотя не уверен. Улица была очень плохо освещена, а я – довольно сильно потрясен всем случившимся. Надо еще учесть, что и одет он был не так, как полагается, когда с кем-нибудь знакомишься.
– А как вы были одеты?
– Во фраке и белой рубашке, как полагается для приема, – пожал плечами Джек. – Пальто на мне не было, потому что вечер был теплый. – Он взглянул на жену. – А Эмили была в темно-зеленом вечернем туалете, но на ней был плащ с капюшоном, накинутым на голову.
– Он мог бы узнать тебя? – задумчиво спросил Питт.
Эмили покачала головой.
– Прежде я его, насколько мне помнится, никогда не встречала. Так почему же он должен узнать меня? Я не баллотируюсь в члены парламента. – Она усиленно затрясла головой. – Нет, нет, я какое-то время лежала на земле, но, когда он помогал Джеку, я встала, но смотрела только на Джека. Не думаю, чтобы я хоть раз внимательно взглянула на этого человека.
Питт задумался.
– Но тогда каким образом он мог узнать, кто вы такие? Вы уверены, что рядом больше никого не было?
– Потом, когда мы уже уходили, подошел еще один, – ответил Джек. – Но мы сказали ему только, что физически не пострадали.
– Подходили и другие, – прибавила Эмили. – Я ведь кричала во всю мочь. Думаю, что несколько человек обратили на это внимание, от всей души на это надеюсь. Я так старалась…
– Но все произошло примерно в миле от Гайд-парка, – уточнил Джек. – И мне ничего не известно об Уинтропе и мистере Арледже, к ним я никакого отношения не имел. Почему же выбор пал на меня?
– Не знаю, – совершенно обескураженно ответил Питт, и Эмили так за него расстроилась, что совсем забыла о собственном волнении.
– Джек думает, что это не обязательно Палач, – сказала она очень серьезно, – хотя у него был топор, я видела его очень ясно. Ты не думаешь, что это связано с политикой?
Томас уставился на нее долгим взглядом. Эмили смутилась. Наверное, она задала глупый вопрос.
Питт встал и поблагодарил за чай.
– Хочу разузнать, как обо всем этом стало известно Эттли, – нахмурившись, сказал он. – Пока я ничего не понимаю.
Он ожидал, что ему будет довольно трудно найти Найджела Эттли, учитывая, что избирательная кампания была в полном разгаре, но на самом деле все оказалось очень просто. Эттли был дома, рядом с Манчестер-сквер, и сразу же без долгих предварительных ожиданий принял Питта. Политик предпочел выйти к нему в коридор, а не пригласить в библиотеку или в кабинет.
– Доброе утро, суперинтендант, – сказал он отрывисто, улыбаясь и засунув руки в карманы. – Чем могу служить? Боюсь, что знаю о событиях прошлой ночи из вторых рук и ничего не могу сообщить вам, кроме того, что вы и сами можете разведать.
– Доброе утро, мистер Эттли, – ответил мрачно Питт. – Это вполне может быть и так. Однако я хотел бы услышать именно от вас о фактах, которые вы изложили в «Таймс» и с которыми, по-видимому, очень хорошо знакомы.
Эттли вздернул брови.
– В вашем голосе мне послышалась саркастическая интонация, суперинтендант. – Говоря это, он улыбнулся и стал покачиваться с носка на пятку.
Холл был прекрасно убран, в сугубо классическом стиле. Стены под самым потолком украшал древнеримский фриз. Входная дверь была все еще распахнута, и внутрь врывался яркий солнечный свет. На ступеньках подъезда стоял какой-то молодой человек, очевидно ожидая, когда Эттли обратит на него внимание.
Питт с гораздо большим желанием обсуждал бы дело за закрытыми дверями, но Эттли явно стремился к обратному. Он собирался извлечь из этой встречи все возможные политические преимущества.
Питт игнорировал шпильку.
– Как вы обо всем этом узнали, мистер Эттли?
– Как? – Тот явно забавлялся. – Об этом рассказал местный констебль. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь это же, конечно, не важно, суперинтендант?
Питт разозлился. Какой же безответственный полицейский мог рассказать гражданскому лицу о подобном происшествии? Вообще обсуждать данную тему в высшей степени непозволительно, но выбрать для этой цели политика, который строил свою платформу на обвинении полиции в некомпетентности, было непростительным нарушением лояльности и служебного долга.
– Как его зовут, мистер Эттли?
– Кого? Констебля? – И Эттли широко раскрыл глаза. – Понятия не имею. Я его не спросил. Вот уж действительно, суперинтендант, мне кажется, вы напрасно тратите время на совершенно неважные подробности. Возможно, он не должен был доверительно со мной говорить, но, очевидно, насилие, царящее в обществе, задевает его не менее, чем любого другого гражданина. – Он ссутулился, засунул руки еще глубже в карманы и продолжил очень громко и очень отчетливо: – Вы, наверное, не понимаете, суперинтендант, как глубоко встревожены люди. Женщины в ужасе, они не смеют выйти на улицу, они больны от страха за своих мужей и отцов, умоляя их не выходить из дому после наступления темноты. Парки опустели. Даже театры жалуются, что сборы падают, потому что никто не хочет возвращаться домой затемно.
Питт многое что мог ответить на это, но он никак не мог опровергнуть тот факт, что в обществе действительно существует страх, даже если Эттли и преувеличивает его масштабы. На улицах пахло паникой, и он сам ощущал этот запах.
– Мне это известно, мистер Эттли, – ответил Томас со всей возможной вежливостью. Его гнев возбуждало не то, что политик еще раз подчеркивал существование страха, но удовольствие, которое мерцало в глазах говорившего. – Мы делаем все, чтобы поймать этого человека.
– Но очевидно, этого недостаточно, – проницательно заметил Эттли.
К молодому человеку на ступеньках присоединился второй.
– Что рассказал вам констебль, мистер Эттли? – Питт изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно, но не совсем в этом преуспел.
– Что на Рэдли напал человек с топором, который пытался его убить, – ответил Эттли, взглянув на человека на ступеньках. – Через минуту я к вашим услугам, джентльмены! – И снова взглянул на Питта, улыбаясь еще шире. – Вот уж действительно, суперинтендант, неужели это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать? Уж конечно, человек вашего положения мог бы подумать о чем-то более необходимом, а не выспрашивать меня о второстепенных, добытых из вторых рук сведениях; и я не могу при этом не подумать, не поступаете ли вы так с целью принести в жертву какого-нибудь несчастного подчиненного за то, что он поделился со мной сведениями, которые вы, очевидно, хотели бы скрыть.
Молодой человек приблизился.
– Разумеется, мистер Эттли, если я узнаю, кто это, – процедил Питт, – я вынесу ему порицание за то, что он поставил в известность о случившемся не меня, а вас. Это нарушение служебного долга, и подобное нарушение потребует тщательного объяснения с его стороны.
– Не рассказал вам? – удивился Эттли. – Святое небо! – Лицо его преисполнилось изумления, а затем такого большого удовлетворения и восхищения от услышанного, что он даже не пытался этого скрыть. Он едва не смеялся. – Вы хотите сказать, что явились сюда узнавать факты, потому что ваши собственные полицейские не доложили вам о случившемся? Господи боже! Ваша некомпетентность превосходит всякое воображение. И если вы думаете, что я сильно критиковал вас в прошлом, то уверяю вас, мой дорогой: я только начал.
– Нет, мистер Эттли, я здесь не для того, чтобы узнавать факты, – отрезал Питт. – Я узнал их от самого мистера Рэдли, включая и то, что он не назвал своего имени тем, кто ему помог, и не вызывал полицию.