Офицеры замолчали, вжались в землю. Наконец-то хоть какие-то подвижки! Человек приближался справа, брел по опушке леса.
«Не заросла еще народная тропа», – подумал капитан.
Неясный силуэт мелькал за кустами. Потом Кравец разглядел щуплого невысокого мужчину в пиджаке и мятом картузе. Длинный нос выпирал из-под козырька. Глаза настороженно бегали.
Он подошел к часовне, остановился, сунул руки в карманы, начал что-то тихо насвистывать. Этот тип еще раз осмотрелся и вошел в каплицу, которая просматривалась насквозь.
– Берем, Алексей? – Ткачук начал приподниматься, сжимая рукоятку пистолета.
– Лежать, Клим! – приказал Алексей. – Пусть сделает свое дело.
Связник сожрет послание, и режь потом ему живот, чтобы вытащить.
Из каплицы высунулась настороженная физиономия, тут же пропала. Человек стал возиться в правой части строения. Просматривалась только его задница, обтянутая потертым сукном. Было слышно, как он кряхтит.
«Смысл жизни ищет, – подумал Алексей. – Там, где его нет».
Потом мужик вышел из каплицы, снова сунул руки в брюки, засвистел.
– Стоять! – выкрикнул Алексей, вылетая из укрытия. – Не шевелиться! Стреляю!
Реакция у этого типа была еще та. Испуганно блеснули его глаза. Он метнулся обратно в каплицу, пролетел ее насквозь со скоростью пули, выпрыгнул к реке, помчался по траве.
– Не стрелять! – крикнул Алексей. – Живым брать! – Капитан тоже по инерции ворвался в каплицу, хотя мог бы и обогнуть ее, ударился плечом о косяк, понесся прыжками.
Беглец обернулся, споткнулся и покатился по траве с переплетенными ногами. Алексей навалился на него, ударил рукояткой в зубы, вывернул руку, украшенную грязными ногтями. Связник завыл от пронзительной боли.
Подоспели милиционеры, схватили мужика с двух сторон, надавали тумаков, подняли.
По губам дядьки текла кровь, глаза затравленно бегали. Удивительно, с него даже картуз не свалился.
– Что такое? – испуганно пробормотал он. – Вы кто? Я что сделал?
– А почему убегал, если ничего не сделал? – отряхиваясь, спросил Алексей.
– Как не побежать? Вы же с пушками, – пробубнил связник. – Отпустите, я же просто хожу тут, сам из Кривенек, Фимка Лодырь, все меня знают.
– Лодырь, говоришь? – Алексей усмехнулся и стащил с этого типа картуз.
Он увидел две крупные залысины. На одной из них красовалось художественное родимое пятно.
Связник снова задергался, получил затрещину от Бурмистрова и завыл.
– Он? – невозмутимо осведомился Ткачук.
– Он, – сказал Алексей. – Подержите его пока. Я гляну, что он там спрятал.
Капитан обнаружил то, что искал, в углу каплицы, за большим камнем, который непонятно зачем здесь оказался. Он поднатужился, отодвинул его в сторону, просунул руку и извлек миниатюрный рулончик. Записка, выполненная на папиросной бумаге, была прошита ниткой и опечатана свечным парафином.
Потрясающая конспирация! Даже связник не может прочитать.
Алексей развернул тонкую бумагу и поморщился. Он увидел непонятные значки, выведенные остро заточенным карандашом. В принципе умно. Текст прочтет только знающий человек. А если шифр составлен на основе какого-то книжного или газетного текста, то и в областном управлении не расшифруют.
Он снова унимал в себе злость. Повсюду препятствия. Едва возникает надежда на успех, как тут же все ломается, летит прахом!
– Что пишут, капитан? – осведомился Ткачук.
– Не знаю, – проворчал Алексей. – Без бутылки не разобраться. Умные стали бандиты, шифровать донесения научились. Обыщите-ка этого хлопца, мужики. Есть у него при себе какие-нибудь документы? Не по душе мне вариант с Фимой Лодырем.
Как они недоглядели? Паршивец ударил Бурмистрова пяткой по стопе, Царевича – локтем под дых и вприпрыжку помчался к реке.
– Идиоты! – опомнился Ткачук. – Хватайте его!
– Не стрелять! – крикнул Алексей, срываясь с места. – Никуда он не денется!
Действительно, куда ему податься?
Но связник на что-то рассчитывал, очень уж не хотел становиться к стенке. Он замер на краю обрыва, обернулся – не стреляют ли? В этот момент глина под ним и поплыла. Инерция тащила его вперед, ноги проваливались в мягкую почву. Мужик замахал руками, истошно завопил и полетел с обрыва головой вниз.
Офицеры возмущенно галдели, бежали за ним.
Алексей затормозил на обрыве. Тот действительно был небольшой, метра полтора в высоту. Речушка тоже не впечатляла.
Голова связника погрузилась в воду, которая становилась красной. Туловище лежало на берегу, ноги тряслись.
Алексей схватился за виски, застонал. Источал ругательства Ткачук. Его подчиненные скатились с обрыва, схватили утопленника за ноги, потащили наверх. Он не успел бы наглотаться воды, но упал в реку уже мертвым. Макушка связника была расколота, как грецкий орех. За головой, волочащейся по камням, оставалась кровавая дорожка.
Ткачук досадливо махнул рукой, отвернулся. Его люди втащили тело наверх, бросили на траву. Отмучился еще один боец за независимую Украину.
– Ну вы и даете, мужики! – только и смог сказать Алексей.
Всем не повезло. Ему в первую очередь.
– Подловил момент этот гаденыш, – пробубнил Бурмистров. – Простите, товарищ капитан, голова у меня уже не та.
– Голова у него не та! – передразнил его Ткачук. – А когда была та, толку было больше? Что прикажешь с ними делать, Алексей? Расстреливать? Розгами высечь? На меня смотреть! И не делать мне тут рожи тяпками!
– Ладно, Клим, уймись, – раздраженно проговорил Кравец. – Этот клиент все равно бестолковый, ему тайны были неведомы. Знал только схрон Табачника, про который мы и сами в курсе. Не надо его в комендатуру тащить, и то хорошо.
Царевич нагнулся, ощупал мертвеца, вынес вердикт:
– Нет у него при себе никаких документов.
– И что теперь делать? – растерянно пробубнил Ткачук.
– Мне очень жаль, Клим, но тебе с парнями придется остаться тут. Я поеду в Збровичи, записку возьму с собой. Пусть ГБ кумекает, как ее расшифровать. Труп убрать подальше. Самим спрятаться, не отсвечивать. За бумажкой должен прийти человек от Золотницкого. Он обязательно появится. Не сегодня, так утром, самое позднее. Придется потерпеть, Клим. Ничего, ночи теплые. Курево я вам оставлю. – Он полез в карман, выудил пачку. – Связник может не знать про логово Бабулы, но ему обязательно известно, где искать Золотницкого. Тоже сволочь редкая. Справитесь, Клим? Сидеть тихо, ждать. Никто не придет, к обеду выходите на дорогу и ловите попутку.
– Хорошо, Алексей. – Ткачук вздохнул. – Будем сидеть. Служба есть служба.
Кравец усмехнулся, глядя на кислые лица офицеров. Ничего, им полезно подумать о повышении бдительности. А расстрел – не самое продуктивное воспитательное решение.
Несколько минут он бежал по лесу, подмечая ориентиры, забитые ранее в память. Спустился в лощину, припустил по пади. Заслуженный ветеран «ГАЗ-64» стоял за кустом боярышника, где его и оставили.
Алексей вынул пистолет, осмотрелся. Все тихо. Солнце спряталось за деревья, тускнели дневные краски.
Этой ночью он снова не мог уснуть. Ворочался на отсыревшем белье, замирал, прислушивался. Иногда капитан поднимался, выходил из спальни, курил в форточку.
Пролетарии вставили новое стекло, а когда их ткнули носом в пулевые отверстия в стене, только развели руками и ушли. Мол, обычное дело, сквозняков же нет.
Теперь все окна были закрыты шторами. Пусть бандиты стреляют наугад. Патрулям с текущего дня вменялось в обязанность заходить и в этот уголок, осматривать лощину, лесополосу.
По возвращении в Збровичи капитан первым делом навестил отделение НКГБ.
– Лева, у тебя же семь пядей во лбу, – польстил он. – Разгадай ребус.
Березин долго морщил лоб, вглядывался в закорючки на обрывке папиросной бумаги, шевелил губами, в итоге сдался. Мол, восьмой пяди не хватает. Нужно отсылать в областное управление. А лучше в Москву – там самые умные в стране головы.
Кравец дал себе зарок подняться в пять. Надо хоть немного выспаться. Но он тупо шатался по номеру, падал на кровать, вставал, снова ходил.
В час ночи на него наконец-то стал накатывать сон. В этот момент он и услышал, как к зданию подошла машина. Подъездная дорожка находилась на другой стороне, слышимость была отвратительная. Но машина определенно была. Из нее высадились несколько человек.
По коридору разносился недовольный голос Ванды Ефимовны. Старая карга каркала, как ворона.
Капитан почувствовал, что это по его душу. Он скинул ноги с кровати, сунул их в сапоги, нащупал пистолет на прикроватной тумбочке, шагнул в проем между комнатами, прижался к косяку.
– Это здесь или дальше? – спросил кто-то.
Ванда Ефимовна что-то ответила.
Алексей поднял ствол, ждал.
В дверь забарабанили.
– Капитан Кравец, открывайте! Мы знаем, что вы здесь!
Он испытал какой-то мимолетный страх, свойственный, видимо, всем гражданам великой страны, независимо от положения и личных качеств. Алексей прекрасно помнил конец тридцатых годов, когда компетентные органы крушили Красную армию так, что Гитлер в Берлине загибался от зависти.
Донос? Не справился с обязанностями?
– В чем дело? – крикнул он.
– Командир, да ладно, это мы, свои! – прозвучало в ответ. – Открывай. Сам же вызвал.
Нервный смех сдавил его грудь. Вот он, черный юмор сотрудников управления контрразведки!
На негнущихся ногах Кравец подошел к двери, включил свет, открыл. Сколько фронтовых и тыловых троп прошли они вместе, не один пуд соли съели.
Трое в штатском, с вещмешками, на вид типичные бандиты, по одному вошли в комнату, топая сапогами. Он обнимался с ними, жал руки.
Старший лейтенант Максим Волков – крепкий, среднего роста, русоволосый. Старший сержант Федор Малашенко – приземистый, бритоголовый, со свежим шрамом под левым глазом. Подтянутый и чернобровый Арсен Газарян сильно осунулся, глаза вдавились в череп.
– Ладно, командир, хватит телячьих нежностей, – проворчал Максим. – Прости, что напугали, не смогли удержаться. Ты молодец, не стал стрелять.