Девица, через которую Анжела хотела причинить ему боль, значила для него не больше, чем любая другая женщина на планете. Смерть Полины стала для него ударом, от которого он долго не мог оправиться. Её правнучки столь разительно от неё отличались, что даже воспоминаний не вызывали. Другое дело — Наталья.
Что ж, Анжела добилась своего — ему пришлось общаться с девицами Миргородскими, что было не очень приятно. По её же милости они потеряли Фелисию. От посетившей его догадки Демьяну стало ещё хуже.
Михаил приезжал к нему в тот вечер и наверняка говорил с Анжелой о Фелисии. Она лгала всё это время. Лгала, когда говорила, что в ночь покушения Стрельников ничего ей не рассказал.
— Кому… — хрипло процедил он. — Кому ты рассказала о разговоре с Мишей?!
— О, — хмыкнула Анжела. Она отбросила назад волосы, и в глазах он прочёл решимость той, кому терять уже нечего, — ты был настолько увлечен рыжей, что не замечал ничего. Когда речь заходит о красивых сучках, ты теряешь голову и не видишь дальше своего носа. Я была информатором Ордена много лет, Демьян, правда после случая с Кларой приходилось вести себя осторожнее. Ведь бесценного Миши, чтобы подставиться за меня, рядом уже не было.
Она запрокинула голову и расхохоталась, глаза блестели, по щекам бежали ручейки слез. Смех вскоре сменился судорожными всхлипами.
«Боже, — подумал Демьян, — она в самом деле безумна».
Самое страшное, что можно себе представить — умопомрачение. Страшнее смерти. Он видел лишившихся рассудка измененных, но представить, что это коснется Анжелы, не мог.
И ещё Вальтер…
— Ты сдала Палача, — горло перехватило, а многовековая усталость обрушилась лавиной, и Демьян впервые в жизни не хотел противиться её мощи.
— Этот ублюдок ненавидел меня! — зло выплюнула она. — Считал дурой.
Анжела неосознанно потянулась к нему, но тут же отдёрнула руку, будто боясь обжечься, и продолжила говорить. Её взгляд метался из стороны в сторону, как у всех сумасшедших, она говорила то о Вальтере, то о Филиппе, то о Ванессе.
Она дождалась, когда Оксана уйдет, чтобы перерезать Филиппу горло, но не ожидала, что Миргородская забудет телефон. Все получилось ещё лучше, чем она рассчитывала, потому что думала, что на Оксану выйдут через ночной клуб. Правда, пришлось поволноваться, что чувствующая могла её узнать, но они с Миргородской никогда не встречались, и менять это Анжела не собиралась. Поэтому решила оставить всё, как есть.
— Если бы Миша не притащил её, — процедила она. — Ты бы ничего не узнал, и жил бы спокойно.
Она говорила так буднично и естественно, словно рассказывала об интересном приключении или путешествии. С каждым словом Демьян всё больше убеждался в том, что Анжела сумасшедшая. Сам он будто находился в ледяной глыбе. Время остановилось, Демьян чувствовал легкое покалывание в пальцах, растекающееся по телу.
Какое-то время он смотрел на неё, пытаясь понять, как допустил такое.
Увы, ответа за других от себя требовать бесполезно.
— Теперь ты довольна?
Анжела вскинула голову, в глазах отразилось непонимание и недоверие.
— Довольна ли я? — эхом отозвалась она. — Чем больше я хотела, чтобы ты принадлежал мне, тем сильнее отдалялся. Моя жизнь давно разрушена.
— В таком случае тебе не составит труда собрать вещи и убраться из этого дома, — жёстко произнес он, — как можно дальше от меня. Из Москвы. Из России. Катись куда хочешь, но чтобы я больше тебя не видел. У тебя двое суток, Анжела. И ни часом больше.
Он понимал, что отпускать её нельзя, но и говорить ей об этом — тоже. Демьян не представлял, что её придется запереть в комнате до конца дней, сама мысль об этом была жуткой, но другого выхода он не видел. Ему ещё разгребать последствия её безумия.
Анжела выйдет за дверь, а он наберет Звоновского и сообщит, что ей больше нельзя выходить за пределы своей комнаты. Её стенания и крики он будет слышать всякий раз, когда окажется поблизости, и не только он один. Ребята, которые станут дневать и ночевать у дверей и под окнами — тоже.
Страшный скандал.
Он уже видел заголовки газет: «Что скрывают стены особняка Осиповых?»
Нет, Анжела должна исчезнуть. Они оформят развод, и после этого она «уедет из России».
— Если я откажусь? — без тени вызова спросила она, рассматривая край письменного стола и вдруг снова заплакала — громко, навзрыд. — Демьян, не делай этого с нами! Пожалуйста, не прогоняй меня!
Ненависть в её глазах ежеминутно сменялась отрешенностью, растерянностью и отчаянием. От слез Анжелы внутри что-то надломилось. Он не хотел больше видеть это существо, не мог терпеть рядом ни минуты: она была слишком похожа на женщину, которая когда-то дарила вдохновение.
— Избавь меня от своих рыданий, — брезгливо процедил Демьян, — ты знаешь, что будет, если я официально признаю твою вину. Если захочу сделать среди измененных — мало тебе не покажется, в мире людей будет немногим проще. В лучшем случае ты отправишься в тюрьму, моя дорогая.
Доверие — чересчур хрупкая ценность, чертовски болезненно собирать его осколки. Анжела долгие годы была для него музой, возлюбленной, впоследствии — сутью их близости. Стала настолько родной, так глубоко проросла в него корнями, что порвать это не представлялось возможным. Нынче он выдирал её из души и сердца, но отрава безумия просочилась и в его кровь.
— Уходи, — резко произнес он, чувствуя, как дрожит голос, — убирайся!
Покушение на него.
Обрывки мыслей и разговоров со Звоновским сыпались в разум клочьями шлаков. Грязная работа. Его хотели не убить, а напугать. Демьян прикрыл глаза, понимая, что не готов узнать об этом сегодня. Выдержка шла трещинами и осыпалась битым стеклом полностью уничтоженного человека. Оставайся он измененным, наверное, было бы легче. А может и нет. Он всегда выбивался за рамки их варварского племени. Чувствовал тоньше, жил иначе.
Анжела перестала плакать, только всхлипывала и часто моргала. Поднялась и медленно, словно под внушением, побрела к двери. Она оглянулась лишь однажды, с надеждой вглядывалась в его лицо. Возможно, все ещё надеялась на прощение.
— Вон!
За захлопнувшейся дверью снова наступила тишина. Оставаться наедине с ней было невыносимо, и Демьян поднялся в комнату памяти. Телохранитель следовал за ним неотступной тенью.
Рояль неподвижным призраком застыл у стены, рядом с портретом той, чья гибель заставила его отказаться от музыки. Улыбка — сияющая, настоящая, живая. Полина олицетворяла звучание жизни. Cant détaché47, напевное, манящее, светлое. Он хотел защитить её от Смерти, но сделал только хуже.
Аккорды отозвались в кисти растянутой, словно на дыбе, болью, музыка сорвалась на сиплую фальшь. Отказавшись от звучания, он с головой ушёл в театр, но то была нечестная замена. Демьян отвернулся от волшебства, а оно отвернулось от него.
Волчья квинта48.
Ему самому уже ничего не сыграть. Мысль об этом была горька, как желчь.
Демьян вернулся в кабинет и подошел к бару. Плеснул в бокал коньяка, добавил льда.
— Не беспокоить, — бросил телохранителю.
Он пил, чтобы напиться: один бокал за другим. Выдержанный коньяк растворялся в одуряющем мареве хмеля, как дешёвое трактирное пойло. Только когда действительность поплыла смазанным фоном, остановился, чтобы швырнуть пустой бокал в стену.
Звон разбитого стекла слышался сквозь звенящий шум в ушах, ржавое пятно перед глазами маячило кровавой кляксой.
— Пошёл вон! — рявкнул он на приоткрывшуюся дверь, криво усмехнулся. — Твои правнучки — тупые проститутки, Полина, — пробормотал в алкогольном дурмане, здоровой рукой вцепившись в волосы.
Легче не становилось, только хуже. Какого черта он подпустил к себе чувствующую? Это она во всем виновата! Его выдержки хватило бы на дюжину подобной мерзости, но Стрельников приволок Оксану — и вот итог.
Рывком распахнув дверь, даже не почувствовав боли, Демьян нетвердым шагом вышел из кабинета. Оттолкнул руку телохранителя, поднимаясь по лестнице, каким-то чудом удержался на ногах. В личной гостиной долго стоял перед сейфом, опираясь о резную дверцу шкафа, глядя на отражение в зеркальной стене, на расплывающееся перед глазами свадебное фото с Анжелой.
На смену гневу вернулась усталость — застарелая, покрытая ржавчиной, памятная, когда будучи загнанным «отцом» молодым измененным, он готовился принять смерть. Навзничь рухнув на кровать в спальне, Демьян отключился сразу, как в омут канул.
Его разбудили яркие солнечные лучи. Вчера вечером он забыл задернуть шторы, и дневной свет заливал комнату. Многовековые рефлексы все ещё были живы: солнце неосознанно воспринималось, как угроза. Усмехнувшись, Демьян надел очки и поднялся.
Обманчиво-высокое небо и искры тепла на верхушках деревьев. Ветер быстро гнал светлые облака, утяжеленные свинцовой сердцевиной. День обещал быть холодным.
Похмельный туман понемногу таял. В душе Демьян сбросил остатки вчерашнего наваждения. Так всегда бывает: проходит ночь, и ты понимаешь, что готов идти дальше. До той минуты, пока не прервется нить пульса и дыхание.
После неудачной попытки завязать галстук, Демьян мысленно выругался. Отшвырнул его в сторону, повернулся к шкафу и достал пиджак. Пальцы правой руки уже слушались, но врач запретил лишний раз напрягать руку. Да у него и не получилось бы при всём желании — любые нагрузки выходили боком. Хорошо хоть утягивающую повязку с груди недавно сняли, и нынче он не напоминал себе закованного в доспехи увальня.
Он позвонил Звоновскому и попросил привезти к нему Ванессу после обеда. В этом деле тоже стоило поставить точку.
С утра Демьян собирался заехать в офис, но едва вышел в гостиную, понял, что планы придется отложить. Рядом с сервантом стояла Анжела. Волосы в беспорядке, как будто она забыла расчесаться и прямо из спутанных прядей соорудила прическу, глаза лихорадочно блестели. Перехватив рукой запястье, она смотрела на него отрешённо и укоризненно.