распустили двадцать сельских советов из двадцати восьми. Через несколько дней там же отряд УПА напал на райцентр, поджег здание НКВД и освободил три десятка своих собратьев. Еще через день в другом районе были разгромлены здания райкома партии и НКВД, а все арестованные были освобождены.
В Станиславской области за несколько дней в трех селах УПА и Безпека зверски убили шестьдесят человек, в том числе более двадцати детей, сожгли пятнадцать хозяйств, имущество забрали.
«Убивай, убивай, убивай» — потоком шли указания и приказы от разных руководителей ОУН. Убивай партийцев, заезжих специалистов. Убей в каждом селе каждого десятого колхозника, чтобы другим в колхозы неповадно вступать было. На Западной Украине должен поселиться страх, чтобы ни один человек не чувствовал себя в безопасности. Чтобы спали селяне чутко, с ужасом ожидая, что ночью придут они, «борцы за свободу». И не просто заберут твою жизнь, но заберут и всю твою семью. Притом заберут страшно.
Постепенно я начинал ориентироваться в запутанной системе бандеровцев. Во всех этих проводах, референтурах, экзекуторах, замороченной иерархии подчинения. И уже отлично знал, где какие банды шалят.
По почерку мог судить, с кем мы имеем дело. «Рысей» больше тянуло к вещевым складам и к грабежам колхозного имущества. «Говерла» в своей глупой, но заслуживающей даже некоторого уважения отчаянности все силилась дать большое сражение красноармейцам, при этом теряла людей самыми быстрыми темпами: живыми в плен ее бойцы не давались, подрывая себя гранатами.
Был еще один отряд, по свирепости в отношении мирного населения готовый соперничать с самими отборными немецкими зондеркомандами. На трупах убитых колхозников, учителей, секретарей райкомов эти изверги всегда оставляли свою метку. Обычно прикалывали на грудь жертвам бумажку, на которой было изображено дерево с глубокими корнями и написано: «Большевиков на ножи!»
Отряд этот был мне хорошо и печально знаком. Это были «Корни». А предводительствовал им Звир. Он, сволочь, проклятый упырь Галиции. Прилип к нашим краям как репей, не отдерешь.
Сколько раз, глядя на очередные его жертвы, проклинал я тот миг, когда задержался и не нажал на спусковой крючок. И фактически дал окончательно слетевшему с тормозов Звиру уйти.
В середине сентября мы вернулись с очередного прочесывания лесов. Вернулись с победой — нащупали лежку бандгруппы, сели в засаду и уничтожили пятерых бандеровцев. Не успели даже пообедать, как новая команда:
— В Степняках ЧП! По машинам!..
Глава шестая
В Степняки мы прибыли на шапочный разбор. Все уже было закончено. Бандиты давно на своих лежках, так что никого не надо преследовать. Но, наверное, лучше выдержать пару боев, чем видеть то, что мы увидели.
Точнее, сначала не увидели ничего. Только узнали, что позавчера в деревню вошла очередная банда борцов за Свободную Украину. Пришли по-хозяйски, как к себе домой. Обставлено их появление было как заправский балаган. Шли чуть ли не строевым шагом. А гордо шагающий впереди бандит держал в руках транспарант: «Треба крові по коліна, щоб настала вільна Україна».
Веселые были ребята. С гиканьем и смехом вытаскивали людей из домов. И угоняли из села. Куда? Это и предстояло нам установить.
Вот и установили!
Места эти я знал хорошо. Здесь в лесу мы хоронились перед выдвижением к железнодорожной ветке. Хороший тогда вышел подрыв. Эшелон сошел с рельсов прям под горочку, сдетонировали боеприпасы, огонь взмыл до небес.
Сейчас путем наблюдения и умозаключений худо-бедно мне удалось определить направление, куда ушла банда. В лучших традициях следопытов Фенимора Купера по едва видным признакам мы отследили начальный отрезок маршрута.
Вышли в результате к соседней деревне Клячкино, в которой никто не жил с начала 1943 года. Тогда за связь с партизанами подразделение вспомогательной полиции сожгло хаты вместе с людьми, а тех, кого пощадили, тут же угнали на работу в Германию. С тех пор это было безжизненное гиблое место. Будто какая-то тьма тут сгустилась. Здесь мы и нашли тех, кого угнали бандеровцы из Степняков. И кроме них еще многих нашли. У меня же прибавился новый кошмар, который будет преследовать всю оставшуюся жизнь.
Колодец стоял в самом центре деревни. Служебная собака, которую мы часто брали с собой, бросилась к нему, а потом легла и жалобно заскулила.
Колодец. В груди все похолодело. Знал я уже, что бандеровцы испытывают к ним какую-то противоестественную тягу. И боялся того, что мы сейчас увидим.
Но делать было нечего. И я произнес:
— Будем разбирать!
Приступили к разбору. Работа предстояла трудная. Колодец был большой, глубокий, отделанный камнем. И плотно забит булыжниками и бревнами.
Первые камни полетели в сторону. И тут будто переключилось что-то в голове. Я крикнул:
— Замерли!
Боец застыл как вкопанный. И вовремя, тем самым спас себе жизнь.
По своему обыкновению, бандеровцы оставили для нас сюрпризы. Установили 81‐миллиметровые немецкие мины. Все это должно было рвануть при начале разборки завала. И рвануть хорошо — многих бы не досчитались.
Верхний слой мы разминировали своими силами. Я уже не раз мысленно благодарил моих товарищей по партизанскому отряду. Подрывники у нас были с Большой земли, собаку съевшие на взрывном деле. И меня учили, как ставить мины у железнодорожных путей, так и снимать их. Здесь же все взрывные устройства и ловушки были знакомыми.
Сняли мы несколько мин. А потом нам в помощь прикатил саперный взвод из ближайшего гарнизона. Притом с техникой и инструментами. И работа пошла куда более бодро.
А работы был непочатый край. Применяли даже стальной трос с деревянным блоком. Промаялись почти трое суток.
Потом подвели страшный итог: почти полтора десятка тел. В колодец на протяжении пары месяцев бандиты сбрасывали людей, в том числе детей. Кого-то еще живым, кого-то уже мертвым. Но живые могли только позавидовать мертвым. А потом забили колодец бревнами и минами. И не уверен, что такой колодец в моей практике последний.
Потом мы протоколировали показания селян в Степняках. Нужно было попытаться установить, что же за банда такая покуролесила. Чтобы было, с кого спросить по всей строгости.
— Что за бандеровцы были? — спросил я председателя сельсовета, чудом выжившего, поскольку соблюдал правило — не ночевать два раза в одном месте и ни на миг не терять бдительности. Он сумел зарыться в овине и дождался, когда бандиты уйдут. Винить его в этом трудно. С одним наганом много не навоюешь.
— Рассмотрел только издали. С Подхолмских болот пришли. Это же вообще не люди, а черти болотные! И вел их тот долговязый, ну чистый леший!
— Что за долговязый?
— Да известная сволочь. До войны в каком-то оркестре играл. А сейчас бандеровец. Он в нашем селе был за пару дней до прихода этих баранов. Заходил к кому-то.
— К кому? — заинтересовался я.
— Да не знаю… Этот музыкант… Он у бандитов вроде разведчика. Приходит. Цели намечает. А потом… Потом приходит банда. Раз — и в колодец. — Председатель вздохнул горестно.
Я еще поспрашивал у него про этого самого музыканта. И убедился в правильности своей догадки. Да это же Скрипач! Который меня еще в 1941 году обещал пристукнуть. И которого я в лесу вместе со Звиром на мушке держал. Тогда все становится понятным. И кто приходил. И кто колодец наполнил.
Чего же вы постеснялись и свою метку на колодце не оставили, «Корни»? Ну, твари, не будет вам ни амнистии, ни пощады!..
Глава седьмая
Когда мы вернулись из Степняков, начальник, приняв мой рапорт, сочувственно поинтересовался:
— Умаялись?
— Больше обозлились.
— Понимаю. Значит, «Корни».
— Они.
— Ничего. Рано или поздно мы эти «Корни» выдернем. А ты пока с личным составом отдыхай. Вижу, еле на ногах держитесь. Выезд за выездом.
— Есть!
С капитаном Розовым мы как-то сразу сработались и даже душевно сроднились. Он был страшно обаятелен, неизменно оптимистичен и ленив. И не уставал повторять любимые поговорки, ставшие девизом отдела: «Все будут расфасованы и упакованы». Или «Все будут схвачены и расхреначены».
При всей своей внешней лености, дела в отделе он организовал на отлично. Отлаженный им механизм работал как часы. Уже потом я понял, что это высший уровень управления, когда кажется, что все делается само собой. На выездах он преображался в настоящую гончую, появлялся в нем горячий азарт и неудержимое стремление гнать врага до конца, невзирая на препятствия и риск. А еще в нем просыпался зверь при нерадивости подчиненных и халтуре — тогда он щедро и эмоционально сыпал самой площадной руганью и выдумывал такие иезуитские наказания, что в эти минуты вызывал у подчиненных ужас вместе с восторгом.
А еще он всегда стоял за своих людей. И в бою, и перед начальством. «Под мою ответственность» — не многие готовы произнести такие слова, притом что ответственность в боевой обстановке — это когда действительно отвечаешь головой.
В общем, повезло нам с ним. И бесценные навыки оперативных премудростей, а он был их энциклопедией, передавал мне тоже невзначай, но все въедалось в память намертво.
Выйдя из кабинета руководителя, я наскоро перекусил в солдатской столовой. Чуть не задремал за столом. И отправился к себе перевести дух и наконец выспаться на чистых простынях.
Да, заснуть сейчас часов на двадцать. И проснуться, когда мерзкие ощущения от того, что мы видели, немножко сгладятся. Кошмары лечит только время. Свежий, не сглаженный хотя бы сном кошмар слишком тяжело давит на грудь. А вообще, коллекция кошмаров у меня теперь велика и множится с каждым днем.
Я поднялся по ступеням на второй этаж. Отпер дверь своего жилища, по-спартански обставленного казенной мебелью с бирками «ХОЗО НКВД».
Сперва я жил в казарме внутренних войск. Но через месяц мне выделили комнату в единственном в райцентре трехэтажном доме, где когда-то было реальное училище, а теперь жили сотрудники разных ведомств. Комната была большая, когда-то являлась учебным классом. На антресолях я нашел учебные пособия по геодезии.