Судя по тому, как побледнела Шкурко, эту кличку она знала. Действительно был такой. И она наслышана о его методах.
— Поручение мое знаешь от кого? — ласково поинтересовался Крук.
Лиза отрицательно помотала головой.
— И лучше тебе не знать. Зато мне от тебя много что нужно узнать. Сеть провалилась, а ты живая. Так бывает?
— Какая сеть?
— Клара с комендатуры сгорела. Ее связник сгорел. Список могу продолжать. И везде ты близко… Говорить будешь или прижечь тебя для взбодрения металлом?
Лиза встрепенулась, побледнела еще больше. Как умеет добывать истину СБ, она знала. Инструментарий широк. Пытки дыбой, огнем, отрубание конечностей, сожжение заживо, медленное удушение удавкой. Выбирай по вкусу.
— Что вы хотите знать? — тихо спросила она.
— Давайте рассказывайте подробности: чем занималась последние полгода. И что подозрительное видели, пани Шкурко. — Крук демонстративно перешел на «вы».
— Я все скажу.
— Ну и хорошо. Открываем протокол, — кивнул Крук худосочному парнишке, сидевшему в углу за печатной машинкой. — Итак, фамилия, имя, отчество, год, место рождения? С какого времени в организации?
И Шкурко выдала все как на духу.
Пару дней, с перерывами на сон и обед, она диктовала всю свою подноготную, просвещала о деятельности бандеровцев, с которыми свела ее подпольная судьба. Ну что, представление удалось на славу. Очередная бандеровка поплыла.
Вообще, отпетые бандеровки — это по большей части сумасшедшие тетки, склонные как к садизму, так и мазохизму. Их отличает иррациональная преданность своему якобы праведному делу. Они готовы терпеть боль, лишения. И были бы идеальными подпольщицами, если бы не вечная, как само человечество, бабья дурь, а также бытовая хитрость, сопряженная с крайней наивностью. Если умело играть на этом, то из них можно выудить все.
Одну такую бандеровку, которая готова была терпеть любые муки, развели по камере агенты, что если ее и дальше так будет давить москальский оперативник, она может не выдержать. Поэтому ее командира надо предупредить, чтобы заранее сменил место обитания. Та и передала ему через агента записочку на волю, заодно засветив явку, а потом и схрон.
Другую дуру взяли. Так та сперва перепугалась и обязалась работать на нас. Должна была прийти в хату, где ждал ее муж-бандит, потом подать сигнал. В хату она прошла, и ни слуху ни духу оттуда. Уже решили брать дом штурмом, как из него выстрел доносится. Заходим, а она с дыркой во лбу. Рядом — пистолет из тайника и вполне грамотно написанная записка: «Я верна мужу и родной Украине. И не предам их никогда. А мужа здесь никогда не было. Он в другой хате в деревне. И вам его никогда не схватить!» Самое смешное, муж, услышав стрельбу, рванул из своего схрона за домами прямо в лес, где наткнулся на нашу группу прикрытия, которая его и упокоила.
Ну и Шкурко наивно купилась на легенду о расследовании Безпеки. Она действительно много чего знала. И работы у нас по проверке и реализации информации будет полно.
— Теперь по Бобру, — перешел к главному Крук. — Как вы его оцениваете?
— Верен нашему делу, — оттарабанила Шкурко, характеризуя моего одноклассника. — Смел. Отважен. Умен. Инициативен. Перспективен.
Сыпала такими превосходными терминами, что мы невольно расплылись в улыбке.
— И хорош в любовных утехах, — добавил я.
Она зло зыркнула на меня. Потом кивнула, упершись глазами в пол.
— Только есть одно настораживающее обстоятельство, — продолжил я. — Он тоже был рядом со всеми, кто провалился.
— Он не может быть предателем! — воскликнула Лиза.
— После бойни в Выгодском лесу мы потеряли связь с его отрядом «Корни». Когда он придет к вам, пани Шкурко? — немигающим взором уставился на нее Крук.
Она замялась. Помолчала.
— Лиза, мы не так страшны, как все полагают, — почти ласково заворковал Крук. — Хотя можем быть куда страшнее. К врагам. Если Бобер докажет, что он не враг, ничего ему не угрожает. Но связь с «Корнями» нам нужна. Когда он будет?
— Должен появиться у меня через пару дней.
— Остановится тоже у вас?
Она покраснела и кивнула.
— Ну тогда и мы его подождем у вас. И с вами. Если вы, конечно, не против, — сказал я.
— Я против, — едва слышно произнесла она.
— Вы против Безпеки? — удивился Крук.
— Хорошо. Я согласна… Только не причините ему вреда, — с мольбой в глазах произнесла она.
— У нас власть справедливая. Нет вины — нет вреда, — пообещал Крук.
А я задумался. Похоже, у Оглобли и Лизы настоящая любовь. Еще одна влюбленная парочка на нашу шею. Но это же и хорошо! Любовь — это сильная эмоция. Играя на ней, можно достигнуть многого.
Но сперва дождемся Бобра-Оглоблю…
Глава одиннадцатая
Ни через два, ни через три дня Оглобля не появился. Боевики Безпеки — так воспринимала Крука и бойков КРГ Лиза — терпеливо ждали в ее съемной крохотной, но с кухней, туалетом и водопроводом квартирке на Маяковского.
— Боюсь даже представить, что вы нас разочаруете, пани Шкурко, — покачал головой Крук. — Вы же знаете, чем закончится ваша ложь.
— При чем тут я?! Он приходит, когда ему надо. А не когда надо мне! — В этих ее словах прорезались горечь и какие-то застарелые обиды.
Он пришел на четвертый день. Обошел дом. Рассмотрел, что знаки, отсутствие которых сигнализирует об опасности, все на месте. Занавеска. Фарфоровая статуэтка на подоконнике.
Разведчики, которые засекли его подход, замерли в тревожном ожидании. Зайдет или не зайдет?
Он постоял. Огляделся. И направился к подъезду. Значит, игра продолжается!
— Лизавета, солнце мое незакатное! — распахнул он объятия, возникнув в прихожей. — Это я!
Кроме Лизы нашлось кому его обнять. Стальные клещи сгребли его, развернули, ткнули мордой в стену, заломили руку. Тут же подскочил другой оперативник и как тисками зажал вторую руку, схватил за волосы, задрал голову вверх, исключая возможную попытку раскусить вшитую в воротник капсулу с цианистым калием.
Яд у него и правда нашли. Но воспользоваться гость им даже не пытался. Лишь шипел и плевался:
— Чекисты! Песья кровь!
Играть так играть.
— Что же вы нас все за НКВД держите, — театрально возник из комнаты Крук. — Экзекутор Безпеки центрального провода Легенда. Есть разговор…
Опять фургон, дорога за город. И в том же склепе теперь на допросе пребывал Оглобля. Но только вот с ним так гладко не прошло.
Он объявил, что будет беседовать с доселе незнакомыми людьми только после подтверждения их полномочий. А ему предъявили старый пароль, что наводит на подозрения. Так что разговаривать он не собирается. Если так хочется, то «захватчики» могут его сразу расстрелять. Но отвечать им тогда придется перед пославшим его Звиром, который за такое обращение с его людьми может и самой Безпеке крылышки подрезать.
Вывели Оглоблю на расстрел в лесочке рядом со схроном. Пульнули пару раз у уха из «Люгера». Не помогло. Держался он стойко.
Тогда его запихнули все в тот же фургон «Мясо». И выгрузили уже в областном управлении НКВД. Провели в кабинет.
— Ну привет, одноклассник, — приветствовал я его.
Странно, но на его лице читалось облегчение. Боялся он нас куда меньше, чем Звира и Безпеку? Или это гордость от того, что оказался прав в своих подозрениях?
— Какая же ты живучая сволочь! Три раза тебя на мушке держал, — сообщил он, отхлебывая чай, что я ему по старой дружбе-вражде налил в стакан без подстаканника и блюдечка.
— Где это? — удивился я.
— В сорок третьем в Выгодках. Потом у моста в Апашнях. И наконец, в Вольском лесу. Все время ты уходил.
— Это ты уходил, — хмыкнул я. — Даже убегал.
— Да сроду от вас не бегал!
— Это ты серьезно?
— Отступал! Тактически грамотно!
Безпеке он ничего не сказал. Не собирался говорить и НКВД. Но постепенно его все же немножко разговорили — в основном подтвердил то, что мы и так знали. Потом уперся. Притом намертво.
Все же он был далеко не дурак, и с ним можно было работать, попытаться перетянуть его на нашу сторону. Этим и занялся я. Призывать его к совести бесполезно. А вот разговоры на разные темы, в том числе и злободневные, обращение к логике и убеждениям вполне могли пробить его стальную броню. Такое нам уже удавалось с другими.
— Миломир, ты умен, начитан. Ты же не тупой кровосос, как Купчик. Не маньяк, как Звир. Вот объясни, зачем тебе это нужно? Ты правда веришь в благословенную свободную бандеровскую Украину?
— Верю, — усмехался он.
— Но это же антинародные сказки галичанской буржуазной интеллигенции. Да и как вы строите свою сказку? На реках крови! На палачах. На невиданном садизме.
— Вы, что ли, свою большевистскую сказку строили иначе?
— Иначе, друг мой. Мы совсем другие.
— А, все одно. Государственная независимость строится только на большой крови.
— Да что ты! Это ваша сказочная независимость строится на крови. У вас же вообще культ смерти. Где вы, там бесчисленные жертвы и страдания. Вы ни других, ни себя не жалеете. Только и слышно от вас: «Всех искалечим, всех убьем». А знаешь, то, что взросло на смерти, жить не может.
— Даже так, — хмыкнул Оглобля.
— На ненависти дворец не построишь. Только схрон.
— Демагогия. Повторяю: сперва кровь и смерть. И ненависть. А потом конституции и парламенты.
— Это маньяк Звир приведет вас к конституции?
— Звир знает одно слово — стая. И готов все отдать, чтобы верховодить ей.
— Ну да. Чтобы наслаждался властью. Решать, кому жить, а кому умереть.
— Пусть и так. Но ведь теперь и я часть этой стаи. Тут уж инстинкт — свои и не свои. А за стаю волк умереть готов.
— И ты готов умереть за эту стаю? Прям сейчас?
Он задумался:
— Не знаю. Теперь уже не знаю.
— А все ведь очень просто. Ты берешь и отрываешь от себя эту пиявку предубеждений, фанатизма и несбыточных надежд. И искупаешь вину. Содействуешь мирной жизни и борьбе с бандитизмом.