— В чем заключался смысл ритуала? — спросил он у брата, когда они вместе шагнули в ворота конюшенного двора. Шел уже восьмой час дня. Повозки были почти полностью загружены, и рабы впрягали в них мулов. По словам Паллона, в путь им предстояло отправиться уже через час.
— Если я тебе это скажу, то буду должен убить тебя, а потом и себя тоже, — совершенно серьезно ответил Сабин. — Если тебе так хочется знать, сначала ты должен пройти обряд посвящения и занять самую первую ступеньку, став Вороном.
— Откуда мне знать, хочу я или нет пройти обряд, если ничего не знаю о твоей религии.
— Для этого нужна вера, брат.
— Вера во что?
— Вера в господина нашего Митру и в Божественное Солнце.
— И во что именно я должен верить?
— В то, что они направляют твой дух и очищают твою душу, когда ты переходишь из одной жизни в другую.
— Это как?
— Тайны открываются постепенно, по мере того как ты с каждым новым обрядом посвящения поднимаешься на ступеньку выше.
— А ты на какой?
— Я — «Солдат». Это третья ступень. Но все тайны открываются тебе, лишь когда ты достигаешь седьмой ступени. Тогда ты становишься «Отцом». Но я говорю совершенно серьезно. Если тебе это так интересно, я могу организовать для тебя такой обряд.
Веспасиану казалось странным, что религия предполагает столь жесткую иерархию и хранит секреты от рядовых своих членов, от которых требуется лишь слепая вера и повиновение. Он смутно догадывался, что все дело здесь в той власти, которой располагают так называемые «Отцы». Именно поэтому, решил он, эта религия с каждым днем набирает себе новых приверженцев среди солдат.
— Спасибо за предложение, Сабин, но лучше не стоит. Я предпочитаю старых богов, к которым можно в любой момент обратиться за помощью. Например, попросить у них для себя победу, или хороший урожай, или смерть врагу. При этом не нужно заботиться ни о какой душе или духе, что бы это ни значило.
— У старых богов тоже имелись свои мистерии, которые, я склонен полагать, имели немало общего с мистериями Митры.
— Тогда зачем тебе понадобилось следовать этому новому богу?
— Все религии, если их глубоко копнуть, по сути своей сводятся к одному и тому же. И человек выбирает ту, которая лучше всего выражает его мысли по поводу жизни, смерти и перерождения.
— С меня достаточно мыслей о моей жизни. И что там бы ни было после нее, — при условии, что после нее что-то есть, — может само о себе позаботиться.
— Как хочешь, брат.
Их теологические споры завершились сами собой, как только они отыскали Клемента. Будущий шурин Сабина был занят тем, что отчитывал юного конюха за то, что тот недостаточно крепко затянул подпругу на его лошади.
— Готов поспорить, что этот тупой молокосос решил меня угробить! — возмущенно заявил он братьям и, отпустив рабу звонкую оплеуху, отправил его переделывать работу.
— А где Секунд, Клемент? — спросил у него Сабин. — Хотелось бы задать ему несколько вопросов прежде, чем ты отвезешь его Антонии.
— Он заперт в одной из кладовых. Я провожу вас к нему. Но предупреждаю заранее: считайте, что вам крупно повезло, если он вам что-то скажет. Я уже оставил всякую надежду.
— Просто ты не нашел к нему подход, — отозвался Веспасиан, когда Клемент повел их к пленнику.
— Нам кажется, Секунд, — вполне резонно рассудил Веспасиан, — что ты отлично понимаешь, какой перед тобой выбор. Или ты во всем признаешься, и тогда я обещаю тебе защиту Антонии, либо ты молчишь, и тогда Антония сообщит Макрону, что ты предал не только ее, но и его. И тогда тебя и твою жену ждет малоприятная смерть, которой он вам пригрозил.
— Только не вмешивайте в это дело Альбуциллу, — процедил сквозь зубы Секунд, хмуро глядя водянисто-голубыми глазами из-под сросшихся на переносице бровей. На его скулах и подбородке темнели синяки.
— Боюсь, что она уже в нем замешана, — холодно ответил Веспасиан, — с тех пор как ты подложил ее в постель Ливилле и Сеяну.
— Я никому ее не подкладывал. Если она что-то делает, то по собственной воле.
— Выходит, что она по собственной воле, — холодно произнес Сабин, — передает тебе все те сведения, которые ей удается узнать, когда она обслуживает сразу двоих своих новых клиентов. Кстати, кто там у них кого имеет?
Секунд вскочил со стула, готовый наброситься на Сабина, но Веспасиан и Клемент не дали ему этого сделать. В следующую секунду кулак Сабина нанес ему удар в солнечное сплетение, и Секунд рухнул на пол.
— А теперь послушай, Секунд, — продолжал Веспасиан, как будто бы ничего не случилось. — Ты и твоя жена затеяли опасную игру, но теперь она для вас закончилась. Антония вполне может по-матерински побеседовать с дочерью, даже если они друг дружку терпеть не могут, и в разговоре вскользь упомянуть кое-что из того, что передавала тебе Альбуцилла и чем ты, в свою очередь, делился с Макроном. Ты только представь, что сделает Сеян, как только узнает, что в его постели побывала шпионка? Не знаю, как ты, но лично я предпочел бы малоприятную смерть, которую тебе пообещал Макрон, чем пожизненные мучения, на которые Сеян, — а я в этом уверен, — обречет тебя и твою жену.
Секунд наконец отдышался и посмотрел на Веспасиана с ненавистью и одновременно с отчаянием.
— Что вам нужно и что вы предлагаете мне? — хмуро спросил он у братьев.
— Вот это уже лучше. Я так и знал, что здравый смысл у тебя есть. Я уважаю в мужчине честолюбие, но только с тем условием, что ему не сопутствует вероломство. Ты, Секунд, похоже, наделен им сполна. И я предлагаю тебе частично от него избавиться. Думаю, Антония и Макрон неплохо тебя за это вознаградят, сохранив жизнь тебе и твоей жене. Что касается того, что нужно нам, все очень просто: ты расскажешь нам, зачем ты пошел к Сеяну и что ты ему поведал.
Секунд, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Мне можно снова сесть?
Клемент пододвинул к нему стул. Секунд сел, вытер со лба пот и потер покрытую синяками грудь.
— Итак, — произнес Сабин. — Мы слушаем.
Секунд с несчастными видом огляделся по сторонам. Он отлично понимал, что выбора у него нет. Сделав глубокий вздох, он заговорил.
— Я всегда был верен Макрону. Но когда тот затеял с Антонией заговор против Сеяна, я забеспокоился, на ту ли лошадку я поставил. Сеян — мощный противник, и я опасался, что он способен уничтожить Макрона, а значит, и меня тоже. Но и Антонию тоже нельзя недооценивать. Если ей покажется, что я предал Макрона, то, значит, и ее. В том случае, если победа достанется ей, мне несдобровать.
— Но ты не хотел оказаться стороной проигравшей, — сказал Сабин с ехидной улыбкой. Секунд пожал плечами.
— А кто хотел бы? Я не исключение. Лично я не знаю никого, кто высказал иное мнение, хотя бы потому, что они все мертвы. Как бы то ни было, я поделился своими тревогами с женой, и тогда ей в голову пришла идея соблазнить Ливиллу, а может, даже и самого Сеяна, и в этом случае нам будет все равно, кто победит, а кто проиграет в борьбе за власть, потому что мы будем в лагерях обеих сторон.
— Я бы назвал это иначе, — прокомментировал Веспасиан.
Секунд проигнорировал его колкость.
— Как только ей удалось проникнуть к ним в постель, она стала передавать им то, что узнавала от меня об Антонии. Им она говорила, будто узнала это от одного преторианца, который охраняет Калигулу, с которым — я имею в виду преторианца — у нее якобы связь.
— II кто же он? — с подозрением в голосе спросил Клемент.
Секунд, не скрывая злорадства, посмотрел на него.
— Ты.
Ответом на его слова стал кулак Клемента.
— Ты, мерзкий ублюдок!
Секунд пригнулся и избежал нового удара.
— Кого еще она могла назвать? Разве поверили бы они ей, скажи она им, что крутит любовь с рядовым стражником? Хочешь не хочешь, а пришлось назвать имя капитана гвардии. Благодаря этому я получил возможность передавать то, что я узнал о планах Антонии из посланий, которыми она обменивалась с Макроном, при этом не предавая его.
— И поэтому Сеян не знает, что Макрон заодно с Антонией? — уточнил Веспасиан, положив руку на плечо Клементу.
— Нет, конечно. Я не настолько глуп. Скажи Альбуцилла Сеяну, и Макрону конец. И тогда Антония догадается, что это я выдал их обоих. Можно подумать, я не знаю, что она собой представляет. Я бы не прожил и дня, даже если бы решил бежать.
— И что именно ты передал Сеяну? — требовательно спросил Сабин, вплотную подойдя к Секунду.
— Главным образом мелочи, то, что вполне мог знать Клемент: имена людей, которые входили в ее дом и выходили из него, пока я ждал, когда она меня примет. Самое главное из того, что я ему сказал, — это о прибытии пленника. Дело в том, что я знал, что Антония пытается найти свидетеля, который бы мог перед Тиберием дать показания против Сеяна, потому что я присутствовал на той встрече, когда вместе собрались ты, Палл и Макрон.
— Погоди минутку, — остановил его Веспасиан, поворачиваясь к Сабину. — Ты ни разу не сказал мне, что у тебя была встреча с Макроном.
— Ты и не спрашивал, — отмахнулся Сабин.
— Откуда же мне было знать, что я должен задать тебе этот вопрос. Мне казалось, что между нами существует договоренность рассказывать друг другу обо всем, что для нас важно.
— Послушай, какая разница. Я сопровождал Палла, когда тот от имени Антонии обратился к Макрону с предложением. Секунд присутствовал при этом в качестве телохранителя Макрона. Лишь поэтому я и узнал его вчера вечером. А теперь, Секунд, продолжай.
Тот посмотрел на обоих братьев и заговорил снова.
— Когда Антония велела мне передать Макрону, что то, чего она так долго ждала, вскоре прибудет в Рим, я тотчас понял, что речь идет о свидетеле. Альбуцилла передала это Сеяну, и тот приказал взять под наблюдение порт и все городские ворота. По словам Альбуциллы, Сеян был в бешенстве, что его люди не смогли рассмотреть лица пленника, потому что ему на голову надели капюшон.