— Квестор Публий Юний Цезенний Пет прибыл к высокородной Ливилле по поручению императора и Сената, — четко и медленно проговорил Пет.
Смотровой глазок захлопнулся, однако впускать их внутрь никто не торопился.
— Похоже, хозяйка дома не желает видеть нас, — заметил Пет, когда дверь так и не открылась. — Впрочем, я ее не виню. Центурион, выбивайте дверь.
— Слушаюсь!
Центурион гаркнул приказ, и к нему с тараном в руках тотчас подскочили четверо его подчиненных. После нескольких гулких ударов дверь распахнулась. Сопровождаемые центурионом, Веспасиан и Пет через вестибюль прошли в роскошный атрий. Такую пышную роскошь, такое обилие золота и серебра Веспасиан видел впервые.
Вокруг низких, полированных мраморных столиков на причудливых золотых или серебряных ножках были расставлены вазы, чаши, статуэтки и канделябры самых разных размеров. Здесь же стояли кресла и диваны, обтянутые темно-красной тканью с золотой нитью. Они превосходно гармонировали с фресками, изображавшими кровавые битвы титанов до появления человека. Потолок над имплювием поддерживали четыре черные мраморные колонны с серыми прожилками, а в центре бассейна высилась огромная статуя Сатурна, серпом оскопляющего своего отца, Цела.
— Как вы смеете врываться в мой дом! — раздался возмущенный женский голос.
Веспасиан и Пет обернулись. В одной из многочисленных дверей, выходивших в атрий, стояла красивая, изящная женщина лет сорока пяти. На ее лице был написан гнев. Они узнали ее с первого взгляда — перед ними была дочь Антонии, прекрасная и надменная. Но если взгляд Антонии был ясен и светел, то глаза Ливиллы были темными и пронзительными, а морщинки, что залегли в их уголках, были обязаны своим появлением отнюдь не улыбке. Маленький рот и полные губы, такие же, как и у матери, кривились в холодной усмешке, которая словно навечно застыла на лице оттенка слоновой кости.
— Мы здесь для того, чтобы проводить тебя в дом твоей матери, — ответил Пет, делая шаг ей навстречу.
— По чьему приказу и по какой причине? — в голосе Ливиллы прозвучала настороженность.
Волею императора и по распоряжению Сената ты должна немедленно последовать за нами.
— Я не сделаю этого, пока вы не назовете причину.
— Ты признана виновной в убийстве своего покойного мужа Друза и теперь передаешься твоей матери, высокородной Антонии, дабы она решила твою судьбу, — ответил Пет, встав лицом к лицу перед ней.
Ливилла смерила его злобным взглядом.
— В таком случае меня ждет смерть.
— Только не от рук собственной матери. Тиберий проявил милосердие, поручив тебя Антонии, — Пет положил ей на плечо руку. — Пойдем с нами.
Неожиданно Ливилла вскинула правую руку и кулаком ударила Пета в грудь, после чего повернулась и бросилась бежать. Пет остался стоять, беспомощно вытянув вперед руку.
Видя это, Веспасиан, не раздумывая, бросился вдогонку за Ливиллой. Шелковая стола мешала Ливилле бежать, и буквально через несколько шагов Веспасиан настиг ее и схватил за волосы. Издав крик, напоминающий вопль гарпии, и извиваясь, словно вавилонская блудница, Ливилла попыталась вырваться. Ее длинные ногти, словно лезвия, полоснули его по лицу, а острые зубы оставили на руке кровавую отметину. Впрочем, в дом уже ворвались стражники городской когорты и теперь удерживали на месте рабов, которые было выбежали на помощь хозяйке.
Пока Веспасиан боролся с Ливиллой, он описал полукруг и теперь за ее плечом снова увидел Пета. Тот опустился на колени, его туника и тога насквозь пропитались кровью. Сам он смотрел на золотую рукоятку кинжала, торчавшего из его груди, и как будто не верил собственным глазам.
Издав львиный рык, Веспасиан еще сильнее схватил Ливиллу за волосы и занес над ней кулак. Ливилла тотчас прекратила сопротивляться и обмякла. Темные глаза ее наполнились ужасом. Веспасиан за волосы заставил ее выпрямиться во весь рост и, смерив взглядом, полным ненависти, сначала плюнул ей в лицо, а затем, ощерившись звериным оскалом, с размаху вогнал кулак в полные, чувственные губы. Было слышно, как хрустнули, крошась, передние зубы.
Из треснувших губ фонтаном брызнула кровь, оставляя алые капли на лицах обоих. Веспасиан отпустил ее, и Ливилла с воем рухнула на пол. В надежде на то, что она беременна, он со злостью пнул ее ногой в живот и, переступив через нее, бросился к Пету, который, пока он сражался с Ливиллой, тяжело опрокинулся навзничь.
Опустившись рядом с Петом на колени, Веспасиан приподнял ему голову. Лицо Пета уже приобрело восковой оттенок. Посмотрев на Веспасиана потухшими глазами, он прошептал:
— Да, не повезло, что и говорить. Обещай мне, что присмотришь за моим Луцием.
— Обещаю, — ответил Веспасиан, чувствуя, как на глаза накатываются слезы. — Прости…
— Это я глупец. Я думал, что передо мной просто женщина…
В следующий миг из горла Пета вырвалось клокотание, глаза закатились. Веспасиан осторожно опустил голову мертвого друга и ладонью закрыл ему веки.
— Пусть кто-то из твоих людей останется сторожить тело, пока за ним не придет жена, — приказал он центуриону, — после этого следуй за мной, и заодно прихвати эти суку.
Веспасиан шагнул на теплое солнце и спустился по ступенькам на улицу. Позади него в сопровождении центуриона и четверых стражников, охая от боли, шла Ливилла — всклокоченная, с разбитым, опухшим лицом. Веспасиана душил гнев. Взгляд его, полный боли и ярости, был устремлен вперед. Боги свидетели, с каким удовольствием он впился бы в горло Ливилле зубами! Ну почему, почему Тиберий решил проявить к этой змее милосердие!
— Ливилла! — раздался пронзительный женский голос с другой стороны улицы.
За спинами стражников городской когорты, размахивая длинным, тонким ножом, стояла Апиката. Одежда на ней была разорвана в клочья, щеки и руки в свежих царапинах, оставленных ее собственными ногтями, под которыми запеклась кровь.
— Ливилла, посмотри на меня! Ты исчадие Горгоны!
Ливилла подняла голову и посмотрела на нее сквозь опухшие веки.
— Это я постаралась, Ливилла! — гордо выкрикнула Апиката. — Это я написала Тиберию. Я рассказала ему, как ты получила яд от своего врача Эвдема и как личный раб Друза, Лигд, потихоньку подмешивал отраву в его еду. Их обоих пытали, и они во всем признались.
Апиката зашлась в истерическом хохоте и замахнулась кинжалом на Ливиллу.
— Ты отняла у меня мужа, из-за тебя умер мой сын, и вот теперь у меня отняли других моих детей, но мне все равно, Ливилла, мне все равно, потому что мы с тобой квиты. Теперь ты — ничто, Ливилла, слышишь, ничто. Знай, что я теперь о тебе думаю!
Сжав обеими руками рукоятку кинжала, она воздела его над головой и, издав очередной пронзительный вопль, с силой вогнала лезвие себе в левое подреберье. Тело ее дернулось, и она согнулась пополам. В уголках рта и в ноздрях показалась кровь. И все же, собрав последние силы, Апиката подняла лицо и посмотрела на Ливиллу.
— Вот что ожидает тебя! — взвыла она и, широко раскрыв глаза, вонзила лезвие себе прямо в сердце, а в следующий миг рухнула на землю.
Гай ждал Веспасиана в атрии дома Антонии. От волнения он не находил себе места. Первым его вопросом, когда Веспасиан вошел в дом, было:
— Где Пет?
Веспасиан не ответил. Впрочем, одного взгляда на него и на Ливиллу было достаточно, чтобы обо всем догадаться.
— Понятно, — пробормотал Гай. — Какая, однако, жалость!
Веспасиан молча кивнул в знак согласия. Мимо него провели Ливиллу. Эта гарпия теперь дрожала от страха. Веспасиан проводил ее взглядом, полным ненависти.
— Она заслуживает смерти, дядя, но ее лишь изгонят до конца ее дней на какой-нибудь далекий остров. Никакая мать не убьет собственного ребенка.
— Какой странный день, — виновато вздохнул дядя Гай. — Увы, мне нужно назад, в Сенат. Боюсь, тебе придется еще разок пойти со мной. Приходи, как только передашь Ливиллу Антонии.
— Как скажешь, дядя, — устало отозвался Веспасиан. — Что на этот раз?
— Дело довольно неприятное, но я не знаю, как его избежать, — ответил Гай, качая головой, и вышел вон.
— Ведите ее вот сюда, — произнес Палл, показавшись из- за колонн на дальнем конце атрия. — Госпожа Антония уже ждет ее.
— Спасибо тебе, центурион, теперь я сам. Жди меня снаружи.
С этими словами Веспасиан шагнул вперед и крепко взял Ливиллу за локоть.
Ведя ее за собой, он прошел вслед за Паллом через весь дом, пока они не оказались рядом с дверью, что вела в личную тюрьму Антонии, где когда-то томились Ротек и Сатрий Секунд. Толкнув дверь, Палл зашагал вниз по каменным ступенькам. Поняв, куда ее ведут, Ливилла попыталась сопротивляться, не желая спускаться в темный, сырой, пропитанный запахами испражнений, пота и страха коридор.
— Куда ты меня ведешь? — выкрикнула она, вырываясь из железной хватки Веспасиана.
— Туда, сука, где тебя ждет твоя мать! — прорычал он в ответ, проталкивая Ливиллу в дверь.
Антония поджидала их в низком коридоре рядом с бывшей камерой Ротека.
— То, до чего мы дожили, — сказала она, качая головой и глядя на дочь холодным, пронзительным взглядом, — печалит меня куда больше, нежели тебе дано знать, Ливилла.
— Мама, мама, прошу тебя! — взмолилась та, вырываясь от Веспасиана и, подбежав к Антонии, бросилась ей в ноги и обняла колени. — Прошу тебя, прости меня!
Антония с размаху ударила дочь по изуродованному лицу.
— Простить тебя? Это значит простить ту, что убила собственного мужа, ту, которая, не вмешайся я вовремя, замучила бы до смерти Ценис, которая мне почти как дочь? Ты предлагаешь мне простить ту, которая во имя достижения собственных целей была готова убить собственного сына! И теперь ты просишь меня о прощении?
— Умоляю тебя, мамочка!
— Не смей меня так называть, потаскуха! — взвилась Антония и отшатнулась от дочери. — Между нами больше нет никакой любви и никогда не будет. — С этими словами она распахнула дверь камеры. — Заходи.