«И почему я все это выслушиваю? — терзался Нильс. — Не понимаю. Разу прежде словом не обмолвились, а тут — будто плотину прорвало».
— Синьор Алгиси причинил вам вред?
Энрика окинула взглядом Нильса, задержалась на его погонах и будто только сейчас сообразила, с кем говорит.
— Ничего он мне не причинил, кроме разочарования, — вздохнула, отворачиваясь. — Что за дурацкая такая страсть — кидаться спасать то, чего спасти не можешь? Какой смысл красть принцессу из башни, если не умеешь убить дракона?
Нильса бросило в жар. Приоткрыв рот, он смотрел на Энрику, и она ответила ему удивленным взглядом:
— Что? Что я сказала?
— Про дракона, — хрипло отозвался Нильс. — Откуда?!
— Ну… Сказки такие. Полно их. Дракон похищает принцессу, а потом приходит храбрый рыцарь, убивает дракона и спасает принцессу. Очень, по-моему, мудрые сказки — об ответственности. Да только из Рокко рыцарь такой…
Энрика вздохнула, опустила голову. Варежкой провела по глазам. Потом сняла варежки, сунула их в левый карман, из правого достала что-то ярко-красное.
— Вот! — развернула она шарфик. — Это — вам.
Почему-то все рефлексы разом изменили Нильсу, когда девушка, приподнявшись на цыпочки, накинула шарф ему на шею и быстро завязала простой узел. По черной шинели будто заструилась Алая Река из древней страшной сказки.
— Зачем? — изумился Нильс.
— Для теплоты, — сказала Энрика. — Там все подарками обмениваются, а вы тут стоите такой одинокий всегда… Праздник ведь. С новым годом! — И она впервые за весь разговор улыбнулась. — Завтра не станет Энрики Маззарини, будет Энрика Моттола. Хорошая девушка, которая не крадет таблички с названием улицы, играет только диоугодные мелодии. У нее много дел будет. Церковный хор учредить, учеников набрать, отцу подряд выхлопотать — орган в церкви настраивать. Фабиано в ножки поклониться, попросить, чтоб семью из дома не выгонял. — Энрика отвернулась, голос ее прерывался. — Вот она какая будет — Энрика Моттола! А вы… Вот посмотрите на этот шарфик и вспомните Энрику Маззарини, которая всем в этом городе поперек глотки встала. Потому что, видите ли, ей мастерство важнее, чем на коленях ползать и лбом об пол колотиться!
«Истерика, — грустно подумал Нильс. — Однако ж мне все равно полагается на ус мотать. Вон чего говорит-то… Но погоди! Неужели правда сегодня за Гиацинто выходит? Скрипачка — за сына жреца? И в тайне все до сих пор?»
Ох, как заныло у него сердце! Но почему, почему, Диаскол его раздери? Что за страшное предчувствие, почему кулаки сами собой сжимаются?
— Каток! — раздался в ночной тишине дикий вопль, и между Энрикой и Нильсом пробежал Бенедетто — пятнадцатилетний парень, который отчего-то задержался и не пришел на вечер подарков. Теперь он открыл дверь в кабак и заорал туда: — Колдуны каток залили! Бегом кататься!
Он тут же убежал, а вслед за ним из кабака рванула пестрая вопящая толпа. Нильс и Энрика прижались к стенам по разные стороны от входа. Когда пробежал последний человек, их взгляды встретились.
— Вы, наверное, туда же пойдете? — спросила Энрика.
— Разумеется. Мое дело сегодня — обеспечить порядок и безопасность.
— А как же ваши бравые ребята?
— Я позволил им побыть с семьями. Как знать — может, после полуночи придется работать. Праздник — время опасное.
— Ну, тогда проводите и меня!
Нильс опешил:
— Что сделать?
Энрика, уже шагнувшая вслед за унесшейся толпой, обернулась:
— Проводите! Ну, я тоже ведь часть этого города, хоть и не самая диоугодная. Обеспечьте мне безопасность и порядок, если вас не затруднит. — Она спрятала рот и нос за воротником пальто, спасаясь от мороза, усилившегося с наступлением темноты, и глухо добавила: — Вам ведь тоже, наверное, одиноко.
Они пошли вместе. Нильс бы добрался до площади с катком минуты за три-четыре, но с Энрикой плелись все десять, томясь тягостным молчанием.
— Гиацинто… — начал было Нильс, но Энрика его прервала:
— Не хочу про меня! Давайте про вас. Почему у вас нет жены? Неужели ни одна не согласилась?
Нильс обдумал вопрос, рассеянно теребя шарфик.
— Не спрашивал никого, — ответил он терпеливо ждущей Энрике. — Любви не было, так не из-за чего и жениться.
— Какой вы скучный — прямо как все, — вздохнула Энрика. — Любовь… Любовь — она у бездельников. А когда дело есть — не до любви, право слово.
— У меня было дело. Любви не помешало. Только вот с тех пор я и зарекся. Правильно ты говоришь — лучше делать то, чего от тебя Дио хочет, а все эти любови — ну их к Диасколу, один вред от них.
Во взгляде Энрики сверкнул интерес.
— А ты на самом деле другой, — сказала она, и Нильс вдруг сообразил, что они как-то незаметно перешли на «ты». — Значит, и любви не хочется, и без любви жениться противно?
Нильс кивнул.
— Эх, не в том мы мире родились, — засмеялась Энрика.
Теперь говорить приходилось громко — добрались до катка. Блестящее ледяное озерцо посреди центральной площади Вирту блестело в свете газовых фонарей, будто огромное зеркало. На нем уже не протолкнуться, а из в одночасье выросшего рядом домика с надписью «Коньки» выходили все новые желающие покататься.
— Надо работать, — извиняющимся тоном сказал Нильс.
— Спасибо за беседу, — кивнула Энрика и пошла, вздохнув, к домику.
— Синьорита Маззарини, — окликнул ее Нильс. Мог и хотел окликнуть по имени, но почуял нутром, что девчонке будет приятно услышать фамилию, которой она вот-вот лишится.
Она обернулась, вскинула голову, высвободив подбородок из-под воротника.
— Спасибо за подарок и — с праздниками вас! — Официальное обращение все-таки помешало удержать это зыбкое «ты». — Желаю в новом году счастья.
— Спасибо! — улыбнулась Энрика. — И вам того же. Да услышит Дио наши пожелания.
Когда она исчезла в дверях домика, Нильс еще несколько секунд стоял, глядя ей вслед, потом встрепенулся. Работать действительно нужно, на катке началось дикое столпотворение.
— Так, а ну — очистили пространство! — рявкнул Нильс. — Дайте сперва малышам покататься! Их уж скоро домой погонят — тогда и вам время будет. Ну? Мне что, два раза повторять? Я словами только один раз говорю, потом иначе объясняю!
— Нет-нет-нет, — качал головой Рокко, стоя за конторкой. — Я говорю — пять медяков за пару! Синьора Латтанци, уж вам ли прибедняться? Весь город знает, как вы «бедствуете». Либо отпускайте мальца на лед одного, либо — десять медяков, так-то.
Далила Латтанци, гневно сопя, высыпала в подставленную ладонь требуемую сумму, но не удержалась от замечания:
— Не надо, молодой человек, завидовать! Богат тот, кто экономить умеет.
— Было б что экономить — все бы экономили. Да, народ?
Народ, столпившийся в крохотном помещеньице, поддержал Рокко дружным гулом. Далила, тут же умолкнув, взяла коньки, протянутые Рокко, и поспешила удалиться. А к конторке уже протиснулась следующая желающая.
— Куда без очереди? — прикрикнул Рокко. — Самая умная, что ли?.. А, это ты? Заходи. — Он открыл дверцу и впустил за конторку Энрику. Она быстро проскользнула к нему, увернувшись от брызжущего искрами света шарика — их штук десять летало по комнате, светло было как днем. Прикрыв дверку, Рокко бросил незаметный взгляд на безымянный палец левой руки Энрики. И вздохнул с облегчением.
Передавая следующую пару коньков, Рокко про себя отметил, что все вроде бы вернулось на круги своя, и улыбнулся. Тут же Энрика заговорила ему на ухо:
— Ты надолго тут?
— Сейчас уйдем, только штуковину одну устрою.
Рокко провел рукой над банкой с мелочью, потом сделал несколько пассов перед стойкой с коньками и повернулся к очереди:
— Мне нужно отойти по важному делу. Коньки берем сами, пять монет за пару. Кто попытается обмануть — у того руки отсохнут, я предупредил. Подлечить потом — подлечим, но это уже сотня медяков, она же — серебряная. Кто выгоду считать не умеет — у соседей спрашивайте.
Рокко взял со стойки две пары коньков и, подхватив Энрику под руку, вытащил ее наружу, выставленным вперед локтем расталкивая людей. Оказавшись на улице, они направились к длинной скамье перед катком. Нильс уже успел всех организовать. По льду смешно ковыляли малыши, поддерживаемые родителями, а молодежь стояла вокруг и беззлобно смеялась.
— Ну что, синьора Моттола, не изволили передумать? — нарушил молчание Рокко, усаживая Энрику на скамью.
— Отстань, а? — взмолилась Энрика. — Ну чего ты как этот? Без того тошно, ты еще…
— Извини, — невозмутимо отозвался Рокко. Присев на корточки, он распускал шнурки на ее ботиночках. — Мне, поверь, не все равно, вот и беспокоюсь. Так, просто, на всякий случай замечу — хочешь, слушай, а хочешь — мимо ушей пропускай. Работу поменять всегда можно. Денег на кусок хлеба раздобыть — не велика проблема. А вот муж — это всерьез и надолго.
Энрика отрешенно смотрела на его руки, ловкие пальцы, развязывающие узел. Потом дернулась, спрятала ногу под скамейку.
— Что ты делаешь? Перестань. Увидит кто…
Пожав плечами, Рокко сел рядом, занялся своими шнурками. Каток шумел за спиной, а перед глазами — пустынная часть площади, даже фонари не горят.
— Дело не в деньгах и не в работе, — говорила Энрика, натягивая коньки. — Как ты-то этого не понимаешь?
— Да я-то все понимаю, — попытался заверить ее Рокко. — Только…
— Нет, ничего ты не понимаешь! — упиралась Энрика. — Этот человек уничтожил смысл моей жизни! Просто так, из вредности.
— Так ты отомстить хочешь? — Рокко ухмыльнулся. По части «отомстить» у него имелся богатый арсенал колдовских средств.
От него не укрылась заминка Энрики. Девушка задумалась. И ответ прозвучал неуверенно:
— Нет… Зачем сразу «отомстить»? Вернуть свое. Ох… Пятнадцать минут еще. — Она устремила взгляд на часовую башню, возвышающуюся над площадью. Без пятнадцати десять. Ровно в десять детишек погонят домой. К одиннадцати разойдутся и взрослые. В полночь каждый поднимет у себя дома бокал сока, съест вожделенный кусок жареного мяса и ляжет спать. Такой вот веселый праздник. Хвала Фабиано.