Взгляд Теодора перестал блуждать и остановился на лице Энрики. Та напряглась, но выдержала, даже постаралась улыбнуться добродушно. Не меньше минуты Теодор изучал ее, потом отвернулся и величественно, даже грациозно кивнул:
— Н-да. — Он говорил в нос, и Энрика непроизвольно поморщилась. — Она красивая.
— Премного благодарна, синьор Теодор. — Энрика поклонилась и села напротив. Скрипку положила на стол перед собой, и взгляд Теодора сосредоточился на ней.
— Ты красиво играешь, — заметил он. — Мне понравилось.
— Спасибо, — наклонила голову Энрика. Похвала дурачка — не великое достижение, а все ж-таки приятно после отповеди Норберта.
— Когда мы поженимся, ты будешь мне играть каждый день?
Энрика улыбнулась. Ну вот, хоть что-то хорошее. Быть может, и не зря Дио привел ее сюда? Ему-то виднее, как судьбы устраивать. Вспомнились вдруг сказки про жаб, из которых получаются принцессы, если их поцеловать… Нет, если Теодор превратится в принцессу, это, конечно, перебор, но, может, что-то путное из него еще и выйдет?
— Конечно, буду, синьор Теодор, — кивнула Энрика. — А расскажите…
— Мне не нравится «синьор», — прервал ее жених. — Так не говорят. Называй меня герр Теодор!
Энрика метнула взгляд на стоявшего неподалеку Ульриха. Тот кивнул:
— Так у нас принято. К мужчинам — герр, к женщинам — фрау.
— Хорошо… Ладно, герр Теодор, расскажите мне о себе, прошу.
Со значением поглядев на Энрику, Теодор сказал:
— Я писаюсь.
В повисшей после этих слов тишине булькнул пивом Норберт. Энрика почувствовала, как кровь отливает от лица.
— И… И все? — пролепетала она.
— Нет. — Теодор продолжал сверлить ее бесстрастным взглядом. — Иногда — какаюсь. Мама меня моет. Если ты меня заберешь от мамы — будешь мыть. Ты хорошо моешь?
— Тео, Тео! — подбежала к нему Ева и погладила по голове. — Успокойся, не наседай на нашу гостью. Я уверена, она просто великолепно моет.
— Уж куда как лучше, чем скрипку мучает! — каркнул Норберт и зашелся булькающим смехом.
— Я тебе заткнуться велела! — рявкнула на него Ева.
Норберта поддержал писклявый смех из кармана жакета Энрики:
— Клянусь Дио, Рика, это — идеальный муж для тебя!
Энрика сидела, опустив голову, и пыталась сдержать слезы, жгущие глаза. Не вышло — закапали капельки на подол платья. Сбилось, стало судорожным дыхание.
Чья-то рука опустилась на плечо. Энрика вскинула голову и встретила взгляд Ульриха. Тот хмурился.
— Уж прости, но больше ничем помочь не смогу. Только подумай хорошо и обидеть не бойся. Я-то понимаю, что сынок мой — не подарок. Если есть какой другой выход…
— Нет у меня другого выхода. — Энрика безрадостно улыбнулась Ульриху. — Спасибо вам большое. Наверное… Наверное, пора. Хотя нет, постойте… Нет, можно я сыграю еще раз, последний?
Она в панике хваталась не за соломинку даже, а за призрак, мираж, иллюзию. И Ульрих прекрасно ее понял. Поняла и Ева. Даже Теодор отозвался положительно:
— Мне нравится, как ты играешь. Играй.
Встав, Энрика подняла скрипку, коснулась смычком струн и окинула взглядом слушателей. Задержалась на ухмыляющемся лице Норберта и, мстительно сдвинув брови, повела смычок. Синхронно с движением опустились веки, и смешок старика утонул в нарастающем урагане звуков.
Ну и Диаскол с тобой, — думала Энрика, купаясь в потоках музыки. Кому какое дело до мнения старого пьянчуги? Главное, что я сама себе цену знаю. Выйду сейчас замуж, окажусь в безопасности. А потом — потом схожу в филармонию. Вдруг удастся выиграть конкурс? Разве это не спасет нашу семью от разорения хотя бы на год? Впрочем, надо спросить у Евы и Ульриха, сколько это — крона? Однако «сто тысяч» звучит завораживающе. Вряд ли мелкую монетку имеют в виду.
Энрика уже не замечала, что играет, полностью отдавшись мечтам о близком спасении. Вроде смутно слышала, что кто-то как будто кричит, но не обратила внимания. Очнулась лишь когда на руку ей легла чужая ладонь. Вздрогнула и открыла глаза, перестав играть.
— Тихо! — прошипела Ева. — Беги!
Бежать? Как — бежать? Куда?
К ней на цыпочках подскочил Ульрих, что-то поставил на пол. Энрика опустила голову — сапожки, отороченные мехом, такие же, как у всех в Ластере.
— Давай-давай, — шептал Ульрих. — Ева, дай ей хоть шаль, что ли…
— Сейчас-сейчас!
Прежде чем плечи Энрики укутали в шаль, в дверь послышались удары.
— Ау, хозяева! Я долго ждать буду? Отворяйте! Дело есть.
Голос звучал странно, как будто его тщательно изменили. Да так оно и было. Но Энрика безошибочно узнала говорящего. Нильс Альтерман, ее смерть. Пришел сюда, забрать последнюю надежду.
Она качнулась было в сторону Теодора, но Ева за руку потащила ее прочь.
— Ему слова ритуала только два часа учить, — шептала женщина, уводя Энрику за стойку, через дверь, на холодную кухню. — Не успеешь… Мы уж наврем чего-нибудь, а ты… Ты — вот что, детка, заходи вечером. Вот через этот же черный ход, мы кухарку предупредим. А пока — пока укройся где-нибудь.
Вот и последняя дверь открылась перед нею. Ноги сами уперлись в порог. Нет, только не туда! Там — холодно и страшно, там — только жалкие островки огня, у которых даже толком не согреешься.
Но Ева вытолкала ее наружу, и дверь за Энрикой закрылась.
— Постойте! — Энрика протянула двери скрипку и смычок, но дверь осталась закрытой.
Ну и что теперь делать? Где укрыться? Она уже пыталась найти пристанище. Вряд ли теперь, в сапожках, с шалью и скрипкой шансы сильно увеличатся. А хотя, с другой стороны, скрипка…
— Эй, уважаемый герр! — окликнула Энрика проходящего мимо молодого человека в драном тулупе. — Не будете ли вы так любезны подсказать, где мне найти филармонию?
Молодой человек остановился, окинул Энрику оценивающим взглядом.
— Конечно, уважаемая фрау, — сказал он. — Все, что вам нужно, вы можете найти у меня в штанах.
— Тьфу, дурак! — разозлилась Энрика, и молодой человек, глупо заржав, удалился.
Ластер издревле славился своими колдунами. Одни работали по лицензии, прислуживая богачам, другие — тайно, удовлетворяя мелкие потребности простого люда. Были среди них и такие, которые охотно брались за грязную работу, убивая колдовством людей, насылая болезни и проклятья. Случались настоящие колдовские войны, правда, без вспышек пламени и взмахов волшебными палочками, как в детских сказках. Просто вдруг, однажды утром, в разных концах города обнаруживали тела таинственно умерших волшебников из одного и того же ордена. А волшебники из другого ходили довольные, задрав носы.
Но ничего и никогда в природе не проходит бесследно, и такая концентрация волшебных сил в одном месте не замедлила сказаться. Как условились считать на одном из собраний колдуны, ткань пространства-времени истончилась в Ластере, и на город, как из помойного ведра, посыпались таинственные визитеры, коих со временем стали называть «попаданцами».
Попаданцы бывали разными. Мужчины, женщины, дети. Большей частью они всего лишь шатались, раскрыв рот, по городу, попрошайничали, искали каких-то приключений, пытались во что-то влюбляться. Некоторые умники норовили устроить государственный переворот, но об этих потугах закономерно не успевала узнать даже королевская стража. Местное же население зачастую вовсе не знало о том, что имеет дело с попаданцами. Мало ли дураков кругом! Это сумасшедший мир, и Ластер в нем — столица.
Проблемы начинались, когда из неведомого мира приходили более серьезные люди, обладающие оружием и специальными навыками. Эти не пытались устраивать переворот, но могли убить, покалечить, ограбить. Вот они-то и стали известны простому люду под именем «попаданцев». Ими пугали детей, их боялись взрослые. И с ними надо было что-то делать…
Совет колдунов принял решение, которое утвердил сам король: создать Комитет по делам попаданцев. Спецподразделение, основная задача которого — поиск, захват и отправление домой, либо ликвидация попаданца. В штате состояли три колдуна, задачей которых было сообщать о появлении попаданцев, и два десятка отборных бойцов, которые должны были найти, обезоружить, скрутить и доставить к тем же колдунам для ритуала возвращения.
Бойцы Комитета довольно быстро стали легендами. Им приходилось быть легендами, чтобы хотя бы выживать, а для того, чтобы побеждать, требовалось гораздо больше. Нильс, попавший в Комитет в возрасте девятнадцати лет из городской стражи, хорошо помнил своего первого попаданца. Он был один, их — десять. Попаданец поднял оружие, и пули полетели, как ветер. Мгновение — и шесть трупов на осенней листве. А попаданца след простыл.
Двое из оставшихся тогда просто сбежали и пошли под суд, потеряв места. Остались Нильс и Адам Ханн, двое лучших. Они весь день и всю ночь выслеживали в лесу попаданца, а когда нашли — убили. Выбора другого не было. После этого случая Нильс и Адам возглавили Комитет. Они по-настоящему гордились своей опасной, но престижной и высокооплачиваемой работой. Нильс, наверное, был счастлив. В конечном итоге он оказался вхож даже в королевский замок. Это его и погубило. Узнал слишком много, увидел слишком много и попытался влезть туда, куда не следовало…
Сейчас, оказавшись в хорошо знакомом лесу, Нильс тут же заметил следы Энрики Маззарини. Двинулся было по ним, но замер. Карабин за спиной, алый шарфик, форменная шинель… Пожалуй, в таком виде он и двух шагов по Ластеру не пройдет. Задержат до выяснения личности, а как выяснят… Вернувшийся изгнанник не может рассчитывать на снисхождение.
Нильс отправился вглубь леса, туда, где стояла хорошо ему известная заброшенная сторожка. На самом деле заброшенной она не была и активно использовалась, но об этом предпочитали не распространяться.
Добравшись, Нильс осторожно подкрался к окну, заглянул внутрь. Пусто. Вошел в дверь и сразу же отыскал в единственной комнатке, рядом с продавленной кроватью, неровные контуры люка в полу. Подцепил ногтями, открыл. Яма, заполненная всем возможным оружием, изъятым у попаданцев, осталась в целости и сохранности. То, что он и бывшие сослуживцы конфисковывали на службе, полагалось сдавать под опись, но по общему согласию сдавали не все. Постепенно сформировался такой вот тайничок на всякий случай.