Присев возле огненной чаши, Нильс заметил длинный черный волос, зацепившийся за ее край. Взял его двумя пальцами, поднес к глазам. Похоже, Энрика тоже наклонялась над чашами, грела лицо. Значит, след верный.
След вел Нильса до тех пор, пока не закончились бедные кварталы. Лишь только по бокам очередной улицы потянулись респектабельные дома, волшебство рассеялось, и Нильс остановился в недоумении. Что же случилось с его знаменитым чутьем?
Впрочем, если бы Нильс полагался только на чутье, он никогда не возглавил бы Комитет. Интуиция и прежде нередко давала сбои, и тогда ей на смену приходила железная логика. Вытянув ладони над огненной чашей, Нильс принялся рассуждать.
Строптивая скрипачка оказалась в незнакомом городе. Воспользовалась гостеприимством добродушных стариков, стащила скрипку и сбежала. Покинула бедный район. Что дальше? Куда она могла направиться?
Мимо Нильса, вертя на цепочке золотые карманные часы, шел молодой человек в шляпе-цилиндре.
— Простите мою навязчивость, герр, — окликнул его Нильс и, убедившись, что молодой человек остановился и слушает, продолжил: — Я разыскиваю сестру. Она немного не в себе, стащила фамильную драгоценность — скрипку — и убежала, в чем была. Не попадалась она вам?
Молодой человек окинул Нильса задумчивым взглядом и ловко бросил часы в карман.
— Сестра, говорите?
— Да, у нас разные матери, но один отец, поэтому мы не слишком похожи. Ее зовут Энрика, возможно, она представилась.
— Не слишком характерное имя для Ластера, уважаемый герр.
Нильс начал терять терпение:
— Мать родом не отсюда, имя — ее каприз. Так поможете вы мне?
Дорого бы Нильс заплатил, чтобы узнать, о чем сейчас думает молодой человек, но — увы. Лицо его стало непроницаемым.
— Пожалуй, я действительно видел описанную вами особу.
— Да? — Нильс подобрался. — И куда же она направилась?
— Она искала место, где можно остановиться, и я посоветовал ей недорогую, но приличную гостиницу на окраине города. Возможно, знаете — называется: «У Хиллербранда».
Эту ночлежку Нильс знал, но что-то мешало ему обрадоваться и бежать туда. Что-то в лице молодого человека продолжало смущать.
— И она отправилась в гостиницу? — уточнил он. — Без денег?
— Вы заставляете меня краснеть, герр Альтерман. Я не привык кичиться добрыми делами, но… Я дал ей денег. На извозчика и на комнату.
— Как вы добры, — пробормотал Нильс. — Быть может, я запишу ваш адрес и потом возмещу убытки?
— Не стоит того, — улыбнулся молодой человек и подошел к чаше. — Если я расстаюсь с деньгами добровольно, то готов к тому, что наша разлука продлится вечность. Но вот что мне любопытно… — Он, хмурясь, шарил в карманах пальто. — Вот что мне любопытно, герр Альтерман…
Нильса бросило в жар. Как же не заметил еще в первый раз, что его называют по фамилии?!
— Любопытно то, что у предателя и подонка Нильса Альтермана не было никакой сестры, только брат, который теперь стал идиотом. Или я слушал плохо, и то бревно, упавшее во время пожара, не только лишило Теодора ума, но и поменяло ему пол?
Наконец, молодой человек нашел искомое — пачку аккуратно сложенных бумажек желтоватого цвета. Нильс рванулся к нему, но не успел — одна из бумажек упала в огонь.
Полыхнуло. Поднялся зеленый дым, в котором угадывались черты лица одного из дежурных магов городской стражи. Большая зеленая голова бешено вращала большими зелеными глазами.
— Нарушитель! — заголосила голова, как только Нильс схватил молодого человека за лацкан пальто. — Тревога, тревога, нарушитель! — Голова запрокинулась и принялась оглушительно завывать, будто гигантский проголодавшийся младенец: «У-а-а-а, у-а-а-а!»
Хлопали окна и двери, останавливались и оборачивались прохожие.
— Гаденыш! — скрипнул зубами Нильс.
Молодой человек невозмутимо приподнял цилиндр:
— Неприятно было с вами повидаться, предатель Альтерман.
Нильс оттолкнул его, бросился в первую попавшуюся подворотню, в другую, в третью. Мельком увидел еще одну огненную чашу — в ней тоже надрывалась, вертясь, зеленая голова: тревога поднялась по всему городу. Лишь только Нильс оказался в поле ее зрения, голова застыла, глядя на него, и завопила еще громче.
Проклятье! Год назад разговоры о том, чтобы снабдить наиболее уважаемую часть населения возможностью вызывать стражу с помощью огненных чаш были только разговорами. Нильс и думать об этом забыл. Как выяснилось — зря.
— Вот он! Держи его! — неслось со всех сторон.
Нильс, стремительно лавируя, пытался затеряться в густо застроенном районе, но интуиция, то самое чутье, что вело его по следу Энрики, безошибочно заявляла: окружают. Дальше бежать не имело смысла, и Нильс, выскочив на очередной перекресток, остановился. Он ушел достаточно далеко от сознательного гражданина в цилиндре, он знал, как работает мышление стражника. Значит, крохотный шанс отвертеться есть. В противном же случае…
Нильс мысленно покачал головой. Нет, никаких противных случаев! Если его бросят в тюрьму, до полуночи он элементарно не доживет. И это бы еще полбеды. Он предстанет перед Дио, не выполнив долг, как глупый и жалкий преступник, а не праведник, идущий путем искупления.
— Не двигаться! — Перед носом у Нильса оказался штык, прикрепленный к стволу карабина. Миг спустя вокруг вырос целый лес таких же. — Имя! Фамилия!
— Натан Фридберг, — ляпнул Нильс первое, что пришло в голову.
— Вы обвиняетесь в нападении на гражданина Ластера, герр Фридберг. Вам придется идти с нами, — продолжал выкрикивать пожилой стражник в кольчуге, стоящий напротив Нильса.
Нильс попытался обезоруживающе улыбнуться. Глупо, конечно, — заискивать он никогда не умел, решал проблемы лишь с позиции силы. Но сейчас, как подсказала Нильсу интуиция, это был наилучший вариант.
— Помилуйте, да какое нападение, — заговорил он примирительным тоном. — Так, прихватил чуток за шкирку, ну так он сам виноват, гражданин этот. Денег должен, да еще и нос дерет. Я, мол, отдавать ничего не буду, я стражу вызову… Там денег-то — сотня крон, мне принцип важнее. А он еще вас потревожил. Может, вы с него должок-то и стрясете, а, ребята? И вам за беготню компенсация, и я волноваться не буду.
Жадные мыслишки замелькали в глазах пожилого стражника. Уж что-что, а срубить неправедных деньжат на службе здесь всегда любят. Нильс мог даже точно сказать, о чем думает стражник. Вот чуток закатил глаза: «Сотня крон! Это ж как хорошо загудеть можно…» Вот стрельнул глазенками по остальным стражникам, их около десятка: «Однако на всех разделить — ерунда получится, только горло промочить. Вот бы их сплавить куда-нибудь, а то еще донесут начальнику». Прищурился на Нильса: «А не врет ли этот Фридберг? Больно уж легко от денег отказывается. Или, может, деньжата-то нехорошие, следок за ними тянется?»
— В карты он мне проиграл, — безмятежно произнес Нильс. — Пьяный был — в дымину. Утром ничего не помнит. Ему объяснили, поверил вроде, да теперь ходит, сочиняет, что обжулили его. Ну не сволочь?
И эта фраза упала на благодатную почву. Тех, кто пытался отвертеться от карточных долгов, стражники не любили, мало чем в этом вопросе отличаясь от заключенных. Понятие чести, старательно насаждаемое сверху, странным образом искажалось в реалиях Ластера. К примеру, пренебречь служебными обязанностями считалось едва ли не подвигом, а отказаться поддержать общую пьянку — великим позором. За полгода службы в страже Нильс исплевался на эти дурные порядки. В Комитете было иначе. Там работали на совесть, и в почете ходили те, кто работает хорошо. Поэтому Комитет боялись, ненавидели, уважали все. А пуще всех — стражники, чувствующие силу, с которой им никогда не поравняться.
Топот сапог по мостовой. Нильс повернул голову, царапая подбородок о штык, и едва сдержался, чтобы не взвыть: к нему бежал тот самый первый стражник, которого пришлось обезоружить. На ходу он снимал с плеча винтовку.
— Это он! — взвизгнул стражник. — Попаданец!
Стражники расхохотались, качая головами. Напряжение немного схлынуло, штыки отодвинулись от Нильса.
— Какой он тебе попаданец, дубина? — сказал пожилой. — Чего ж он тогда по-нашему так бодро лепит, а?
Нильс снова воспрянул. Да, за минувший год многое забылось. А ведь и верно: попаданцы всегда болтали на каком-то своем, непонятном языке. Не то колдовство на них не действовало вообще, не то просто не успевало подействовать. Уже давным-давно по всеобщей договоренности колдуны, представляющие цивилизованные поселения, уничтожили языковые барьеры, заколдовав людей говорить на каком-то одном, общем языке, который ни для кого не был родным, но странным образом помогал легко и просто выражать любые мысли.
— Это он отобрал мое копье, — продолжал ябедничать стражник, тыча в Нильса пальцем.
«Отобрал копье, — с тоской подумал Нильс. — И не стыдно ведь врать! Сам уронил, растяпа, а я виноват».
Тут в разговор вмешался еще один стражник, стоящий левее. Он уже давно пристально смотрел на Нильса.
— Что-то как будто лицо знакомое, — сказал он.
— Ну, так живу я здесь, примелькался, поди. — Нильс улыбнулся самой нехарактерной для себя улыбкой. Но улыбка эта уже ни на кого не подействовала. Пожилой стражник тоже нахмурился и кивнул другому:
— Пробей-ка по базе.
— Да вы просто потеряете время и деньги, — поморщился Нильс. — Тот парень уже далеко, с моей сотней. С вашей сотней, высокочтимые герры!
Волшебство денег закончилось. Служивые почуяли нечто куда более весомое — продвижение по службе. Один из стражников сбросил с плеч широченную, странного вида сумку, расстегнул ее и вытащил большую книгу без обложки, сшитую из отдельных листов. На верхнем листе накарябано единственное слово: «База».
Стражник начал переворачивать листы. На каждом — изображенное судейским рисовальщиком лицо. Нильс скрипнул зубами. Он хорошо помнил, как пришлось целых полчаса сидеть неподвижно в камере, пока унылый старик наносил на бумагу его черты. Стражник секунду вглядывался в картинку, потом поднимал голову на Нильса, говорил: «Нет», и переворачивал лист.