— Да, — зевнула Лиза. — Рокко рассказал, что ты за него мстила.
Ванесса расфыркалась, как гневный ежик:
— Вот еще! Стала б я ради него молодость свою губить! Нет, подруга, у меня и другие резоны были…
И вновь Ванесса таинственно замолчала. А Лиза зевнула еще раз, потерла глаза.
— Спать хочется, — пожаловалась она Ванессе. — Прошлую ночь без сна провалялась, думала, нынче высплюсь в келье, да не судьба… Что ж, все — испытания Дио.
Ух, как рыжую покоробило! Даже подпрыгнула в кресле, глазищами засверкала. Ну давай, давай, цветочек, распускайся.
Лиза чуть заметно вздрогнула, услышав этот жестокий голосок у себя в голове, но стиснула зубы и твердо решила идти до конца.
— Тебе что же, не интересно? — привзвизгнула Ванесса, заставив Гиацинто ворочаться.
— Ой, прости, — улыбнулась ей Лиза. — Ты говорила о каких-то резонах. Я помыслами уж далека от мирского…
— Потому тебе и рассказываю! — Ванесса вновь попыталась принять величественный вид. — Так вот: денег у Моттолы — куры не клюют. Еще годика два-три, и Фабиано уйдет в отставку, его Ламберто сменит. А мы все оставим этот унылый городишко и переедем в Ластер. А уж там-то заживем, как короли!
Ластер! Опять этот Ластер. Там, где Выргырбыр. Вспомнились тут же и его слова, подтверждающие слова Ванессы: «А вот вы сгниете в своем диобоязненном Вирту. И ваш сын. И его дети». Вот, значит, чего хочет всем сердцем Моттола. Вот чего он боится.
Лиза тихонько рассмеялась. Глаза Ванессы блестели от удовольствия, и Лиза не отказала себе в удовольствии раздуть в них пламя:
— «Куры не клюют»? Это мама так говорила, бывало: «Денег у нас — куры не клюют. Денег нет, кур нет, вот и не клюют».
Длинные ногти Ванессы пропороли обивку кресла, но ведьма этого даже не заметила. Ироническое сочувствие в голосе Лизы выводило ее из себя.
— Да как ты смеешь! — зашипела она. — Ты что же это — жалеть меня вздумала?
— Ни в коем случае! — Лиза сложила руки в молитвенном жесте. — Я восхищаюсь твоей жертвою во славу Дио! Ты так преданно служишь ему, что даже выдумываешь небылицы, чтобы никто не думал, что ты идешь на жертвы. Ты куда благочестивей меня, Ванесса. Преклоняюсь перед тобою!
Ванесса утробно зарычала, но удержалась от нападения. Знала, что такую битву не выиграть, даже если убить соперника. Тут нужно другое оружие.
— Я не приношу жертвы, сестра Руффини. — С видимым усилием Ванесса вернулась к надменному тону. — Это — исключительно ваше занятие. А если вы сомневаетесь в том, что Моттола богат… Что ж, не буду колебать вашу веру. Однако я видела сокровищницу, что укрыта за алтарем.
— Кто ж тебе ее показал-то? — усмехнулась Лиза. Теперь она отбросила предосторожности и играла внаглую.
— Мой благоверный и показал. Я ему за то поцелуй дозволила, да под кофточкой рукой потрогать. Уж это-то он превыше любых денег ценит!
Ванесса пытливо смотрела на Лизу, пытаясь, наверное, понять, потрясло ли ее признание. Лиза сделала вид, что потрясло. Округлила глаза:
— П-п-под кофточкой? Даже до брака? Но как же…
— Не такая уж я благочестивая, да? — оскалилась Ванесса. — То-то же, сестра Руффини. Ладно, скучно мне с тобой, пойду до дома. Тут все равно, — она покосилась на спящего Гиацинто, — мертвое царство. Не брачная ночь, а Диаскол знает что… Но мы еще наверстаем. Гиацинто обещал, что как только мне восемнадцать исполнится, мы с ним на тех самых сокровищах супружеский долг исполним.
И, полагая, что этой фразой добила Лизу окончательно, Ванесса принялась одеваться. Лиза смотрела в огонь, кипя от гнева, и не знала даже, кого ненавидит больше: Ванессу, Гиацинто или Фабиано. Вспомнился вдруг Рокко. Показался таким маленьким и одиноким, ввязавшимся в неравную борьбу со страшным злом. Слезы на глаза навернулись.
— Куртку-то давай.
— Что? — повернула голову Лиза.
Ванесса стояла перед ней в коротком пальтишке, теплых колготках и протягивала руку.
— Куртку! Мне с Рокко мириться надо, скучно, когда он дуется, а так хоть будет, с чего разговор начать.
Лиза решительно скрестила руки на груди:
— Он мне ее подарил!
Ванесса несколько раз удивленно моргнула.
— То есть… Как так — подарил? Тебе ж нельзя имущества! А тут — куртка, да мужицкая еще.
С каждым мигом Лиза все отчетливей понимала странную вещь: куртку она не отдаст. По крайней мере, не этой рыжей пакостнице.
— Об этом я его святейшество потом расспрошу, — заявила Лиза. — А если нельзя, так ему и передам, чтоб вернул. Мне еще до церкви идти, а на улице — холодина.
Ванесса всем видом изобразила неудовольствие, но возражать не стала, только рукой махнула:
— Диаскол с тобой, сестра Руффини. Ладно, бывай. Сиди тут тихо, молись шепотом. Муженька не разбуди, а то он спросонок страстный! Испортит тебе все монашество, поминай как звали.
И, хихикая над собственной шуткой, Ванесса удалилась. Хлопнула одна дверь, приглушенно — вторая. Лиза сидела, вцепившись в подлокотники кресла, неподвижная, но готовая сорваться с места в любую секунду. Не теперь, не теперь…
Будто пружина ее подбросила: вот теперь Ванесса точно далеко! Лиза соскочила с кресла, подошла к Гиацинто и уставилась на него. Во сне лицо жреческого сынка утратило обычную непроницаемость, стало наивным и капризным. Лиза уже открыла было рот, чтобы крикнуть, разбудить, но тут посмотрела на себя. Монахиня… В черном бесформенном одеянии. Гиацинто ее даже не заметил, когда она вошла. Нет, если уж осуществлять коварный план, так бить наверняка.
Лиза, развернувшись на пятках, двинулась к выходу. Дверь за собой прикрыла аккуратно, почти бесшумно.
В огромной надвинутой на глаза шапке Нильс чувствовал себя куда как уютнее. И уши не мерзнут, и народ не присматривается. А уж такой попутчик как Адам Ханн, которого в городе каждая собака знает, и вовсе снимал всякие подозрения. Друг Адама Ханна — человек свой, надежный.
До «Хиллербранда» добрались в кэбе. Доро́гой почти не разговаривали: Нильс знал, что извозчики обладают способностью слушать чужие разговоры и распускать сплетни, а Адам прекрасно понимал нежелание друга пускаться в неосторожные откровения.
Местечко под названием «У Хиллербранда» располагалось на окраине Ластера и сейчас, в бледных лучах усталого солнца, выглядело унылой гранитной глыбой. Это с наступлением темноты зажгутся огоньки, обычные и волшебные, засияет вывеска, зазвучит музыка. Пока же только одинокие путники захаживают сюда выпить пива, да перекусить.
Гостиница, бар, сцена, танцплощадка, ресторан… У Хиллербранда есть все. Не самое дешевое местечко в городе, но вот цены на номера — очень сладкие. По простой причине: если постоялец устал не до смерти, заснуть под музыку, вопли и грохот, каждую ночь сотрясающие здание, ему не удастся.
Нильс сел за столик в углу вытянутого зала. По счастливому стечению обстоятельств все ближайшие места пустовали. Адам Ханн торговался у стойки, Нильс сбросил шапку и наконец-то позволил себе немного расслабиться.
Да уж, операция началась погано. Стычка со стражниками, ссора с родителями, ненависть брата… Краденая шапка, простреленная, прожженная шинель. А Энрики и след простыл. Упаси Дио, если найдет себе какого-нибудь пьяного «жениха», который согласится произнести слова ритуала.
Нильс поморщился, представив Энрику замужем за каким-то проходимцем из Ластера. Почему-то в голову настойчиво лез тот оборванец со шпагой и крысой.
А почему, собственно, ему это так неприятно? Ну да, Энрика уйдет от ответственности, Нильс не справится… Но он ведь сделает все возможное, его не за что осудить!.. Однако картина, которую рисовало воображение, все равно оставалась неприятной до дрожи.
— Жалко, — тихо сказал он, глядя в стол. — Красивая молодая девчонка, не глупая, а жизнь себе испортит. С другой стороны, смерть-то ничем не лучше…
— Чем не лучше? — Адам Ханн поставил перед Нильсом кружку кофе, размерами больше напоминающую пиалу. — Кто не лучше? — Сел напротив с огромной кружкой пива.
— Спросил? — вопросом на вопрос ответил Нильс.
— Так точно. Никаких одиноких брюнеток, ни со скрипками, ни без скрипок сегодня не поступало. Номеров вообще никто не снимал.
— Не врет?
— Не врет. Я видел — все ключи висят.
— Это ничего не значит…
— Нильс, в глаза мне глянь.
Нильс посмотрел в глаза старого друга. И тот, улыбнувшись, повторил:
— Никакой скрипачки здесь нет. А ты бы лучше пива выпил.
— Я на службе. — Нильс отвел взгляд и глотнул горячего, крепкого и переслащенного кофе. — Эх… Впрочем, надо полагать. С чего этому парню говорить мне правду? Просто трепал языком, чтобы внимание отвлечь. А всего скорее, никакой Энрики он и не видел, меня узнал и решил выслужиться.
Адам Ханн таинственно хмыкнул. Нильс поднял на него взгляд.
— Видишь ли, друг мой, — сказал Адам, — тут тебя многие хотят со свету сжить. И вовсе не затем, чтобы выслужиться. Помнишь наши правила? Пойми, чего на самом деле хочет твой враг, и ты поймешь, как его победить. Так вот: убить тебя — дело чести каждого ластерца. После нападения дракона почти каждый чего-нибудь да лишился. Друзья, родственники, имущество… Тебя ненавидят все, дорогой друг.
— Лучше бы дракона ненавидели, — проворчал Нильс.
— Дракон — это стихия, данность. А ты — заноза в заднице. Занозу можно вытащить из задницы, а со стихией ничего не поделаешь.
Нильс отпил еще кофе и усмехнулся:
— Ну, в одном ты прав: я определенно в заднице. — И, посерьезнев, добавил: — Как Арианна?
Адам Ханн вытаращил на него глаза:
— Друг мой… Ты полагал, что она жива?
Нильс опустил голову. Нет, он не полагал, не надеялся, но… Нет, наверное, все же надеялся. Черноокая, черноволосая красавица одним своим взглядом насквозь пронзила тогда душу и сердце Нильса. Целый год он каждую возможность использовал, чтобы увидеть фрейлину короля, но ни разу не сумел остаться с ней наедине, перемолвиться хоть словом. Когда же выяснилось, что ей суждено сделаться следующей королевой и послужить кормом для дракона, Нильс посчитал это вызовом, брошенным судьбой… И втоптал свою судьбу в грязь.