На алтарь вели маленькие лесенки слева и справа, но Рокко вскочил посередине, поставил фонарь на кафедру и повернулся, протягивая Лизе руки.
— Давайте, милая сестричка Лиза!
Лиза приняла помощь и легко шагнула, почти взлетела на алтарь. Туда, где имел право находиться лишь жрец. Ах, как грешно, как грешно… Как интересно! Вот шторка, за ней орга́н виднеется. Подбежать бы, кнопочки потыкать… Энрика бы обязательно решилась, Лиза — нет. К тому же вряд ли Гиацинто понравится такое ребячество.
— Помогите немного, Лиза, — пропыхтел жречонок.
Лиза повернулась и увидела, что он, гримасничая, пытается повернуть вокруг оси громоздкую кафедру. Лиза бросилась помогать. Стоило ей коснуться полированного дерева, как кафедра застонала, поворачиваясь. Руки — да и все тело — чувствовали, что поворачивается не только кафедра — какой-то огромный и мощный механизм приходит в движение.
— Еще, еще чуть-чуть… Все! — воскликнул Гиацинто.
Лиза убрала от кафедры ладони и повернулась туда, куда смотрел Гиацинто. Стена с изображением Дио, содрогаясь, ползла вниз. «И Дио спустился в преисподнюю, — вспомнила Лиза одно место из книги Дио, — дабы покарать Диаскола за неправедный суд его и отобрать безвинные души».
Взгляд Дио до последнего оставался грозным и решительным, так что Лиза не сомневалась: покарает и отберет. Да и как можно сомневаться во всесильном Дио? А она… В таком виде пред его очами…
Раскаяние отвлекло Лизу, и она не сразу заметила деликатного покашливания Гиацинто.
— Ну, собственно, вот, — со скромной гордостью произнес он.
Лиза приоткрыла рот. Нет, конечно, она знала, что здесь будут какие-то сокровища. Но предполагала, допустим, сундук с массивным замком. Или бочонок с золотыми монетами. Что-то разумное, понятное. А вот такого — такого она не ожидала.
Гиацинто, высоко подняв фонарь, не спеша обходил целые ряды сундуков, многие из которых громоздились друг на друга. Приоткрывал крышки, являя взору горы золотых монет, цепочек, диадем и прочих украшений, поблескивающих в тусклом свете.
— Некоторые вещи, — со сдерживаемой гордостью сказал он, — дороже золота. Отец старается такие выискивать, чтобы снизить вес и объем. Вот, например. Знаешь, сколько стоит один такой ковер в Ластере? Да три вот таких сундука насыплют, еще и должны останутся!
Гиацинто развернул один из пяти неприметных рулонов, стоящих в сторонке, и Лиза увидела затейливый рисунок со скачущими друг на друга рыцарями, черными и белыми.
— Попробуйте, какой мягкий, сестричка Лиза!
Лиза попробовала. Ковер и вправду оказался мягким. Настолько мягким, что ходить по нему казалось кощунством. Таким хоть в постели укрывайся.
Слово «постель» в голове прозвучало тревожно, и Лиза отпрыгнула как раз вовремя — Гиацинто явно собирался увлечь ее полежать на ковер.
— Как же красиво! — выдохнула Лиза. — О, милый Гиацинто, я и не предполагала таких богатств!
Еще одно утверждение матери, с которым Лиза не соглашалась в глубине души до последнего: хвалить богатство мужчины. Казалось бы, ну что такого в земном богатстве? Однако, глядя, как раздувается от похвалы Гиацинто, Лиза предположила, что, должно быть, немало.
— Да тут… Двести жизней прожить можно, — пролепетала она, не зная уже, чего пытается добиться.
Бежать. Как-то надо отсюда бежать, при этом — не вызвав подозрений. Но Лиза прекрасно понимала, что заманила себя в ловушку. Дверь заперта, ключ у Гиацинто, а Гиацинто… Гиацинто сбросил пальто.
— Смотря что это за жизни, сестричка Лиза, — снисходительно заметил он. — Мы с отцом не собираемся питаться хлебом с водой. И мои дети тоже не будут. Мы приумножим богатство, в Ластере для этого все условия. О, Лиза, вы не бывали в Ластере? Это город, где страсть разлита в воздухе. Особенно он хорош летом, когда жаркие лучи солнца заставляют местных красавиц ходить почти обнаженными…
Говоря, Гиацинто приближался к Лизе, а она отступала, делая вид, будто любуется сокрытыми в сундуках богатствами. Вот остановилась, запустила руки в кучу украшений. Гиацинто сразу же оказался сзади и, прижавшись, положил ладони Лизе на живот. Она все еще оставалась в пальто, и пальцы жречонка нетерпеливо теребили пуговицы.
— Что вы делаете? — пробормотала Лиза.
— Я ведь исполнил свою часть, милая сестричка? Теперь ваш черед. Давайте покончим с моим заклятием и будем с вами счастливы!
Пуговица подалась, руки скользнули под пальто, и Лиза ощутила прикосновение к ничем не защищенному животу. Пальцы скользили по нему вверх-вниз, заставляя все внутри то леденеть, то разгораться пламенем.
— Постойте! — вывернулась Лиза. — Погодите, милый Гиацинто! Вы хотите — здесь? В церкви?
— О, да, — с досадой простонал тот. — Видите ли, в церкви сам Дио поможет нам одолеть зло…
Миг назад Лиза еще колебалась насчет Гиацинто, теперь — будто стена встала между ними. Такую чушь мог ляпнуть лишь совершенно развратный человек, даже в глубине души не верящий в Дио. И сразу же, как возникла эта стена, Лиза почувствовала себя спокойно и уверенно:
— Тогда, мой милый Гиацинто, наберитесь терпения.
Лиза подошла к нему, решительным жестом схватила за воротник рубашки, притянула к себе и поцеловала, сознавая свою невероятную власть.
— Рассыпьте золото. Я хочу, чтобы мы купались в нем, сливаясь в немыслимой страсти. Зажгите свечи, я хочу видеть, как мы отражаемся в тысячах золотых украшений. А пока вы все это делаете, я хочу переодеться в подобающее одеяние. Ведь я — монахиня, несущая свет вашей душе, не так ли, Гиацинто?
— Вы… оденетесь монахиней, — прошептал Гиацинто и внезапно рухнул на колени. — О, сестричка Лиза, вы — ангел! Ангел в обличье ангела, притворяющийся неумело человеком!
Лиза надменно улыбнулась и протянула ладонь:
— Ключ, милый Гиацинто. Прошу вас.
И ключ лег в ее ладонь.
— Только заприте дверь, — наказал Гиацинто. — Не хочу, чтобы зашел какой-нибудь проходимец.
— О, разумеется, запру. Постарайтесь сделать все к моему приходу, милый Гиацинто. А вернусь я очень скоро!
Спускаясь с алтаря, двигаясь по проходу к двери, Лиза внутренне трепетала. А что если вот сейчас его ладонь ляжет на плечо, а холодный голос скажет: «Хорошая попытка, милая Лиза. Да только я не намерен ждать». А потом швырнет ее на пол, навалится сверху, заткнет рот ладонью…
У самой двери Лиза услышала оглушительный звон и обернулась. Гиацинто исступленно высыпал на пол золото из сундуков.
Рокко во сне нахмурился — кто-то щекотал ему ухо. Заворчал, перевернул голову, но тут же защекотали другое ухо, да ко всему еще и нос. Пришлось чихать и просыпаться.
Рокко уснул, положив голову на сложенные на столе руки. Когда успел — сам не понял. Вроде бы напряженно размышлял, ел грушу… Ну да, вот она, недогрызенная, вот яблоко откатилось, вот две дыни… Стоп, дынь же вроде не было! Ах, нет, это не дыни, это Аврора Донатони навалилась на стол, чтобы щекотать ему нос кончиком пера.
— С добрым утром! — пропела на ухо Лукреция Агостино, сидящая слева от Рокко на подоконнике. Босые ноги она бесцеремонно поставила одну — на бедро Рокко, вторую — на стол.
— Утро? — дернулся Рокко, но тут же успокоился, увидев, что за окном темнота. За Лукрецией. Которая старалась устроиться так, чтобы Рокко за нее заглянуть не мог, а смотрел только на нее. — Напугали, Диаскол вас задери…
— Ах, твои слова — да Диасколу в уши, — вздохнула Камилла Миланесе. — Колдун уже совсем не тот…
— Сдает, сдает старикашка, — подтвердила Аврора Донатони и подула на перышко. — Где ему за нами угнаться…
Рокко тем временем осуществил привычный утренний туалет: потер лицо, зевнул и дернул плечами. Ну вот, теперь обратно думать можно. Так об чем он там расшибался-то… А, да! Вернется Фабиано — надо у него как-то порошка выцыганить. Украсть. Край — отобрать. Да убить гада, колдовством каким! Плевать, что засудят, — главное Рику вытащить успеть.
— Отправь нас обратно, Рокко, — попросила Лукреция Агостино и тут же погладила бедро парня ногой: — Ну, если других идеек нету. А то мы еще горя-а-ачие…
— Порошка нету, — проворчал Рокко.
Лукреция изменилась в лице, спрыгнула с подоконника и нависла над Рокко, демонстрируя ему содержимое пеньюара.
— Что значит, «порошка нету»?!
— Закончился порошок, — спокойно объяснил Рокко содержимому.
— Закончился порошок?! — Это уже завопила Аврора Донатони. Она тоже вскочила и нависла над Рокко с другой стороны. Он обратился к более внушительному содержимому ее пеньюара:
— Ну да. А в чем причина беспокойства?
— И ты еще спрашиваешь?! — К демонстрации присоединилась Камилла Миланесе, взобравшись для этого на стол с ногами. — Рокко, малыш, неужели ты не знаешь, что девочки не любят, когда заканчивается порошок?!
— Да сядьте вы, распутные создания! — Рокко стукнул по столу ладонью, и девицы присмирели. Аврора и Камилла опустились на свои места, а Лукреция села Рокко на колено. Он покосился, но ничего не сказал. — Вы же монахинями быть собирались. Неужели в вас не осталось ничего святого?
Все трое молча покачали головами.
— Да как вас вообще может устраивать такая жизнь? Тьма, тьма, тьма, пьяный колдун с огромным самомнением, тьма, тьма, колдун… И так — бесконечно!
Аврора Донатони фыркнула и сложила руки на груди. Однако, учитывая размеры груди, руки вскоре пришлось положить на стол — неудобно.
— А с чего ты взял, будто это плохо? — спросила она. — Да у нас вся жизнь — праздник.
— И то верно, — подтвердила Камилла. — Другие — работают, мучаются, страдают, планы какие-то строят, взлетают и падают, грустят, влюбляются… А мы? Всегда бодры, веселы и любвеобильны. Нам всегда рады.
— Ты мне рад, Рокко? — хихикнула Лукреция и попыталась запустить в ухо Рокко язык. — Чего ты? — обиделась она, когда Рокко шарахнулся. — Или тебе девочки не нравятся?
— Нравятся, — признался Рокко. — Но девочки должны вести себя правильно. Нельзя мужику всякое в разные отверстия пихать, ненормально это. Мужик — он не для того. Сиди смирно, а то накажу!