Глава 13
Бедолага Энрика Маззарини ехала в роскошной карете, запряженной четверкой снежно-белых лошадей. Собственно, они были такими белыми, что снегу, казалось, стыдно находиться с ними в одном городе, и он сбежал. На брусчатой мостовой, по которой катилась карета, ни снежинки.
Рядом с Энрикой сидел давешний добродетель, Адам Ханн. Сидел, отсутствующе глядя в стену перед собой, и только когда Энрика обращалась к нему, выпускал на лицо улыбку. «Жуткий человек, — подумала Энрика. — Как будто гнетет его что-то. И улыбка не настоящая, и доброта тоже. А что настоящее — не понять».
— А какой он, принц? — спросила она через десять минут после начала пути.
Адам Ханн улыбнулся:
— Принц Торстен Класен? О, он великий, мудрый и справедливый правитель. Под его рукой Ластер, как и вся страна, расцвел и преуспел, несмотря на многие постигшие его несчастья. — Тут некая тень скользнула по лицу Адама. — Я думаю, вы найдете приятным его общество, — чуть суховато закончил он.
Уж конечно! Энрика даже усмехнулась от мысли, что общество целого принца ей может показаться неприятным. Это ведь сказка какая-то — замуж за принца! Одним махом — все проблемы. А как обрадуются родители! А Фабиано? Энрика представила, как злобно перекосится его толстая рожа, когда он узнает, что Энрика вышла замуж за принца! Это приятнее всего будет.
Но тут некая мысль омрачила лицо Энрики.
— Скажите, — покусав губу, тихо произнесла она, — а что теперь будет с синьором Альтерманом?
— Герр Альтерман, — поправил ее Адам. — Он ведь отсюда родом. Хотя, и здесь он утратил право называться герром. Я не знаю. Не занимаюсь вынесением приговоров. Но, если строить предположения, то его, наверное, казнят.
Энрика не смогла удержать нервный смешок. С какой-то стороны забавно — ее палача казнят. Но с другой… Она вдруг вспомнила того Нильса, с которым говорила в новогоднюю ночь. Он был умным и добрым, с ним было интересно.
— А что он натворил?
Адам Ханн поморщился:
— Фрау Маззарини, вы действительно хотите говорить на эту тему? Сегодня — ваш праздник, так позвольте себе насладиться. В этой истории — кровь, боль и разрушенные судьбы. Вряд ли вы найдете удовольствие…
— Ну пожалуйста! — воскликнула Энрика.
Адам Ханн вздохнул, выглянул в окно и, видимо, поняв, что ехать долго, сказал:
— Нильс Альтерман служил в элитном подразделении, что давало ему большие привилегии и возможности. Благодаря ним он узнал об одном… жестоком ритуале. Жестоком, но необходимом. Видите ли, фрау Маззарини, власть далеко не всегда легка и приятна. Порой правителям приходится принимать тяжелые решения, идти на неприятные жертвы ради сохранения большего. Принц понял и принял это, Нильс — не смог. И вмешался в ритуал, надеясь спасти жертву. В результате город постигло страшное несчастье, множество людей погибло, а девушка… Девушку все равно принесли в жертву на следующий день. За это Нильса изгнали. Он знал, что не должен возвращаться, но, как видите, посчитал долг превыше здравого смысла.
Адам помолчал и добавил, будто борясь с собой:
— Нильс — сложный человек, фрау Маззарини. Он может показаться простым, но он сложный. И сам иногда в себе плутает, не видя проблеска света. Жаль, что лабиринт вывел его на огонь, в котором он теперь сгорит.
Энрика притихла и даже в окно не смотрела. Повернула голову лишь когда карета немного наклонилась назад. Въехали на покатый мостик через заледеневшее озерцо с фигурками лебедей из снега.
— Не начинайте таких разговоров с принцем, — посоветовал Адам Ханн. — Пока я еще могу давать вам советы, лучше их слушайте, и ваша жизнь станет проще, чем могла бы. Позвольте мужу решать все вопросы, связанные с его нелегким долгом. Наслаждайтесь положением первой фрау. И не суйте нос дальше, чем это необходимо.
Последняя фраза показалась Энрике грубоватой, но прежде чем она сумела возмутиться, воскликнула от восторга: дорога сделала поворот, и взору открылся замок. Каменная громадина, утвердившаяся на холме, била в небо серо-черными башнями, смотрела презрительными окнами.
— Там я буду жить? — не поверила Энрика.
— Некоторое время — да.
— Летом королевская семья переезжает во дворец?
Она посмотрела на Адама Ханна и успела заметить выражение растерянного недоумения у него на лице.
— Во дворец? — переспросил он. — А… Ну да, фрау Маззарини, вы невероятно проницательны. Именно так.
Дорога пошла в гору. Энрика откинулась на спинку сиденья и, улыбаясь, смотрела на приближающийся замок. Вот и сбылись все мечты. Даже те, которых и не было-то никогда. Сколько силы, сколько возможностей ее ждет… И всего-то надо сказать «да» принцу, который наверняка окажется красавцем, и уж подавно не станет «писаться и какаться», как некоторые Теодоры.
Но одна мысль все еще мучила Энрику:
— Скажите, герр Ханн, — вздохнула она, — а когда я выйду замуж за принца, я смогу попросить его сохранить жизнь Нильсу Альтерману?
Адам Ханн покачал головой:
— Это как раз то, о чем я советовал вам не разговаривать с принцем. Государственные дела. Забудьте о Нильсе, выбросьте из головы, он — больше не часть вашей жизни. Кроме того, поверьте, вам будет не до того.
Прямо как в сказке, на картинке, опустился откидной мост, по которому лошади преодолели ров. Что на дне рва, Энрика разглядеть не успела. Стремительно надвигающийся замок приковал все ее внимание к себе.
Кучер остановил лошадей.
— Приехали, фрау Маззарини, — сказал Адам Ханн, открывая дверь кареты. А Энрика вдруг подумала, что станет сегодня Энрикой Класен. И от этой мысли стало не по себе. Но Адам уже протягивал ей руку, и Энрика поспешила выбраться из кареты.
— Это она? — Резкий, неприятный голос раздался будто из воздуха, и тут же рядом появился высокий худой мужчина с бледным лицом мертвеца. Он щурил на Энрику и без того узкие глаза, плотно сжимал и без того тонкие и злые губы.
— Энрика Маззарини собственной персоной, — сказал Адам Ханн. — Сопроводите сами, или лучше мне?
— Сам. В ваших услугах более нет нужды. Можете уходить.
Мужчина бросил глухо брякнувший мешочек в руку Адама Ханна.
— Мне назначена аудиенция, — сказал тот.
— Да-да, разумеется, — поморщился мужчина. — Обратитесь к распорядителю, вы знаете порядок.
— Как скажете, герр Гуггенбергер, — усмехнулся Ханн. — Я тогда постою немного здесь, чтобы вы не думали, будто я иду следом, пытаясь шпионить за вами. Чистое уважение, герр Гуггенбергер. Я, по долгу службы, знаю, как это неприятно, когда кто-то идет следом за тобой.
Герр Гуггенбергер, не удостоив Адама ни словом в ответ, схватил Энрику за локоть и потащил за собой. Снега не было даже здесь, в обширном внутреннем дворе, мощенном камнем. Энрика спотыкалась о камни, стараясь поспеть за широким шагом молчаливого Гуггенбергера. Попыталась обернуться, но фигуру Адама заметила лишь краем глаза. Он стоял спиной и смотрел с холма на город. Насладиться видом города Энрика и вовсе не успела — ее грубо дернули.
— Прошу поторопиться, фрау Маззарини, — сквозь зубы процедил Гуггенбергер. — Его величество король Класен не любит ждать.
Король? Энрика озадачилась, но тут же нашла объяснение. Видимо, ей предстоит познакомиться с отцом жениха.
— А хоть переодеться мне позволят? — пролепетала она.
Гуггенбергер смерил ее уничижительным взглядом, так что Энрика почувствовала себя самой, что ни на есть, падшей женщиной, которую ни за что ни про что вводят в приличное общество.
— Разумеется, фрау Маззарини. Неужели вы думали, что в подобном наряде можно предстать перед… хоть кем-нибудь.
Добрались до дверей, возле которых застыли два стражника в теплых шинелях, ушастых шапках и с винтовками. Стражники не шевелились и вовсе казались статуями. Если бы не покрасневшие носы.
Гуггенбергер толкнул высокие тяжелые двери, и те со скрежетом подались. Энрика шагнула внутрь замка вслед за Гуггенбергером и оказалась в совсем ином мире. Мире высочайших потолков, яркого света, пестрых ковров и гобеленов, горящих жарким огнем каминов, полированных перил, лестниц, ведущих к бесчисленным галереям и жилым этажам, суетящихся слуг в ливреях, напоминающих облачение лакея из филармонии.
Высоко-высоко над просторным залом висела гигантская и, наверное, очень тяжелая люстра с уймой свечей, свет которых, отраженный множеством стеклышек, мягко лился вниз, не забывая и окружающие его галереи. Энрика вдруг поняла, что тихонько пищит от неспособности уложить в голове все это обилие и великолепие. Вокруг было СТОЛЬКО ВСЕГО, что она не могла даже сосредоточиться на деталях. Вернись она сейчас домой, даже не смогла бы объяснить родителям, где была. Сказала бы, захлебываясь: «Я была в таком красивом замке! Там… Там… Там была люстра! Вот такая!» — и все.
— Что с вами? — устало поинтересовался герр Гуггенбергер. — Надеюсь, вы не больны?
— Не знаю, — прошептала Энрика. — Мне кажется, что я умерла…
Адам был прав. О Нильсе она в этот миг позабыла. Как можно думать о ком-то далеком и несчастном, который, к тому же, пытался тебя убить, когда вокруг — такое?!
— А. Ясно. Шок. Обычно простолюдинок заводят через черный ход, и они успевают привыкнуть постепенно. Стойте здесь, успокаивайтесь. Я отдам распоряжения. Эй ты, болван! Комната принцессы готова?
— Со вчерашнего дня, герр Гуггенбергер!
— Со вчерашнего дня минули сутки, недоумок. Распорядись поменять белье и цветы, бегом.
Кто-то, кого Энрика даже не заметила, куда-то побежал, что-то закричал. А Энрика все стояла и стояла, задрав голову. Казалось, на каждом витке лестницы, на каждой галерее — целый мир. Множество картин на стенах — их все необходимо рассмотреть. Большущие вазы с цветами — обязательно понюхать! Да и откуда, откуда они берут живые цветы — зимой?! Неужели власть человеческая до такой степени безгранична? На что же тогда способен Дио…
— Дио, — прошептала Энрика. — Спасибо! Спасибо тебе за это счастье! Прости, что гневила тебя своим недостойным поведением. Клянусь, каждую ночь буду возносить тебе молитву, ибо… — Глаза ее наполнились слезами. — Ибо ты существуешь, Дио! Я уверовала!