— Герр Берглер, — заговорила Энрика. — Здесь нет Адама Ханна, он, верно, давно ушел.
— И уборка мне не нужна! — не растерялся Старик. — Оставьте меня в моем горе!
— Меня зовут Энрика Маззарини, герр Берглер. Я сегодня собираюсь выйти замуж за Торстена Класена. И один человек мне посоветовал поговорить на эту тему с вами.
За дверью стало тихо, и Энрика, расценив это как минимум за поощрение, продолжила:
— Он сказал, что вы можете рассказать мне что-то о принцессах Ластера. Я точно не знаю, о чем это, но…
Дверь распахнулась, и Энрика вскрикнула. На пороге стоял низенький, всего-то до груди ей ростом, сгорбленный старикашка. Длинная седая борода, зачем-то завязанная узлом, заканчивалась ниже коленей, а желтоватые злые глазки смотрели из гривы давно нечесаных и нестриженных волос. В густых усах обнаружился разрыв, напоминающий рот, и сухо произнес:
— Заходи.
Потом глазки скользнули на переминающуюся с ноги на ногу Сесилию, и Берглер добавил:
— И ты. Только убираться не вздумай.
— Больно надо, — проворчала Сесилия, вслед за Энрикой переступая порог обиталища Старика. — Я, вообще-то, не ваша служанка.
— Знаю я вашу дурную породу, — проворчал Берглер, закрывая дверь. — Хлебом не корми — дай поубираться. Увижу — по голове палкой получишь. Сядь вон туда, у окошка, и сиди!
Энрика осматривалась. Комнатка, в которой она оказалась, бардаком напоминала дом колдуна Аргенто Боселли. Только не было здесь ни ароматных травок, ни пузырьков со всякими загадочными снадобьями. Одни бумаги, бумаги, бесконечными грудами, кипами громоздящиеся везде и всюду. На столе, который на первый взгляд являл собой просто еще одну гору бумаг, еще можно было увидеть карандаши, перья и разные загадочные инструменты, назначения которых Энрика не знала.
У окна, где устроилась Сесилия, стоял телескоп. Вот еще вещица из сказки! Энрике тут же захотелось в него посмотреть, но она напомнила себе, что пришла не за этим. Степенно обошла комнату, выглянула в другое окно, подняла взгляд вверх. Отсюда виднелась верхушка большой башни — совсем рядом, только руку протяни. С нее свешивались ранее не замеченные полосы из металла, которые казались одновременно гибкими и твердыми.
— Сколько прошу — переставьте вертушку на другую башню, — проворчал Берглер, заметив, куда смотрит Энрика.
— А что это? — спросила она.
— Вертушка, говорят же.
«Вертушками» в Вирту называли простенькие бумажные игрушки, которые раскручивались, если с ними бежать, лучше против ветра. Если это и была вертушка, то она даже на ветру вертеться не торопилась. Да и какая огромная! Сколько ж у нее этих лопастей? Отсюда только две видно.
— Важную область неба, между прочим, закрывает, — пожаловался Берглер. — Ну ладно, говори, зачем пришла!
Энрика отвела взгляд от окна.
— Видите ли, герр Берглер, один человек, которого скоро казнят, сказал мне разыскать вас и спросить о том, что происходит с принцессами Ластера. Скорее всего этот человек безумен…
— Безусловно безумен, — фыркнул Берглер. — Любой нормальный человек сам знает. Вы что, фройляйн, с неба свалились?
— Вот почти, — закивала Энрика. — Я из города Вирту, а про Ластер впервые услышала сегодня, когда в нем оказалась. А что такое «фройляйн»?
Старик снова фыркнул, и ответила Сесилия:
— Герр Берглер из очень древнего рода и употребляет иногда слова, о которых теперь мало кто помнит. Фройляйн — так раньше называли молодых незамужних девушек. Это… Ну, такое, ласковое название.
— Прекрасное название, — проворчал Берглер. — Ума не приложу, чем оно всем так не угодило. Как теперь отличить в обращении замужнюю от незамужней?
— Не всем приятно зваться фройляйн, когда возраст переходит за определенную цифру, — сказала Сесилия. — Обращение «фрау» всех уравновесило.
— Все бы вам равновеситься, да на правду глаза закрывать, — махнул рукой Берглер. Он уже копался в бумагах, будто позабыл про гостей и говорил сам с собой. — Сегодня ночью я жду, что одна интересная звездочка выйдет из тени планеты…
Без всякого перехода он сорвался с места, подбежал к окну, заставив Энрику отпрыгнуть, и потряс кулаками:
— Но ее скроет от меня эта проклятая вертушка! — Берглер упал на колени, всхлипнул и добавил уже спокойнее: — Я назвал ее Леонор…
— Герр Берглер, — наклонилась над ним Энрика. — Я, наверное, смогу попросить его величество переставить эту самую «вертушку». Но для начала — расскажите мне о принцессах.
Берглер поднял на нее взгляд внезапно расширившихся глаз.
— Так ты правда ничего не знаешь, — прошептал он. — О, глупое дитя, пошедшее на страшную жертву, даже не ведая о том! Слушай же. Слушай, Энрика Маззарини из города Вирту!
На этот раз Нильс вовсе не хотел открывать глаза. Слух прекрасно заменил ему зрение. Вот по полу гулко простучали туфли, вот что-то, напоминающее на слух перепуганную до смерти восемнадцатилетнюю девчонку, врезалось в решетку и завопило исполненным ужаса голосом:
— Меня скормят дракону!
— Нет, — сказал Нильс. — Тут, верно, какая-то ошибка. Тебя ждет впереди райское наслаждение, прогулки по радуге с пони, ковер-самолет…
— Нильс! — Она что, топает на него ногой? Какая прелесть. — В одиннадцать меня отдадут на съедение дракону! Что мне делать?
Нильс открыл глаза. Из трех свечей от стремительного бега погасли две, и лицо Энрики, как бледная маска, выступало из темноты. В зрачках, расширившихся от ужаса пополам с темнотой, отражался пляшущий огонек. И эти глаза смотрели с мольбой, способной растопить сердце ледяного великана.
— А от меня-то ты чего хочешь? — спросил Нильс.
— Ну помощи же! — Казалось, будь ее воля, она просочилась бы внутрь камеры сквозь решетку. Даже попыталась, плечом.
— Помощи? — переспросил Нильс. — От меня? Палача? Энрика, ты, кажется, не в себе.
— Само по себе, я не в собой, — всхлипнула она, путая от волнения слова. — Но я не хочу есть дракона!
— Тогда он тебя съест, только и всего.
Энрика завизжала и пнула решетку:
— Ты! Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать, но все равно издеваешься! За что же ты столько злой?!
— За грехи, — вздохнул Нильс. — Ладно. Прости, больше не буду. А ты успокойся. Подыши глубоко, расслабься. И начинай думать. Из замка тебе просто так не выбраться…
— Одной, да? — Теперь Энрика пыталась просунуть голову между двух прутов. — А с тобой — получится, да?
— Предположим, — кивнул осторожно Нильс. — Но я, как видишь, в цепях и за решеткой…
— Надо раздобыть ключ! Да? Всего лишь ключ, и ты свободен! Где ключ, ты знаешь?
— Рика…
— Перестань меня отговаривать! Я все сделаю? Ну? Ключ принц носит на шее? Я соблазню его и заставлю раздеться, а потом схвачу ключ…
— Рика! — рявкнул Нильс так, что Энрику отбросило к противоположной стене коридора. — Замолчи ты хоть ненадолго! Если ты в таком состоянии попытаешься соблазнить Торстена, тебя точно не отдадут дракону. Оставят взамен шутов и пляшущих медведей.
— Но ключ, — всхлипнула Энрика.
— Я понятия не имею, где ключ. Должно быть, у начальника караула, или у дежурного. Тебе этот ключ точно не достать. Мы не в сказке, Рика. Мы — в заднице. Чувствуешь отличие?
— Чувствую, — шмыгнула носом Энрика. — Воняет противнее.
— Представляю, как завоняет, когда ты увидишь дракона…
— Прекрати-и-и-и-и!!!
Нильс, закрыв глаза, переждал истерику. Когда Энрика остановилась вдохнуть воздуха, тут же начал говорить:
— Ладно, слушай, что я могу тебе посоветовать. Если с прошлого года ничего не изменилось, то во время свадебной церемонии на тебя наденут корону. На этой короне, в самой ее середине, находится большой рубин. Он волшебный. Когда будет нужно, его повернут по часовой стрелке, и ты окажешься на Жертвенном Уступе.
— Жертвенном Уступе, — повторила Энрика. — Там меня и съедят?
— Точно. Уступ расположен таким образом, что выбраться сама ты с него не сумеешь. Если ничем не запасешься заранее, конечно. Поэтому сделай так. Раздобудь веревку… Хотя, нет, веревка тебе не поможет, там рядом ни деревца. Возьми пару крепких, широких ножей. Их можно втыкать в снег и так вскарабкаться. Как выберешься, беги налево, там найдешь тропинку. Она приведет тебя в заброшенную сторожку. Внутри — постучишь по полу — есть подполье с оружием. Прыгай туда, закрывайся, не трогай оружие.
Энрика внимательно слушала и кивала, а когда Нильс замолчал, впервые с начала разговора задумалась.
— Не поняла одного, — сказала она почти спокойным голосом, — а в какой момент появишься ты?
— Ни в какой.
— Как?! Постой… А что мне делать в этом подполье?
— Ничего. Дрожать от холода и страха, слушать, как дракон разносит город, ждать полуночи. Вернуться в Вирту с кольцом на пальце. Кажется, все.
Снова тишина. Раскрыв рот, смотрит на него. Отчего-то кровь прилила к лицу, и Нильс почувствовал, что краснеет. Попытался отвернуться, но куда тут отвернешься.
— Давай, — хрипло сказал он. — Ты везучая. Сумеешь.
— А как ты спас ту девушку? Арианну?
Настал черед Нильса молчать и думать. Он думал долго, борясь с желанием отделаться грубой отповедью. С чего бы эта пигалица собралась лезть к нему в душу? Она и так там занимает слишком уж много места. Но рассказать отчего-то хотелось.
— Выспросил место, — глухо начал он, — пришел туда засветло, ждал. Когда настало время, подошел к краю утеса и сбросил вниз веревку. Сказал, кто я, и что задумал. Она не сразу согласилась. Плакала и умоляла уйти, чтобы не искушать. Она-то знала, куда и зачем ее отдают. Ее родители получили за нее огромные деньги, смогли прокормить и выучить троих младших. Поэтому она до последнего просила меня уйти. Я не ушел. И она сдалась. Мы укрылись в сторожке, так же, как я и сказал. Мы слышали, как гибнет в огне город. Слышали единственное слово, которое проревел дракон, возвращаясь в логово: «Завтра!» И все.
— А утром, — прошептала Энрика, — она тебя сдала и сдалась сама? Вот дрянь!