«Высечен плетьми за попытку совращения королевского отпрыска. За что?! Вы обезумели, люди! Я пытаюсь спасти государство, а вы… Никогда. Никогда больше не буду пытаться спасти что бы то ни было. От меня требуют больше принцесс — я дам вам больше принцесс. Скажу Моттоле и остальным, чтобы запрещали все развлечения, кроме радости служить Дио. Надо хорошенько сжать в кулаке этих нерадивых тварей, которые не хотят отдавать Дио свои жизни! Проклятие, я уже сам начинаю верить в Дио и Диаскола. Диаскол мне более по сердцу. Отверженный. Оскорбленный. Одинокий. Как и я, он томится в преисподней. „Попытка совращения“! Ну и куда я теперь денусь с такой записью в трудовом свитке? Я навеки прикован к этому проклятому замку!»
Еще через несколько страниц, на которых попадались уже знакомые Энрике имена, встретилась следующая сухая заметка:
«Дракон может ограничиваться одной жертвой в год. Таковы изначальные условия проклятия. То, что произошло в тот день, есть неискупимый грех, за который будет воздаваться ежегодно. Остальные любовницы принца могут выжить, если не попадутся дракону. Но дракон весьма хитер. Вчера, например, он откусил башню, в которой обреталась монахиня Маддалена Сабателли из Вирту, и с ней улетел. Принц кричал ему вслед, что проклятие не подразумевает разрушение замка. Тщетно. Кажется, эти шалости вовсе не имеют отношения к проклятию. Это — воля самого дракона».
Попадались и философствования стареющего и набирающегося мудрости Гуггенбергера:
«Я склонен предполагать существование некой высшей силы. Это не обязательно Дио или один из тех других божков, которым поклоняются дикари по всему миру. Возможно, эта сила вовсе не имеет разума, и каждый может использовать ее, если знает, как, или же случайным образом. Мы называем эту силу „волшебством“ и вынуждены признать: в нас, колдунах, заключена лишь малая толика ее. Достаточно, чтобы притягивать и использовать в своих целях остальное. Так и дракон… А вернее, то, чем был дракон прежде, — оно случайно притянуло силу и создало проклятие. Условие, сковавшее столько звеньев в страшную цепь. Дракон, вынужденный пожирать принцесс. Принц, вынужденный каждый год жениться и отдавать жертву. Девушки, вынужденные жертвовать жизнями во имя Дио или благополучия родителей…
А любовниц принц теперь прячет в подвале. Там они болеют чахоткой и мрут, как мухи, но зато дракон их не достанет. Безумие и трупный смрад…»
— Любовницы в подвале! — чуть ли не взвыла Энрика. — И за этого ополоумевшего скота я должна выйти замуж?
— Да он уж сто лет никого в подвале не держит! — Сесилия махнула огрызком, и тот выскочил у нее из руки, шлепнувшись в блюдо. — Ай! А, ладно. Уберет.
Энрика долистала книгу до последней исписанной страницы и потеряла дар речи. Конечно, надо было сразу догадаться!
«На редкость неурожайный год. Единственная надежда на Моттолу. Лиза Руффини, по его донесениям, благочестивая девушка, с детства посвятившая себя Дио. Ждем, ждем с нетерпением! В противном случае придется изыскивать кандидаток среди местного населения, что неизбежно скажется на престиже власти».
И, чуть ниже:
«Толстожирный болван все испортил! Лиза Руффини не перенеслась. Вместо нее здесь какая-то Энрика Маззарини. Понятия не имею, как отнесется к своевольной скрипачке его величество, но, по крайней мере, на нее есть возможность давления. Дурехе позарез нужно выйти замуж до НГ. Хм… Черная метка, надо же! Кто бы мог подумать, что такие глупости из их религиозных книг еще способны работать».
— Лиза! — воскликнула Энрика, захлопнув книгу. — Какой кошмар! Лиза!
И тут в комнате раздался — совершенно отчетливо! — голос Лизы:
— Рика? Это ты?
Сесилия с визгом сверзилась со стола, а Энрика, вытянув шею, заглянула в блюдо, чтобы увидеть там два самых дорогих и любимых в этот момент лица.
— Лиза! — воскликнула она. — Рокко! Как же здорово снова вас видеть!
Глава 16
Рокко посмотрел с сомнением на Лизу:
— Уверена?
— Да, — вздохнула та с таким видом, будто готовилась прыгнуть в огонь преисподней.
— Пути назад уже не будет, Лиза. Как только ты это выпьешь…
— Я знаю, Рокко. Я все для себя решила. Мне не нужно пути назад. Сегодняшняя ночь показала мне, кто я есть, и теперь я хочу показать это Фабиано.
Рокко грустно кивнул:
— Ну… Тогда — за Рику! За то, чтоб она выкарабкалась из Ластера живой, невредимой и замужем за каким-нибудь наиблагороднейшим синьором!
— За Рику!
Два наполненных игристым вином бокала звякнули друг о друга. Лиза, морщась, выпила свой до дна, Рокко остановился на четверти. Укоризненно посмотрел на «собутыльницу»:
— Это ж вино. Им наслаждаться положено. А ты глыщешь, как самогонку.
— А есть самогонка? — спросила Лиза, утирая выступившие слезы. Тут же чихнула — пузырьки газа попали в нос. А чихнув, засмеялась.
— Куда тебе самогонки, — задумчиво протянул Рокко. — Тебе, по-моему, уже вообще довольно.
Лиза с возмущением стукнула бокалом по столу:
— Давай еще!
— Потом стыдно будет, — честно предупредил Рокко.
— Зато до сих пор не было! Хоть узнаю, что такое. Мне лучше — смерть, чем этому Фабиано ввериться! Каков мерзавец! А помнишь, как он на ремонт дороги собирал? А? Так ведь и не отремонтировал ни Диаскола! Сам теперь, дурень, этой же дорогой и мучается! Наливай, а то прямо с бутылки пить стану!
Рокко потрясенный напором и энергетикой Лизы, наполнил ее бокал, подлил себе и твердо решил пить больше, чтобы бедную монахиню совсем уж не унесло в такие дебри, откуда возврата нет.
— В работный дом пойду, — выдохнула Лиза, ополовинив еще один бокал. Рокко услужливо подвинул ей грушу, которой та и захрустела. — Там, говорят, вообще ни сна, ни роздыху — только упирайся, шей-стирай. Ну и ладно! Когда работы много — времени думать нет. А несчастья все — они от думаний. Так вот живешь-живешь себе, в грязи по ноздри, ничего-то вокруг не видишь, а помыслами — с Дио. И счастье такое на душе, Рокко. И хорошо так… А потом увидишь, что у этой свиньи толстозадой в церкви напрятано, да еще шкура эта медвежья, и ковры, видите ли… Вот тут-то разом все счастье заканчивается! Ну что смотришь? Плохая из меня монахиня, да?
— Офигительная, — честно признался Рокко. — Других таких отродясь не встречал. Я их вообще не встречал, честно признаться, но представлял как-то иначе.
Лиза всхлипнула, допила вино. Рокко, спохватившись, опустошил свой бокал, налил по-новой.
— Вот и все так говорили, — причитала Лиза. — Ты, говорят, красавица, нашла бы себе мужа, зачем тебе этот монастырь… А я, дура, уперлась… Все с верой своей. А разве может быть Дио, коли у него в церкви такое устроено, скажи?!
Рокко представил себе, «какое» в данный момент устроено в церкви и содрогнулся. Дио, должно быть, очень крепко спит или же конкретно сейчас смотрит в какую-то другую церковь. А зря. Глянул бы на Гиацинто взором своим огненным. Припугнул бы жречонка.
— Скажи, Рокко. — Голос Лизы стал вкрадчивым. — А ты когда-нибудь был с девушкой?
Рокко вздрогнул. Глаза Лизы как-то по-особенному поблескивали, отражая искорки носящихся вокруг блуждающих огней. «Дожились, — с тоской подумал он. — Это ж где мне теперь силы да воли набраться? У меня и веры-то никакой нет, одна только порядочность врожденная… Эх, Рокко… Говори правду! Твоя правда — она кого хошь отпугнет. Судьба твоя такая, благородный ты рыцарь».
— Многие десятки раз, — признался Рокко. — Мы с Гиацинто ездили в публичный дом в Дируоне. Аргенто не знал, Фабиано — тем паче. Личины сменим — и айда.
Рокко приготовился к выплескиванию вина в лицо, пощечинам и воплям, на худой конец — к холодному презрительному взгляду. Но глаза Лизы только еще сильнее засверкали. Она подалась вперед, будто готовясь выслушать интересную историю.
— И как?
— Что — «как»? — нервничал Рокко. — Ну… По-разному, по-всякому. Тебе-то что за интерес? Ты парня расспрашиваешь! Хочешь узнать, так девчонок спрашивай. Хотя, где тебе таких девчонок найти — вопрос, конечно.
— А у меня и времени нет никакого, — вздохнула Лиза. — Девчонок искать. Прилетит сейчас Фабиано, увидит меня пьяной… Разорется! А я и скажу, что в работный дом собираюсь. И все. И матери никаких денег, и вообще все впустую. Вся жизнь, все восемнадцать лет! Ради чего? Только вот тогда себя человеком почувствовала, когда подонком этим вертела, как хотела. Так что ж, призвание мое — в проститутки идти, в тот публичный дом?
— Ну зачем же сразу… — пробормотал Рокко. — Не обязательно.
— А куда? — Лиза прикончила залпом очередной бокал, и Рокко долил остатки. — Скажи, милый ты мой Рокко? Когда вся жизнь моя, все призвание — в прах рассыпались. Нету ничего! Сижу тут одна… С тобой… Пьяная…
Уронив лицо в ладони, Лиза принялась рыдать. Рокко допил свое вино, потом — вино Лизы и, скрепя сердце, подошел к ее стулу. Наклонился, обнял за плечи.
— Ты, конечно, пореви, это дело хорошее, — тихим, успокаивающим голосом сказал он, — да только ничегошеньки страшного с тобой пока не случилось. Тут главное придумать, как опасности избежать, а призвание — потом отыщется. Я вот первое попавшееся выбрал, к Аргенто в пасынки пошел. Ни разу не жалею. Да, бывают у нас разногласия, и впахивать приходится. Но ведь и деньги зарабатываю, и себя уважаю, и Аргенто, как бы ни чудил, а добрейшей души негодяй. И ты обязательно найдешь, куда приложиться. Только от Фабиано тебя отобьем как-нибудь. Он же обмолвился, что меня заставит ритуал проводить — я и проведу. Перенесу тебя куда-нибудь…
— На двенадцать часов назад, ага, — хихикнула сквозь слезы Лиза, и Рокко уловил в этом хороший знак.
— Ну, не обязательно… Я сейчас Несси растолкаю, она вроде знает, где еще такие шкафы есть. Можно будет договориться. Да что ж мы время-то теряем?! Фабиано вот-вот приедет! Обратно-то он быстрее доберется, не так и снежит.