Нильс старался подавить все чувства, но это было нелегко, потому что чувства кричали о том, что Фенкель прав! Он действительно нашел самый лучший способ отомстить. Но это значит лишь одно: нужно любыми путями заставить его в этом усомниться.
— Ты чего-то напутал, Фенкель, — покачал головой Нильс. — Я — палач, и я пришел сюда, чтобы вернуть в Вирту беглую преступницу. Понимаю, у принца на нее другие планы, но я больше не подданный Ластера. Власти Вирту уполномочили меня осуществить казнь. Хочешь сжечь ей лицо? Она заорет, и сюда набегут стражники. Все закончится ничем, Фенкель. Ты впустую потратишь свой шанс. Хочешь отомстить мне — сделай это, как подобает мужчине. Я убью тебя, а потом заберу преступницу и вернусь в Вирту. Впрочем, возможно, тебе и повезет.
Поверит или нет? Лицо Фенкеля исказилось отвратительной гримасой. Не то улыбка, не то оскал.
— Не умеешь врать, Альтерман, — проговорил он. — Если бы тебе было на нее плевать, ты бы зажимал рану левой рукой, а не держал бы в ней пистолет, надеясь меня подстрелить. Я знаю, что такое «Desert Eagle», Альтерман. Вести из него прицельный огонь при таком свете и раскладе — лучше не надо.
И ведь он был прав, проклятый злобный уродец! Ко всему прочему рука подрагивала. Не до прицельного огня, будь у него даже пистолет попроще, а не эта гаубица.
— Знаешь, что? — Нильс отбросил пистолет в сторону. — Ты прав. К Диасколу притворство. Палач из меня вышел отвратный. Я с самого начала позволил ей бежать.
— И вовсе не ты, — проскулила вдруг Энрика. — А Томмасо!
— А кто оставил Томмасо охранять выход? — посмотрел на нее Нильс. — Я знаю, как управлять своими людьми, Энрика, я не вчера на свет родился. И уж само собой разумеется, я бы не отправился обыскивать спальню на втором этаже, зная, что тебя только что огорошили отказом. Я знал, что ты внизу, знал, что ты притаилась за стеной. Знал и то, что должен отрубить тебе голову. Но, как я уже сказал, палач из меня вышел отвратный. И если кто и виноват в том, что мы здесь сейчас, то это я.
— Э, ты, кажется, про меня забыл! — окликнул его Фенкель.
Нильс перевел взгляд на стражника.
— Я помню про тебя, Фенкель. И про каждого из тех, кто погиб по моей вине. Каждую ночь я слышу во сне рев дракона, вижу разрушенные дома, дымящиеся руины, людей, плачущих над телами близких. И меньше всего на свете я хочу служить причиной смерти кого-либо еще. Хочешь отомстить, да? Изуродуешь ее, потом убьешь меня, а дальше? С чем ты останешься жить, Фенкель? Уродливый убийца, поднявший руку на принцессу. Со службы точно вышибут, и повезет, если отделаешься изгнанием. Но когда изгнали меня, у меня в сердце осталось что-то нерушимое. А у тебя? Что останется у тебя? Когда ты, харкая кровью, будешь пить на улице под забором дешевое пойло в надежде забыться, ты вспомнишь мое лицо и задашь себе вопрос: отомстил ли ты? И если да, то кому? Мне, погибшему в борьбе за то, во что верил, или себе самому за год, потраченный на жалость к себе и ненависть к миру?
Рука Фенкеля дрогнула. Факел опустился.
— Что же такое было в твоем сердце, Альтерман? — глухо спросил Фенкель. — Расскажи, что это такое, что позволяет тебе спокойно смотреть в глаза мне, человеку, у которого ты отнял все?
Тихий звук привлек внимание Нильса. Опустив голову, он увидел в неверном факельном свете темные капли, падающие из опущенного рукава на каменный пол.
— Желание и умение быть лучшим, — сказал Нильс. — Защищать то, во что верю. И, наконец, понимание того, что я совершил ошибку. Но ошибка — это не то, что должно ставить человека на колени! Каждый рано или поздно сделает неверный шаг и упадет с моста. Кто-то падает один, за другими летят сотни. Но если уж тебе повезло зацепиться, то глупо добровольно прыгать следом. Поэтому — да, Фенкель, я могу смотреть тебе в глаза. И могу сказать, что отнял у тебя лишь половину лица, а все остальное ты потерял сам. Зачем ты собирался жениться на девушке, которая ценит лишь внешнюю красоту? Зачем ты целый год питал свою ненависть к человеку, которого даже ни разу не видел? Ты совершил ошибки, Фенкель. Так прими их и иди дальше.
Кап, кап… Интересно, кровь так вся постепенно вытечет, или же рано или поздно свернется? Пуля, кажется, осталась в мышце. Как будто по кости скребет, от этого чувства выть хочется.
Тихо вскрикнув, Энрика покачнулась, взмахнула обеими руками. Поглядела на левую, будто не веря, и бросилась к выходу… Нет, не к выходу. Забежала Нильсу за спину и там остановилась.
Фенкель медленно пошел в сторону, опустив голову. Нильс поворачивался вслед за ним, не выпуская из виду. Вот стражник опустился на корточки, металл лязгнул по камню. Фенкель выпрямился, держа в руке «Desert Eagle».
— Фенкель… — начал было Нильс.
— Убирайтесь.
Сзади за левый рукав настойчиво потянула Энрика. Как ребенок — заболтавшуюся на рынке маму к лотку со сладостями.
— Фенкель, не сто́ит…
— Закрой рот, Альтерман. — Фенкель дышал часто, тяжело и страшно, произнося слова по одному за раз. — Ты. Дважды. Отобрал. Мою. Жизнь. Тогда. И. Сейчас. — И вдруг он закричал, срываясь на визг: — Хоть сейчас уйди от меня прочь! Оставь наедине с собой! Я не хочу больше о тебе думать!
Нильс отступил на шаг. «Я не хочу, чтобы ты был!» — вспомнились слова Теодора, родного брата.
Энрика потянула настойчивей.
— Уйдем, пожалуйста, — зашептала на ухо. Должно быть, на цыпочки встать пришлось.
Нильс не сказал больше ни слова. Каждый человек имеет право остаться один, если на то есть его воля. Шаг за шагом — фехтовальный зал позади. Дверь за спиной закрылась, и Нильс привалился к стене.
— Что с тобой? — спросила Энрика. — Ты ранен?
— Ага. — Нильс говорил с закрытыми глазами. — Ранен. Ты-то как?
Энрика чем-то зашуршала, видимо, проверяя, как она.
— Кажется, ничего… А что теперь? Уходим из замка?
— Вот они! — закричали из дальнего конца коридора. — Не стрелять! Попадете во фрау Маззарини!
Энрика вскрикнула. Нильс распахнул глаза, собранный, готовый к борьбе.
— Левый карман, — бросил он отрывисто. — Корона. Быстро.
Энрика сообразила моментально. Запустила руку в карман шинели, выдернула корону, нахлобучила на голову.
— Спиной ко мне. Держи за руку.
Нильс подавил крик, когда Энрика вцепилась в его правую руку. Левой, дрожащей от боли, коснулся камня на ее короне и повернул.
В последний миг раздался выстрел. Нильс так и не успел понять — не то кто-то из стражников догадался, что сейчас произойдет, и спустил курок, не то Фенкель совершил окончательный выбор.
Ледяной ветер ударил в лицо, немного взбодрив, а спина ощутила не каменную стену, но холодную, снежную.
— Нет! — застонала Энрика. — Опять холод, а я в платье!
— Не дергайся! — предупредил Нильс. — Отпусти руку, но не вздумай отходить!
Она отпустила руку, и боль чуть-чуть угасла. Вот вышла луна из-за тучи, высветив крохотный заснеженный уступ, на котором едва помещались двое. Испуганный возглас Энрики рухнул в пропасть и заметался там, умирая.
Нильс задрал голову одновременно с Энрикой. Вон он, край обрыва. Кажется, так близко, но не достать, не допрыгнуть.
— И что бы я тут делала с ножами?!
Жить бы захотела — сделала бы что-нибудь.
— Скоро они придут сюда, — сказал Нильс. — Надо быстрее. Разворачиваемся.
Осторожно, прижимая к себе Энрику левой рукой, он развернулся лицом к стене. Так же медленно присел на корточки.
— Давай. Становись на левое плечо. Наклоняйся вперед, руками упрись в стену.
Слава Дио, Энрика сообразила, что сейчас нужно слушаться. Сбросила чудом оставшуюся на ноге туфлю, встала на левое плечо Нильса. Он даже не почувствовал ее веса, несмотря на слабость.
— Теперь садись. Осторожно.
Она опустилась на корточки. Одной рукой все еще держалась за стену, другой вцепилась ему в воротник.
— Слушай внимательно. Я сейчас подпрыгну. Как только окажусь в самой верхней точке, ты прыгай тоже, отталкивайся ногами изо всех сил. И — цепляйся. Ногтями, зубами, чем хочешь. Главное — выбраться. Поняла?
— Да!
— Надеюсь. На счет «три». Раз, два…
На счет «три» он прыгнул. В тот самый момент, когда было необходимо, резко выпрямила ноги Энрика, и он перестал ее ощущать. Рухнул обратно на утес. Ноги скользнули, упал на левый бок. Повернулся, глядя вверх, и как раз увидел кусочек белого платья, исчезающий за границей утеса.
— Получилось! — выдохнул Нильс.
Сверху донесся приглушенный визг — должно быть, Энрика увидела трупы, но попыталась закрыть себе рот. Несколько секунд тишины, потом сверху появилось ее лицо, слабо освещенное лунным светом.
— И что теперь? — спросила она.
— Сторожка. Слева одна тропа, узенькая, не ошибешься. Спрячься в подпол, сиди там, как я говорил. Вот и все.
— А ты?
— А я скажу, что ты упала в пропасть. Если хочешь сделать для меня что-то приятное, возьми в том подполе пушку побольше и, как только вернешься в Вирту, разряди в брюхо Фабиано. Скажи, что я передаю привет. Да и тебе, верно, приятнее будет принять казнь за такое, а не просто так.
Нильс закрыл глаза. Как же холодно, как же больно… Но минуты идут, и с каждой становится легче. Должно быть, так приходит смерть. Нильс улыбался ей, и лишь краем сознания изо всех сил старался не отключиться, чтобы успеть произнести нужные слова для тех, кто приедет сюда. А они обязательно приедут. Разве только принц, разозлившись, женился на первой попавшейся фрейлине, достаточно тупой, чтобы искренне ответить: «Согласна!»
Что-то мягкое коснулось щеки. Нильс нехотя приоткрыл глаза.
— Эй! — Сверху снова появилась Энрика.
— Я велел тебе бежать! — Нильс с трудом разлепил губы.
— Я, между прочим, старалась! Лезь давай.
Несколько раз моргнув, Нильс сфокусировал взгляд и увидел шинели, связанные рукавами в подобие длинной веревки. Рукав последней, качаясь на ветру, гладил его щеку.
— А ты что, будешь держать? — усмехнулся Нильс.