— Положи, — сказал Нильс, и Энрика нехотя подчинилась. Так и осталась сидеть на полу, рядом с койкой, спиной к горящему огню.
Адам Ханн молча посмотрел на них, потом — на попаданца. Спрятал пистолеты. Снял с солдата автомат и сумку, застегнул руки за спиной наручниками. Только после этого опять взглянул на затаившую дыхание пару.
— Я надеялся, что это иллюзия, и она вот-вот развеется, — грустно заговорил Адам, — но теперь вижу, что иллюзией здесь и не пахнет. Скажи, Нильс, ты вообще способен делать какие-нибудь выводы из жизненного опыта?
— Это совсем другое, Адам, — возразил Нильс.
— Это то же самое, Нильс. Ты выкрал принцессу, обреченную…
— Никакая она не принцесса, — перебил Нильс. — Я прервал ритуал. Рика, покажи ему руку!
Энрика послушно продемонстрировала левую руку без единого кольца. Адам закатил глаза:
— Час от часу не легче.
— Адам, даже ты не можешь одобрять насильственное жертвоприношение.
Сплюнув под ноги, Адам в сердцах пнул солдата. Тот едва слышно застонал.
— Я спросил ее, хочет ли она выйти за принца! — крикнул Адам, едва ли не впервые в жизни изменив своему добродушному тону.
— Только забыл предупредить, что ее сожрет дракон!
— Ну поздравляю, теперь дракон сожрет всех, кого не сожжет! Хотя, тебе-то что? Ты вернешься в свой вонючий Вирту и забудешь, а нам — нам, Нильс! — снова убирать за тобой огромную кучу…
— Ой! — воскликнула Энрика, так и державшая руку перед глазами. — Ой-ой-ой!
— Что такое? — дернулся к ней Нильс.
Вместо ответа Энрика показала ему запястье. Кожа покраснела, будто натертая, но сквозь красноту проступило что-то тёмное. Черная метка.
— Это потому что время, да? — шепотом спросила побледневшая Энрика.
Адам вынул карманные часы и кивнул:
— Ну да, без двадцати одиннадцать. Меньше часа — и дракон начнет уничтожать город. Спали тебя молния, Нильс, ведь в ее смерти мог быть хоть какой-то смысл!
С этими словами он выдернул из-под шубы тесак и шагнул к печке.
— Прочь с дороги! — рявкнул на Энрику, и ее как ветром сдуло. Лезвие пронзило огонь и остановилось, накаляясь.
— Не тебе решать, кому и когда умирать, — возразил Нильс. — Даже Торстен искал добровольцев. Потому что понимал: ни один человек не имеет права распоряжаться жизнью другого. Ни ради чего. Каждая жизнь — священна.
— Герр Ханн, — пролепетала из угла Энрика, — а вы бы не хотели на мне жениться?
— Сожалею, но нет, — отрезал Адам. — Мое сердце навеки принадлежит той, что навеки утрачена. Лег смирно! — Это адресовалось Нильсу. Он выполнил приказ, закрыл глаза и сжал кулаки. Раскаленное лезвие вонзилось в рану. Где-то далеко кричала Энрика, видно, полагая, что Адам убивает Нильса.
Что-то звякнуло, и боль из невыносимо-острой превратилась в невыносимо-тупую.
— Первая? — спросил Адам, подбрасывая на ладони окровавленный кусочек металла.
— Да, — выдохнул Нильс.
— Поздравляю с инициацией. Эй, ты! — щелчком пальцев подозвал он Энрику. — Возьми порошок. — Сунул ей в руки полотняный мешочек. — Садись рядом и нежно втирай в края раны. Как начнет затягиваться, смещай движение ближе к отверстию. Сам не могу. Боюсь, придушу выродка.
Адам отошёл к печи и остановился, обжигая над огнем кровь с лезвия. Энрика забралась с ногами на койку, перелезла через Нильса, видимо, чтобы не мешать тому говорить с Адамом. Только вот разговор уже скончался.
Белый порошочек высыпался на рану, по руке сразу же разлилось блаженное онемение. Энрика дрожащими руками принялась втирать. А Нильс все смотрел на лицо Адама, освещенное огнем. Печальное, потерянное лицо, как и каждый Новый Год.
— Нежно получается? — спросила Энрика.
— Да, прекрасно, — сказал Нильс.
На грудь ему упало несколько капелек. Он перевел взгляд на Энрику.
— Из-ви-ни, — захлебываясь, прошептала она. — Я сейчас… я…
Нильс отвел ее руку от раны, почти уже затянувшейся. Закрыл глаза.
— Ты ведь хотела победить на конкурсе.
Кажется, она от удивления даже плакать перестала.
— Ч-ч-что?
— Хотела или нет? Отвечай!
— Ну хотела… Только все они правы. Мне не победить, ни за что, я просто…
— Эй! — Нильс хлопнул в ладоши перед ее носом. — Я всю жизнь прожил в Ластере и кого только ни слышал. Поверь, я знаю, о чем говорю: ты — одна из лучших. Так чего же ты хочешь сейчас, Рика? Сидеть здесь, рыдая в ожидании смерти, или выйти на сцену и наполнить сердца людей своей музыкой?
— Рыдать в ожидании смерти? — с надеждой спросил Адам.
— Но мы же не успеем, — сомневалась Энрика.
— Успеем, — настаивал Нильс. — Они редко заканчивают до половины двенадцатого. Но придется бежать.
В глубине заплаканных печальных глаз запылал привычный дерзкий огонек. Энрика отерла рукавом свадебного платья слезы:
— Бежим!
Адам Ханн вполголоса выругался, бросив раскаленный тесак в спрятанные под шубой ножны.
Город огибали по лесу, чтобы не попасться на глаза стражникам. Тропки попадались редко, все больше приходилось тонуть в снегу по колено. Энрику, на которую прямо поверх платья натянули камуфляж попаданца, Нильс опять тащил на себе, придерживая в этот раз за ноги. Здоровенные ботинки кое-как привязали к ногам скрипачки шнурками, но все равно в них она не то что бежать — идти не могла.
Шли молча, но уже на подходе к филармонии Адам, держащийся сзади, заговорил, будто продолжая прерванную беседу:
— А вообще, вы оба — идиоты. Иначе я никак не могу объяснить, что вы не замечаете слона в комнате.
— Может, мы потом наедине это обсудим? — пропыхтел Нильс, вытягивая ноги из снега.
— У фрау Маззарини замерзли уши, и я в данный момент любезно грею их своими руками, создавая ритмичное шуршание, так что мы, считай, и есть наедине.
Нильс, несмотря на одышку, не удержал смешка:
— Адам, ты — самый добрый человек в мире, ты об этом знал?
— Ну а вы — самые тупые.
Нильс крепче сжал ноги Энрики, словно боясь потерять.
— Даже ведь разговора такого не было, я прав? — продолжал Адам.
— Конечно, нет. Она — самая храбрая девчонка на свете, да еще и гордая. С чего бы это ей обращаться ко мне с… С таким предложением.
— Даже ко мне обратилась, — напомнил Адам.
— Ты не ее палач.
Адам обдумал услышанное, недовольно хмыкнул:
— Ну допустим. А ты?
Нильс, ожидавший этого вопроса, тяжело вздохнул:
— Я… Внутри меня, Адам, напротив, живет страх.
— И чего же ты боишься, дорогой мой друг? Не знаешь, как вести себя в постели? Об этом написаны целые тома. Неужели в Вирту нет библиотеки?
— Вообще-то есть, — неожиданно развеселился Нильс. — Но там пылятся сплошь диоугодные книги. Есть пара весьма целомудренных романов, но, на мой вкус, так себе.
— Жаль, ты раньше не поднял эту тему, — посетовал Адам. — Теперь не успеем заглянуть в мою берлогу. Я бы подарил тебе пару отменных фолиантов.
— В другой раз, Адам…
— Шел бы ты к своему Диасколу со своим другим разом! — возмутился Адам, но, впрочем, тут же смягчил тон: — Так что там у тебя за страх?
Нильс уже различал впереди черную громаду филармонии, чудились даже переливы скрипичной мелодии. Скоро будет забор, за ним — коттеджики…
— Дракон, — ответил Нильс. — Эта тварь меня поломала. Я впервые столкнулся с противником, которого не то что победить… Я боялся его до смерти, Адам. И сейчас боюсь. Какая-то часть меня остается дрожать в тёмном подполье, прижимая к себе девушку, которая мне не принадлежит, которую я не могу защитить по-настоящему. Я как маленький мальчик, оказавшийся в гуще сражения с игрушечной шпагой. Вот как я себя ощущаю. Заслуживает ли она такого мужа?
Адам ответил не сразу, подумал:
— Если этот муж одним фактом своего существования вычеркнет из ее планов казнь…
— Не вычеркнет, — оборвал его Нильс. — Фабиано все равно своего добьется. Может, я оттяну неизбежное на неделю или месяц… И все это время, Адам, я буду сжимать в тёмном подполье пустое тело, в котором нет души для меня.
Нильс остановился перед забором из стальных прутьев, метящих в небо копейными наконечниками, и поставил Энрику на ноги.
— Вы о чем-то говорили? — спросила она. — Я слышала что-то про слона и подполье.
— Это такая консерва, любезная фрау, — улыбнулся ей Адам Ханн и добавил, обращаясь к Нильсу: — Тогда у тебя есть лишь один выход, дорогой друг: убить дракона. Постарайся уложиться до переноса в Вирту. Или придется душить дракона всю оставшуюся жизнь.
— Что значит, «душить…» — начала Энрика.
— Такая консерва, — перебил Нильс. — Вставай на плечи, как в прошлый раз.
Он опустился на колено. Энрика с сомнением посмотрела на острия:
— Тут выше…
— А я сильнее.
— Плюс, нас двое. — Адам приклонил колено рядом с другом. — Прошу вас, фрау. Сцена ждет!
…
— Эм… Прости, — пробормотал Нильс, глядя на стонущую на утоптанном снегу с той стороны забора Энрику. — Об этом мы как-то не подумали.
Адам выглядел не менее смущенным.
— Вы в порядке? — поинтересовался он. — Руки целы? Главное — руки, вы ведь скрипачка.
— Целы, — прохныкала Энрика, поднимаясь с утоптанной дорожки. — Не обращайте внимания, я уже привыкла, что меня постоянно пытаются убить.
— Думай о хорошем, — предложил Нильс. — По крайней мере, ты не повисла на ограде.
— Слава Дио, — прошипела Энрика, потирая ушибленное бедро.
Нильс и Адам ловко перебрались через забор. Нильс опять подхватил Энрику, несмотря на протестующий крик:
— Я здесь уже сама!
— Так быстрее, — объяснил Нильс. — Ты ведь опоздать не хочешь?
Дверь в восьмой коттедж оказалась заперта. Ключ остался в кармане жакета, который сгинул где-то в недрах за́мка. Адам Ханн услужливо вынес дверь пинком. Внутрь Энрику пустили одну. Адам и Нильс остались снаружи, прислонившись к стене по разные стороны от дверного проема.
— Как будто и не было ничего, — сказал Нильс. — Ты и я, смертельная опасность, а мы идем себе вперед и смеемся.