Перед Безпекой стояла задача создать из УПА монолитную структуру. И Дантист рьяно взялся за дело.
– Страх – вот наш господь, – напутствовал он полсотни руководителей ячеек СБ, собравшихся на хуторе под Ровно. – Страх – это тот цемент, который не дает разлететься в стороны тысячам песчинок наших тел. Страх – это тот сосуд, который держит в себе и не дает разлиться нашим порой самым разным устремлениям, поступкам и чаяниям. Именно те, кто испытал настоящий страх, готовы привнести его другим – врагам, которые бегут от ужаса, и друзьям, которых ужас делает покорными. Страх рождается в крови и мучениях… Не жалеть никого. Малейшее подозрение – это основание. А результат основания – приговор. Все понятно?
Убеждать никого не надо было. Многие прошли школу полицейских карательных батальонов.
СБ опутала плотной сетью информаторов всю Галицию. Из каждого села, городка приходили крупицы информации. Достались ей и архивы ряда райотделов НКВД. И вот уже кого-то из бойцов УПА изобличали в тесных связях с большевиками. У кого-то родственники в партизанах. Кто-то скрыл службу в советских учреждениях.
Информация анализировалась, на ее основании составлялись списки неблагонадежных. Приезжали следственные группы, часто их возглавлял лично Дантист.
«У нас бы и мумия фараона заговорила», – гордо объявил подручный Дантиста палач Хорунжий. Мумия не мумия, но живые в связях с коммунистами в его руках признавались быстро.
Особо глубоко следователи СБ не разбирались и с виновными не церемонились – страх нужно было подпитывать жертвами.
У Дантиста появилась прекрасная возможность свести счеты со своими давними противниками, что он и сделал, – подвел под топор нескольких командиров и авторитетных деятелей ОУН. А однажды срубил под корень командование целого куреня УПА. Созвал их якобы на собрание по выработке стратегии. Бойцы СБ взяли их на мушку, разоружили. И казнили под гробовое молчание их же подчиненных – придушили специальными шнурками, которые по традиции обязан был иметь при себе каждый сотрудник СБ.
Самую интересную информацию Дантист получал от куратора. Майор Кляйн давал списки тех, от кого нужно избавиться. И предоставлял обширные сведения по пособникам большевиков, до которых у гестапо не дошли руки. В результате одного сотенного Дантист обвинил в том, что год назад тот сдал немцам своего соратника-конкурента вместе с его окружением – немецкая полевая жандармерия тогда расстреляла тридцать членов надрайонной боевки. Доказать вину предателя было нетрудно, потому что сами немцы и предоставили информацию.
Важным направлением работы была очистка рядов УПА от людей, которых внедряли мельниковцы. Чужим здесь не место… Ну а еще убирали колеблющихся. Убирали тех, кто будет стремиться захватить власть. Убирали ненужных свидетелей.
Когда не ладилось с доказательствами, в ход шли подложные документы, лжесвидетельства. Адвокат оказался в этом деле мастером. Все обставлялось так, что бойцы УПК искренне считали – СБ выявила коварных изменников и заслуженно покарала.
Удавалось вычислять и настоящих агентов, которых внедрили партизаны. Над ними издевались долго и изощренно.
Всеми этими жестокими мерами в считаные недели удалось спаять ряды, придать УПА черты военной организации.
Еще активнее работала СБ по мирному населению. Оказалось вдруг, что там полно сочувствующих Советам, противников вильной Украины. Ну а еще поляков и евреев, до которых не дотянулись немцы, кто прятался под чужими именами. Тут уж буйный нрав бывших полицаев дал о себе знать. Людей сжигали живьем, нанизывали на колья. Но самым излюбленным видом казни стало отрубание топорами, серпами и косами рук, ног и голов. За это бандеровцев в деревнях прозвали «секирниками».
Дантист не раз беседовал со своими руководителями и соратниками из СБ. Среди них были те, кто не разделял радость по поводу создания украинской армии. Руководитель Галицкой Безпеки как-то разговорился больше положенного:
– Это ошибка. Нужно было укреплять подпольные структуры, вести пропаганду, работать с населением. А мы собрали несколько десятков тысяч украинцев под ружье, и кроме стычек с партизанами им нечем заняться. Мы впустую растрачиваем потенциал нашего народа, поскольку пока Советы и Германия не разберутся между собой, все наши игры в солдатики бесполезны. Мы просто держим огромную вооруженную силу в лесу. И не можем найти ей достойного применения.
Дантист был полностью согласен с этими словами. Действительно, нужно укреплять подполье. Но решение принимала не ОУН, а абвер. И насчет задач – тоже в точку. УПА нужен достойный объект с целью консолидации и приложения молодецких сил.
Глава 20
Спирт обжег горло так, что сперло дыхание. С непривычки Ивану показалось, что он здесь же и помрет. Воздух вернулся. Зато голова пошла ходуном.
– На, занюхай, – протянул ему хлебушек командир роты. – Что, первый раз спирт пьешь?
– Первый, – кивнул Иван, который не пил и не курил. Но сегодня не имел права отказаться.
Ему стало совсем хорошо. Сегодня был особый день. 2 февраля 1943 года Совинформбюро официально объявило о победе в Сталинграде и пленении стотысячной гитлеровской группировки.
– Вот же он, перелом! – воскликнул румяный и радостный ротный с рукой на перевязи.
Иван сидел, привалившись спиной к стене землянки в три наката, и у него билась мысль, радостная и гордая, что в этом есть и его заслуга. Пусть он не воевал на улицах Сталинграда, где личный состав рот за неделю обновлялся по три раза. Но зато он вгрызся в снег и не пропустил к Сталинграду танки генерала Гота.
– Теперь все пойдет по-другому! – произнес Иван.
– Год еще – и мы в Берлине спирт будем пить, – мечтательно улыбнулся комроты.
– Тогда уж шнапс. Или коньяк – чего там немцы пьют.
Вскоре полк передислоцировался на новое место. Потекли дни, превращаясь в недели и месяцы, в позиционном противостоянии измотанных армий. Стороны щупали оборону друг друга, пытались атаковать. И еще немцы не уставали портить нервы своими громкоговорителями-матюгальниками: «Рус, сдавайся, не защищай командиров-жидобольшевиков. Будет тебе еда, шнапс и сигареты».
Однажды по матюгальнику выступил перебежчик. Он настолько красноречиво и убежденно расписывал, какие радости и деликатесы ждут советских солдат при сдаче в плен, будто и впрямь рассчитывал, что красноармейцы сейчас соберут манатки и побегут Гитлеру в лапы.
– Как поет! – Иван пытался высмотреть в бинокль прячущуюся за изгибом местности агитационную машину и прикидывал, как навести на нее артиллерию.
А предатель разливался соловьем:
– Я, бывший красноармеец Сасько, с первых дней понял бессмысленность сопротивления! И не жалею! Так хорошо я не жил никогда! Германцы – это цивилизованный европейский народ…
– Ух ты! – воскликнул Богатырев. – Сасько! Жив, сволочь, так его растак через вольтову дугу!
– Как же я его тогда, в сорок первом, не шлепнул! – с чувством произнес Иван…
Спокойным их позиционное стояние на передовой назвать было нельзя. Но такого кошмара, танковых клиньев, массированных атак, как раньше, не было. Складывалось ощущение, что немцы выдыхались. Но Иван считал, что готовится большая свара.
Тягучая окопная жизнь на одном месте давала возможность обосноваться в землянках по-хозяйски, с уютом. Горели лампы, сделанные из снарядных гильз. Свободные от службы бойцы читали газеты и письма из дома. Перешивали пришедшие на смену петлицам погоны, к которым никак не могли привыкнуть. И Иван не мог. Смотрелся в небольшое, найденное в брошенном доме в близлежащей деревне зеркало и испытывал смешанные чувства. Золотопогонниками презрительно именовали белогвардейцев, врагов трудового народа. Но ведь за погонами была и славная история русского оружия. Они будто приподнимали над вечной суетой мира, выделяя из нее главное – доблесть и честь. И красиво же! Да и пока еще неофициально командиров стали называть офицерами. Возвращались русские традиции, как мощная опора непобедимого духа русского народа.
В немецкий тыл для прощупывания противника постоянно ходили разведгруппы. Провожали их как смертников. Уж слишком часто они не возвращались обратно.
Однажды среди ночи в окоп разведчики притащили языка – упитанного немца. Кинули, как коровью тушу, на землю.
– Как вы смогли-то? – поинтересовался Иван у лейтенанта – командира группы.
– Походишь с мое за линию, так сам научишься, – хмыкнул лейтенант.
И оказался своеобразным пророком.
Уже весна входила в свои права. Долгожданное тепло разогревало тела и души. Казалось, впереди такая же светлая и безмятежная жизнь, как это небо и ласковое солнце.
Утром Ивана вызвали в штаб полка, располагавшийся в двух километрах от его взвода. Пока он шел, на открытом пространстве немецкий снайпер чуть не снял его, пришлось плюхаться в лужу с грязью и пробираться ползком. Так что пришел в штабную избу он измазанный в глине и злой.
Командир полка насмешливо посмотрел на него:
– По виду уже подходишь.
– Для чего, товарищ подполковник? – не понял Иван.
– В разведку тебя хотим перевести. Командиром взвода.
Иван знал, что от прошлого состава разведвзвода никого не осталось. Кто-то убит, командир в госпитале.
– Служба опасная, – сказал подошедший худощавый, невысокий капитан – начальник разведки полка. – Но ты тот, кто нам нужен. Спортсмен. Видел, как ты движешься и контролируешь обстановку. У тебя все получится. Танки есть кому жечь. А вот языков таскать – это искусство.
– А как же мой взвод? – спросил Иван.
– Взвод будет переформирован в стрелковый, – объявил комполка. – Хотел тебя комроты поставить, Вильковский. Давно уже вырос. Но пойми, сейчас разведка нужнее. Смотри, дело добровольное. На твое решение.
Иван и сам видел, что эффективность противотанковых ружей падает с принятием немцами на вооружение новых танков с усиленной броней. Уничтожение бронетехники все больше ложилось на авиацию, артиллерию и самоходные артиллеристские установки. Бронебойщики-пехотинцы с честью выполнили свои задачи, перемалывая танковые клинья у Москвы и Сталинграда. И изжили себя.